Утро выдалось хлопотным. Я проснулась раньше обычного, чтобы успеть приготовить бульон для Марии Степановны, сварить кашу для детей, собрать мужа на работу и не опоздать сама. Такой распорядок стал для меня привычным за последние пять лет — с тех пор, как свекровь переехала к нам.
Иногда, особенно по утрам, я ловила себя на мысли, что тоскую по прежней жизни. Когда мы с Андреем только поженились, наша двухкомнатная квартира казалась уютным гнездышком, где мы строили планы, мечтали о будущем. Потом родились близнецы, Саша и Маша, стало теснее, но счастья прибавилось. А когда у Марии Степановны случился инсульт, всё изменилось.
Помню, как Андрей вернулся из больницы с осунувшимся лицом. «Врачи говорят, маме потребуется постоянный уход», — сказал он тогда. Мы даже не обсуждали, что делать. Для Андрея было очевидно, что мать будет жить с нами. А я... что ж, я любила мужа и понимала его. Свекровь всегда была требовательной, но сейчас она нуждалась в помощи.
И вот уже пять лет Мария Степановна занимает нашу бывшую спальню. Мы с Андреем перебрались в гостиную, дети подросли и делят вторую комнату. Каждое утро начинается с ухода за свекровью — она нуждается в помощи при умывании, требует особой диеты, принимает множество лекарств.
— Елена, ты приготовила мой бульон? — слабый голос из комнаты прервал мои размышления.
— Да, Мария Степановна, уже несу, — отозвалась я, наливая прозрачный куриный бульон в фарфоровую чашку — только из неё свекровь соглашалась есть.
Я осторожно внесла поднос в комнату. Свекровь полулежала на подушках, укрытая пледом, хотя в комнате было тепло. Её волосы, когда-то каштановые, теперь совсем поседели, лицо осунулось. Но глаза... глаза оставались живыми, цепкими.
— Почему так долго? Я уже час жду, — проворчала она, принимая чашку.
— Простите, задержалась с завтраком для детей.
— Опять эти дети, — вздохнула свекровь. — Ты слишком их балуешь, Елена. В моё время детей воспитывали строже.
Я молча поправила подушки и отошла к окну, чтобы открыть шторы. За пять лет я научилась не реагировать на колкости. Спорить было бесполезно, да и жалко её — больного человека.
— Что там за шум? — насторожилась Мария Степановна, когда с кухни донеслось звяканье посуды и детский смех.
— Это близнецы завтракают. Им в школу пора.
— Скажи им, чтобы вели себя тише. Мне нужен покой, ты же знаешь.
Я кивнула и вышла из комнаты. На кухне Саша и Маша доедали кашу, переговариваясь шёпотом. В свои десять лет они уже привыкли говорить тихо, ходить на цыпочках, чтобы не тревожить бабушку.
— Мам, а бабушке опять плохо? — спросила Маша, когда я вошла.
— Бабушка устала, ей нужен покой, — ответила я привычной фразой.
— Она всегда устала, — заметил Саша, тот ещё наблюдатель.
— Не говори так, — я погладила сына по голове. — Бабушка болеет.
— А почему она болеет только когда папа дома? — невинно поинтересовалась Маша. — Вчера, когда ты нас из школы забрала, а папа был на работе, бабушка сидела на кухне и пила чай. А как папа пришёл — сразу в постель легла.
Я замерла, глядя на дочь. Действительно ли она видела свекровь на кухне? Быть не может — Мария Степановна едва передвигается по комнате с моей помощью.
— Тебе показалось, Машенька, — улыбнулась я. — Ну-ка, быстро собирайтесь, а то в школу опоздаете.
Проводив детей и мужа, я задержалась у двери спальни свекрови. Слова дочери не выходили из головы. Могла ли Маша ошибиться? Вряд ли. Она у нас очень наблюдательная, замечает мельчайшие детали.
Осторожно приоткрыв дверь, я заглянула в комнату. Мария Степановна дремала, отложив недопитый бульон. Я вошла, забрала поднос и невольно задержала взгляд на её лице. Сейчас, в полумраке комнаты, черты её казались не такими измождёнными, как обычно. Даже морщины будто разгладились.
Весь день меня не покидало странное чувство. Я вспоминала, как свекровь, узнав о своём диагнозе, сразу согласилась переехать к нам, хотя раньше ценила независимость. Как постепенно требовала всё больше внимания — сначала от меня, потом от Андрея. Как методично отдаляла нас друг от друга.
Свекровь притворялась больной пять лет, но я установила камеру и всё узнала. Эта мысль вдруг мелькнула в моём сознании, словно кто-то подсказал. Неужели это возможно? Неужели здоровый человек может годами симулировать болезнь?
Вечером, когда дети уснули, а Андрей задержался на работе, я решилась на разговор со свекровью. Может, прямой вопрос прояснит ситуацию?
— Мария Степановна, — начала я, присаживаясь на край её кровати, — как вы себя чувствуете сегодня?
— Как обычно, — вздохнула она, откладывая книгу. — Слабость, давление... Доктор говорил, улучшений ждать не стоит.
— А может, стоит попробовать новое лечение? Физиотерапию, например?
— В моём возрасте? — свекровь покачала головой. — Нет, Елена, я уже смирилась. Главное, что Андрюша рядом... и ты, конечно.
В её голосе мне послышалась фальшивая нота. Или это моё воображение?
— Знаете, Маша рассказала странную вещь, — я решилась пойва-банк. — Говорит, видела вас вчера на кухне, когда мы вернулись из школы.
Лицо свекрови на мгновение застыло, но она быстро взяла себя в руки.
— Глупости какие, — отмахнулась она. — Девочка фантазирует. Ты же знаешь, я едва до ванной дохожу.
— Да, конечно, — я поднялась. — Отдыхайте, Мария Степановна.
Выйдя из комнаты, я прислонилась к стене и глубоко вздохнула. Интуиция подсказывала, что здесь что-то не так. И я решила проверить.
На следующий день я отпросилась с работы пораньше, сказав Андрею, что у меня мигрень. Он предложил остаться со мной, но я настояла, чтобы он ехал на важную встречу. Детей я попросила соседку забрать из школы и оставить у себя до вечера.
Дома я первым делом зашла к свекрови, которая, как обычно, лежала с книгой.
— Мария Степановна, мне нужно срочно съездить в аптеку за лекарствами, — сказала я. — Справитесь тут час без меня?
— Конечно, дорогая, — слабо улыбнулась она. — Только оставь телефон поближе, вдруг мне станет хуже.
Я кивнула, положила мобильный на прикроватную тумбочку и вышла. Но вместо того чтобы уйти, я тихо прошла в гостиную, достала из шкафа маленькую камеру, которую мы когда-то купили для наблюдения за детьми, и установила её на книжной полке так, чтобы был виден коридор и дверь в комнату свекрови.
Затем я демонстративно хлопнула входной дверью, но сама на цыпочках вернулась и спряталась в кладовке напротив гостиной. Оттуда через щель в двери я могла видеть коридор.
Прошло минут пятнадцать. Я уже начала думать, что ошиблась, когда дверь спальни осторожно приоткрылась. Мария Степановна выглянула, огляделась и, убедившись, что никого нет, вышла в коридор.
Я затаила дыхание. Свекровь, которая при мне едва передвигалась с ходунками, теперь шла совершенно нормально, даже с какой-то лёгкостью. Она прошла на кухню, достала из холодильника торт, который я купила для детей, отрезала себе кусок и с аппетитом съела. Потом налила чаю и устроилась в кресле у телевизора, включив какой-то сериал.
Я не верила своим глазам. Пять лет — пять лет! — эта женщина морочила нам голову, заставляя ухаживать за собой, меняя нашу жизнь, лишая нас личного пространства.
Мне хотелось ворваться в комнату и уличить её в обмане прямо сейчас. Но я сдержалась. Нужны были неопровержимые доказательства для Андрея, который боготворил свою мать и вряд ли поверил бы мне на слово.
Я дождалась, пока свекровь, посмотрев сериал, так же бодро вернётся в спальню, а затем тихо выскользнула из квартиры. До возвращения детей и мужа нужно было хорошенько обдумать план действий.
Вечером, когда все легли спать, я просмотрела запись с камеры. Всё было зафиксировано чётко: вот Мария Степановна выходит из комнаты, вот идёт на кухню, вот смотрит телевизор, бодро перемещаясь по квартире. Никаких признаков болезни.
Я скопировала запись на флешку и спрятала её в сумку. Теперь предстояло решить, как поступить с этой информацией.
Следующие несколько дней я украдкой наблюдала за свекровью. Каждый раз, когда мы с Андреем уходили (я специально стала чаще выходить по делам, оставляя камеру включенной), Мария Степановна «чудесным образом» преображалась. Она не только свободно передвигалась по квартире, но и готовила себе еду, смотрела телевизор, звонила подругам, которым, судя по разговорам, жаловалась на «неблагодарную невестку» и «бедного сына, который живёт с такой женщиной».
К концу недели у меня накопилось достаточно доказательств. Оставалось самое сложное — поговорить с Андреем.
Я выбрала вечер пятницы, когда дети ночевали у моей мамы. Приготовила любимый ужин мужа, открыла бутылку вина. Андрей был приятно удивлён.
— Что за праздник? — улыбнулся он, разливая вино по бокалам.
— Просто захотелось побыть вдвоём, — ответила я. — Мы так редко бываем одни в последнее время.
— Да, — вздохнул он. — Мама, дети... Но ты же понимаешь, я не могу оставить её без помощи.
— Понимаю, — я сделала глоток вина. — Андрей, нам нужно серьёзно поговорить.
Он насторожился:
— Что-то случилось?
— Да, — я глубоко вздохнула. — Я узнала кое-что о твоей маме. Точнее, о её болезни.
— Ей хуже? — встревожился он. — Почему ты молчала?
— Нет, Андрей. Ей не хуже. Ей вообще не плохо. Она... она не больна.
Муж непонимающе смотрел на меня:
— О чём ты говоришь? У мамы был инсульт, ты же знаешь.
— Был, — согласилась я. — Но она давно восстановилась. Андрей, твоя мать притворяется больной, чтобы жить с нами, чтобы контролировать тебя... нас.
— Елена, ты с ума сошла? — он отставил бокал. — Как ты можешь такое говорить?
Я ожидала такой реакции и была готова.
— У меня есть доказательства, — сказала я, доставая ноутбук. — Посмотри сам.
Андрей неохотно придвинулся ближе. Я включила видео. На экране его мать, которая при нём едва могла сидеть без поддержки, бодро ходила по квартире, готовила, убиралась, разговаривала по телефону.
Лицо мужа менялось с каждой секундой просмотра — недоверие сменилось удивлением, потом шоком, затем гневом.
— Этого не может быть, — прошептал он, когда запись закончилась. — Зачем ей это?
— Не знаю, — честно ответила я. — Может, одиночество? Может, желание контролировать тебя? Посмотри правде в глаза, Андрей: с тех пор, как она переехала к нам, ты проводишь с ней больше времени, чем со мной и детьми.
Он молчал, обдумывая услышанное.
— Я поговорю с ней, — наконец решительно сказал он.
— Нет, — я покачала головой. — Мы поговорим с ней вместе. Завтра.
Андрей не спал всю ночь. Я чувствовала, как он ворочается рядом, тяжело вздыхая. Для него это было настоящим потрясением — узнать, что мать, которую он боготворил, годами обманывала его.
Утром мы отправили детей к моей маме на весь день. Затем, собравшись с духом, вошли в комнату Марии Степановны. Она, как обычно, полулежала на подушках с книгой.
— Андрюшенька, ты сегодня так рано, — обрадовалась она, но тут же заметила наши серьёзные лица. — Что случилось?
— Мама, — голос Андрея звучал непривычно твёрдо, — нам нужно поговорить.
— Конечно, сынок, — она отложила книгу. — Я слушаю.
— Мы знаем, что ты здорова, — прямо сказал он. — Знаем, что ты притворяешься больной.
Мария Степановна побледнела, но быстро взяла себя в руки:
— Что за глупости? Тебе Елена наговорила? И ты веришь ей, а не родной матери?
— У нас есть доказательства, — я вмешалась, показывая ноутбук. — Вот, посмотрите.
Свекровь смотрела на экран, где она сама, вполне здоровая, ходила по квартире. Её лицо окаменело.
— Зачем, мама? — тихо спросил Андрей. — Зачем ты это делала?
Мария Степановна молчала, сжав губы.
— Пять лет, — продолжал он. — Пять лет мы ухаживали за тобой, переживали за твоё здоровье. Елена готовила тебе специальную еду, помогала с гигиеной, возила по врачам. Мы отдали тебе нашу спальню, дети привыкли ходить на цыпочках. И всё это время ты была здорова?
— Не совсем, — наконец произнесла свекровь. — После инсульта мне действительно было плохо. Но потом... потом я поправилась. Только вот...
— Что? — поторопил её Андрей.
— Куда мне было идти? — в её голосе послышались слёзы. — В свою пустую квартиру? Одной? В моём возрасте? А здесь ты, внуки...
— Ты могла просто попросить остаться с нами, — я не смогла сдержать горечь. — Мы бы не отказали. Зачем было притворяться, заставлять нас жертвовать своей жизнью?
Мария Степановна опустила глаза:
— Я боялась, что вы откажете. Что Андрюша выберет тебя, а не меня. А так... так он был вынужден заботиться обо мне.
— Мама! — Андрей был потрясён. — Я никогда не бросил бы тебя. Ты моя мать!
— Ты изменился после женитьбы, — упрямо сказала она. — Стал реже звонить, реже приезжать. У тебя появилась своя семья.
— Так и должно быть, — мягко сказал Андрей. — Это не значит, что я перестал любить тебя.
Воцарилось молчание. Я смотрела на свекровь — постаревшую, но вовсе не больную женщину — и пыталась понять её. Страх одиночества, страх потерять сына, страх стать ненужной — всё это заставило её пойти на такой обман.
— Что теперь? — спросила Мария Степановна, глядя на сына. — Выгоните меня?
— Нет, — твёрдо ответил Андрей. — Ты останешься с нами. Но на других условиях.
Мы долго говорили в то утро. О том, как перестроить нашу жизнь, как восстановить доверие, как сделать так, чтобы всем было комфортно. Мария Степановна плакала, просила прощения, обещала измениться. Андрей был строг, но справедлив. А я... я просто хотела, чтобы наша семья снова стала счастливой.
Прошло полгода с того разговора. Многое изменилось. Свекровь переехала в маленькую комнатку, которую мы оборудовали из кладовки — тесновато, но она не возражала. Мы с Андреем вернулись в нашу спальню. Мария Степановна больше не притворялась больной, хотя иногда, по старой привычке, начинала говорить слабым голосом, но быстро спохватывалась.
Самое удивительное — она нашла себе занятие. Теперь она забирает детей из школы, помогает им с уроками, готовит обед к нашему приходу. Иногда они втроём ходят в парк или в кино. Дети полюбили «новую» бабушку, а она словно помолодела, стала энергичнее.
А недавно она познакомилась с соседом-пенсионером, и теперь они вместе ходят на танцы для пожилых. Кто знает, может, скоро у нас будет повод для семейного торжества.
Иногда я думаю: что было бы, если бы я не установила ту камеру? Если бы мы так и жили в обмане? Скорее всего, наш брак не выдержал бы такого напряжения. Мы с Андреем отдалились бы друг от друга, дети выросли бы в атмосфере постоянного стресса.
Но случилось иначе. Правда, какой бы горькой она ни была, освободила нас всех. И теперь, глядя на то, как Мария Степановна смеётся, играя с внуками, я понимаю, что иногда нужно набраться смелости и сорвать маски, чтобы увидеть настоящие лица тех, кого мы любим.