— Вот твоя свекровь опять что-то придумала, — прошептала я, увидев знакомый силуэт в окне, когда Валентина Петровна подходила к нашему дому с большой сумкой и ключами от нашей квартиры в руках.
Мы с Андреем уехали всего на три дня к моим родителям в соседний город. Три дня! А свекровь уже тут как тут, со своими ключами, которые муж ей дал «на всякий случай». Я тогда была против, но Андрей настоял — мало ли что, вдруг с квартирой что-то случится, пока нас нет.
Случилось. Но совсем не то, что мы ожидали.
Валентина Петровна встретила нас в дверях с сияющей улыбкой. За её спиной я увидела хаос. Наша уютная двухкомнатная квартира, которую мы с таким трудом обустраивали последние два года, была неузнаваема. Стены, которые мы красили в нежный серо-голубой цвет, теперь пестрели ярко-жёлтыми обоями с огромными подсолнухами. Мой любимый минималистичный диван был задрапирован кричащим покрывалом с леопардовым принтом. А на месте наших семейных фотографий в рамках висели репродукции каких-то натюрмортов из советского журнала.
— Сюрприз! — воскликнула свекровь, разводя руками. — Я решила вам помочь с ремонтом. Знаю, как вы устаёте на работе, вот и подумала — пока вас нет, всё преображу. Теперь у вас настоящий дом, а не эта ваша больничная палата!
Я стояла в дверях, не в силах произнести ни слова. В горле застрял ком. Андрей рядом тоже молчал, но я чувствовала, как он напрягся.
— Мам, — начал он осторожно, — мы же не просили...
— Ой, да ладно тебе! — отмахнулась Валентина Петровна. — Невестка вон молчит, значит, ей нравится. Правда, Маша? Я же знаю, ты у нас девочка воспитанная, не станешь свекрови грубить.
Я посмотрела на неё. В её глазах плясали искорки торжества. Она прекрасно понимала, что натворила. Понимала и наслаждалась моим шоком. Это была проверка — промолчу ли я, как всегда? Приму ли очередное вторжение в нашу жизнь?
— Валентина Петровна, — произнесла я максимально спокойно, хотя внутри всё кипело, — вы изменили нашу квартиру без нашего разрешения.
— Ну и что? — она пожала плечами. — Я же от чистого сердца! Хотела как лучше. Вы, молодые, ничего в уюте не понимаете. Вот посмотри, какие обои красивые — аж триста рублей за рулон! Не какие-то там ваши крашеные стены.
Триста рублей за рулон. Я прикинула в уме — на всю квартиру ушло минимум двадцать рулонов. Шесть тысяч только за обои. Плюс работа, плюс всё остальное...
— А кто за это заплатил? — спросила я прямо.
Свекровь улыбнулась ещё шире.
— Ну, я же не могу на пенсию такое позволить! Андрюша мне карточку свою оставил, сказал — если что нужно будет по дому. Вот я и решила, что ремонт — это самое нужное. Сняла немножко, тысяч тридцать всего.
Тридцать тысяч. Наши отложенные деньги на отпуск. Я посмотрела на Андрея. Он стоял бледный, но молчал. Как всегда молчал, когда дело касалось его матери.
— Андрей, — обратилась я к нему, — твоя мама потратила наши деньги без разрешения и испортила наш ремонт.
— Испортила? — взвизгнула Валентина Петровна. — Да как ты смеешь! Я тут три дня не покладая рук работала! Для вас старалась!
— Никто вас не просил, — отрезала я.
— Андрюша! — свекровь повернулась к сыну. — Ты слышишь, как твоя жена со мной разговаривает? Я, между прочим, твоя мать! Я тебя родила, вырастила!
Андрей стоял между нами, растерянный и несчастный. Я видела, как в нём борются два чувства — понимание, что мать поступила неправильно, и привычка всегда быть на её стороне.
— Мам, Маша права, — наконец выдавил он. — Ты не должна была...
— Ах, так! — Валентина Петровна всплеснула руками. — Вот оно как! Жена тебе дороже матери! Ну и живите тут вдвоём в своих подсолнухах!
Она схватила свою сумку и направилась к выходу, но у самой двери обернулась:
— И знаешь что, невестка? Раз тебе мой ремонт не нравится — сама всё переделывай. Но денег от меня не жди. Я от чистого сердца старалась, а вы неблагодарные!
Дверь хлопнула. Мы остались вдвоём в разгромленной квартире. Я медленно прошла в гостиную, разглядывая масштаб катастрофы. Обои были поклеены криво, с пузырями и складками. Леопардовое покрывало при ближайшем рассмотрении оказалось из дешёвой синтетики, от которой уже шёл неприятный запах. А натюрморты были прибиты гвоздями прямо в стену, оставив дыры в нашей тщательно выровненной поверхности.
— Маш, — начал Андрей, — ну что ты так резко? Мама же хотела...
Я резко развернулась к нему.
— Как лучше? Серьёзно? Твоя мать забралась в нашу квартиру, пока нас не было, потратила наши деньги и уничтожила ремонт, который мы делали своими руками! И ты сейчас её защищаешь?
— Я не защищаю, но...
— Но что? Она твоя мать и ей можно всё? Знаешь что, Андрей? Мне надоело. Два года я терплю её выходки. Она приходит без предупреждения, критикует мою готовку, мою внешность, наш образ жизни. А теперь ещё и это!
Я достала телефон и начала фотографировать каждую стену, каждый угол, каждую деталь этого безумия.
— Что ты делаешь? — спросил Андрей встревоженно.
— Документирую ущерб. И знаешь что? Твоя мать права в одном — переделывать всё придётся мне. Но не за свой счёт.
Следующим утром я отправилась к юристу. Молодая женщина внимательно выслушала мою историю, посмотрела фотографии и задумчиво постучала ручкой по столу.
— Формально ваша свекровь совершила порчу имущества, — сказала она. — У неё не было права делать ремонт без вашего согласия, даже имея ключи. И уж тем более тратить деньги с карты без разрешения владельца.
— Но муж вряд ли будет подавать заявление на собственную мать, — вздохнула я.
— А и не нужно заявление в полицию. Есть другой путь. Вы можете потребовать возмещения ущерба в гражданском порядке. Составим претензию, укажем сумму на восстановление прежнего вида квартиры. Если откажется платить добровольно — подадим в суд.
— Но квартира оформлена на мужа...
— А вы в браке? Значит, это совместно нажитое имущество. Вы имеете такое же право на него, как и супруг. И право требовать возмещения ущерба, нанесённого вашему общему имуществу.
Я вернулась домой с папкой документов. Андрей сидел на леопардовом диване и уныло смотрел на жёлтые подсолнухи.
— Где ты была? — спросил он.
— У юриста. Вот, — я положила перед ним претензию. — Твоей матери. Требование возместить ущерб. Сумма — шестьдесят тысяч рублей. Тридцать, которые она потратила, плюс тридцать на восстановление нашего ремонта.
Андрей побледнел.
— Ты с ума сошла? Это же моя мать!
— А я твоя жена. Или уже нет? Выбирай, Андрей. Либо ты на моей стороне и мы вместе требуем от твоей матери компенсацию. Либо ты на её стороне, и тогда я подаю на развод. Потому что жить с человеком, который позволяет своей матери вытирать об меня ноги, я больше не буду.
Он смотрел на меня так, будто видел впервые. В его глазах мелькнула обида, потом страх, потом что-то похожее на понимание.
— Маша, давай поговорим спокойно...
— Мы два года говорим спокойно. Я два года прошу тебя поговорить с матерью, установить границы. И что? Вот результат — она уничтожила наш дом! И ты до сих пор не можешь выбрать сторону!
В этот момент раздался звонок в дверь. Я открыла. На пороге стояла Валентина Петровна с заплаканными глазами.
— Андрюша! Сынок! — она бросилась мимо меня к сыну. — Представляешь, что твоя жена удумала? Мне какую-то бумагу прислала! Требует деньги! С родной матери!
— Не родная мать, а человек, который испортил чужое имущество, — холодно сказала я.
— Чужое? Это квартира моего сына!
— Нашая квартира. Мы в браке, если вы забыли. И я не позволю вам её уродовать.
Валентина Петровна повернулась к Андрею:
— Сынок, ты же не допустишь, чтобы эта... твоя жена так со мной обращалась?
Андрей молчал. Он смотрел то на мать, то на меня, и я видела, как в нём происходит мучительная внутренняя борьба. Наконец он глубоко вздохнул и встал.
— Мам, — сказал он тихо, — Маша права. Ты не имела права делать ремонт без нашего разрешения.
— Андрюша! — ахнула свекровь.
— И ты должна возместить ущерб. Это наш дом, мам. Наш с Машей. Не твой.
Валентина Петровна смотрела на сына так, будто он вонзил ей нож в спину.
— Я не верю... Мой сын... Мой родной сын выбирает какую-то девку...
— Не какую-то девку, а мою жену, — твёрдо сказал Андрей. — И если ты не можешь это принять и уважать, то...
— То что? — взвизгнула свекровь.
— То нам придётся ограничить общение.
Повисла тишина. Валентина Петровна перевела взгляд с сына на меня и обратно. В её глазах полыхала ярость.
— Ах вот как! Ну и оставайтесь вдвоём! Посмотрим, как вы без меня проживёте! — она повернулась ко мне. — А ты, невестка, ещё пожалеешь! Когда Андрюша тебя бросит, не прибегай ко мне!
Она выскочила за дверь, хлопнув ею с такой силой, что задрожали стёкла.
Андрей опустился на диван и закрыл лицо руками.
— Что я наделал... — прошептал он.
Я села рядом и обняла его.
— Ты выбрал нашу семью. Нашу с тобой. И это правильно.
Через неделю нам пришёл банковский перевод. Тридцать тысяч — ровно та сумма, которую потратила свекровь. К переводу была приписка: «Больше не ждите».
Ещё тридцать тысяч на восстановление ремонта нам пришлось брать из своих сбережений. Но мы справились. Сдирали эти ужасные обои вместе, смеясь над особенно нелепыми подсолнухами. Красили стены заново, выбирая оттенок вдвоём. Вешали наши фотографии на прежние места.
И знаете что? Наша квартира стала ещё уютнее. Потому что теперь это был по-настоящему наш дом. Дом, в котором никто не мог хозяйничать без спроса.
Валентина Петровна не общалась с нами три месяца. Потом начала осторожно писать Андрею смс. Короткие, сдержанные. Без привычных манипуляций и обвинений. Ещё через месяц позвонила и извинилась. Не передо мной — до этого её гордость не опустилась. Но перед сыном извинилась.
Сейчас прошёл год с того безумного ремонта. Свекровь иногда приходит в гости. По приглашению. Предварительно позвонив. И никогда не остаётся одна в квартире.
На прошлой неделе она принесла нам домашний пирог и, передавая его, тихо сказала:
— У вас красиво. По-вашему, но красиво.
Это была не просто похвала нашему вкусу. Это было признание нашего права жить так, как мы хотим.
А недавно я узнала, что беременна. Когда сообщила об этом Валентине Петровне, она заплакала от счастья и сказала:
— Я буду самой лучшей бабушкой! Только... только вы сами скажите, как мне можно помогать, ладно?
Я кивнула. Мы обе понимали — это был мирный договор. Договор о границах, уважении и праве каждого на свою жизнь.
Андрей изменился за этот год. Стал увереннее, решительнее. Научился говорить «нет» не только матери, но и другим людям, которые пытались нарушить наши границы. Наш брак стал крепче, потому что мы прошли испытание и выстояли.
А те жёлтые обои с подсолнухами? Я сохранила небольшой кусочек. Спрятала в шкафу как напоминание. Напоминание о том, что даже самые близкие люди не имеют права решать за нас, как нам жить. И о том, что защищать свои границы — это не эгоизм, а необходимость.
Вчера Валентина Петровна позвонила и спросила, какого цвета купить пледик для будущего внука. Я ответила:
— Какой вам нравится. Это же ваш подарок.
— Нет, — твёрдо сказала она. — Это ваш ребёнок. Вам решать.
Я улыбнулась. Кажется, мы все выучили этот урок. Урок о границах, уважении и настоящей семье. Семье, где любовь не означает вседозволенность, а забота не превращается в контроль.
И знаете что? Наши отношения стали даже лучше, чем были до того злополучного ремонта. Потому что теперь они построены на честности и взаимном уважении, а не на молчаливом терпении и обидах.
Свекровь больше никогда не пыталась что-то изменить в нашей квартире. Зато она научилась спрашивать совета, предлагать помощь, а не навязывать её, и радоваться нашим успехам, даже если они не совпадают с её представлениями о правильной жизни.
А я научилась не молчать. Говорить о своих чувствах и потребностях прямо, но уважительно. Не терпеть то, что мне неприятно, из вежливости. И знаете что? Оказалось, что когда говоришь правду с уважением, люди чаще всего готовы услышать и понять.
Этот ремонт стоил нам шестидесяти тысяч рублей и трёх месяцев молчания свекрови. Но он дал нам нечто бесценное — настоящую семью, построенную на взаимном уважении. И это стоило каждой потраченной копейки и каждой содранной обоины с подсолнухами.