Откровенно говоря, надоело мне писать о деменции и всём, с нею связанном. Эта тема уже в печёнках сидит, изжогу вызывает. Обычно каждый новый очерк я довольно легко начинаю, без пробуксовок. Но сейчас такое чувство, будто пытаюсь заглохший мотор завести.
Тем не менее, события последних дней таковы, что не оставишь их без внимания. Речь вновь пойдёт о моей соседке Альбине Петровне, которая сейчас лечится в психиатрическом стационаре. А прежде чем перейти к существу, должен чистосердечно признаться в своей грубой неточности. Рассказал я в позапрошлом очерке, что Альбину Петровну госпитализировали с деменцией и выразил надежду на выздоровление. Разумеется, от многих из вас тут же последовал удивлённый вопрос: «А разве деменция лечится?».
В переводе на простой язык, деменция – это приобретённое слабоумие. Родился человек с нормальной соображалкой, приобретал знания, опыт, умения, навыки. А дальше из-за повреждения мозга ум стал утекать, как вода из дырявого ведра. Скорость этого процесса разная. Иногда рассудок может потеряться в одночасье, например, при травмах, инсультах, острой гипоксии, то есть кислородном голодании.
Однако в большинстве случаев деменция развивается медленно, постепенно. Больной долгое время остаётся самостоятельным, способным взаимодействовать с обществом. Особенно это касается сосудистой деменции. Её симптоматика не является постоянной, она как бы мерцает, вспыхивая и угасая. Простите за грубо непрофессиональное объяснение, больной то глупеет, то умнеет.
Несмотря на довольно щадящее течение, победить болезнь всё равно не удастся. Но при ранней диагностике и безотлагательно начатом лечении, ощутимых успехов добиться можно. Причём лечение должен назначать врач на основании клинических рекомендаций, а не фармацевт в аптеке и не добрые люди. Ноотропами, БАДами, «витаминками» и народными средствами недуг не одолеешь, как ни старайся, какие деньги ни плати. И это ещё не всё.
Есть один очень важный нюанс, без которого хороший результат недостижим. Параллельно с деменцией необходимо лечить и болезни, являющиеся её друзьями. Прежде всего, это гипертония, сахарный диабет, атеросклероз. Они-то и служат камнем преткновения. По непонятным причинам многие пациенты относятся к ним беспечно. Зачем пить таблетки, если давление нормальное? Когда повысится, тогда выпью или «скорую» вызову. Сахар высокий? Плохо, конечно, но диету всё равно соблюдать не буду. И к врачу не пойду, иначе на инсулин посадит. Принимать статины? Ещё чего не хватало, печень травить! У меня запасной нет.
Вот такой, поистине самоубийственный подход, с которого пациента не своротишь. Таких упёртых видно сразу. Они старательно делают вид, что слушают, клятвенно обещают выполнять назначения, а в действительности их позиция остаётся непоколебимой как скала. Но поражает меня совсем другое. Когда здоровье не улучшается или вообще идёт вразнос, что совершенно закономерно, они говорят одинаковые по смыслу слова: «Ничего эти врачи не понимают и лечить не умеют!».
Здесь я должен жирно подчеркнуть, выделить ярким маркером. Мои слова нельзя воспринимать так, будто все страдающие гипертонией, атеросклерозом и сахарным диабетом, изначально обречены на слабоумие. Ничего подобного нет. Речь идёт лишь о возможности его развития, поскольку стопроцентно точных методик прогнозирования покамест не существует. Вместе с тем, зная об угрозе, вполне по силам принять меры для её предотвращения. А для этого от пациентов требуется самая малость: серьёзная настроенность на лечение.
Ладно, что-то свернул я с пути, в дебри залез. Теперь вернусь к тому, с чего начал. У Альбины Петровны на фоне деменции развился сенильный, то есть старческий психоз с ярко выраженным бредом. Именно психоз был главным основанием для госпитализации. А я в своём повествовании отодвинул его на второй план, сосредоточившись на деменции.
С лечащим врачом мы знакомы с незапамятных времён, находимся в добрых отношениях, поэтому разговор вышел доверительным, без недомолвок. Острый психоз у Альбины Петровны почти угас. Новых бредовых идей она не продуцирует, а прежние утратили актуальность. И всё-таки я говорю «почти», так как полной критики у неё пока нет. Со слов коллеги, Альбина Петровна сейчас спокойна, за свою безопасность не опасается, уверена, что теперь всё плохое осталось позади. Однако считает перенесённое состояние не болезнью, а реальными событиями.
Что же касается, деменции, то она никуда не делась. И всё же интеллектуальное снижение нельзя назвать катастрофическим. Во всяком случае, Альбина Петровна полностью ориентирована в собственной личности, времени и пространстве, способна к самообслуживанию, решению повседневных бытовых вопросов. Вот только оптимизм должен быть осторожным, поскольку психическое состояние таких больных нестабильно и непредсказуемо. Сегодня он ведёт себя вполне здраво, кажется адекватным, а завтра превращается в безумца. Так что, поживём – увидим.
До всех этих дрянных событий, наше знакомство с Ольгой Петровной было шапочным. Случайно виделись, когда она к сестре приходила. Любезно здоровались, иногда перекидывались парой ничего незначащих фраз. Вот и всё, собственно. Потому не имел я о ней какого-то особого впечатления. Обычная пожилая женщина, не хуже и не лучше остальных. А когда я позвонил ей, чтоб сообщить о случившемся, получил неожиданную реакцию. Неприязненную и даже враждебную. Разобиделась она на Альбину Петровну за её бредовые высказывания, заявила о нежелании с ней общаться.
Думал я, что сгоряча она столь резко высказалась, ждал, что вскоре сама перезвонит. Бывает накопится внутри нечто чёрное, бурлящее, жгучее и подобно взрыву наружу вырвется. Через какое-то время душа очистится, просветлеет, здравый рассудок вновь заработает. Ну и всё, с человеком можно вести цивилизованный диалог. А вот с Ольгой Петровной вышло совсем не так гладко. Видать плохой из меня знаток души человеческой, точней сказать, никудышный.
Со стороны Ольги Петровны была мёртвая тишина. Но дело-то нешуточное, тут нельзя сидеть на попе ровно, выжидая непонятно чего. Так и пришлось мне опять ей звонить. Весь разговор ни к чему расписывать, приведу лишь самые показательные выжимки из него.
– Ольга Петровна, я поговорил с завотделением, где лежит Альбина Петровна. Ей получше стало, психоз сходит на нет, но ещё надо полечиться.
– Иван Юрич…
– Я – Юрий Иваныч.
– А, да-да! Так значит вы Алю больше не видели?
– Пока нет…
– Ну как же так? Хотя бы передачку ей принесли!
– Принёс, не переживайте. Ольга Петровна, в первую очередь вы должны прийти, вы же сестра, самая близкая родственница. Кстати, заведующая хотела с вами пообщаться, кое-что спросить.
– Иван… Юрий Иваныч, я сейчас на даче живу, в город редко приезжаю…
– Так ведь дело-то серьёзное, дача может подождать.
– А чего серьёзного? Она ведь не при смерти лежит.
– Поймите, у неё деменция. Пока она в больнице, вроде бы нормально. А как будет после выписки, неизвестно. Может придётся опеку оформлять или в интернат?
– Так ведь не завтра её выпишут.
– Да при чём тут завтра? Такие вопросы надо решать заранее. Этим должны родственники заниматься, а я кто такой?
– Как это «кто такой»? Всю жизнь с ней на одной площадке живёте, а тем более вы врач. Вам же проще…
– Ольга Петровна, врач и сосед – не родственник. Юридически я здесь никто. Вы хотя бы о её квартире, об имуществе позаботились. Ведь в конечном счёте всё вам достанется.
– Ой, тьфу, да что вы каркаете, Иван Юрич! Зачем вы человека заранее хороните?
– Я вам пытаюсь втолковать, что Альбина Петровна психически больна…
– Вас не поймёшь, Юрий… Иван Юрич! Сначала сказали, что всё хорошо, а теперь уже всё плохо!
– Ольга Петровна, я о другом говорю. В данный момент ничего ужасного нет. А что будет потом, неизвестно. Больные с деменцией непредсказуемы, нужно быть ко всему готовыми.
– Ну ладно… На той неделе может приеду…
После сей милой беседы я на собственной шкуре узнал, что чувствует жертва, прибитая пыльным мешком. Нет, размышления о морали и нравственности на меня не нахлынули. Ну их к лешему, эти галлюцинации. Я всего лишь пытался постичь объём наглости у отдельных представителей рода человеческого. Конечно, Ольга Петровна умом не блещет, но и клинически слабоумной не является. Позицию она заняла очень удобную: взять и всё переложить на безотказного простофилю Юрий Иваныча? Ну или Иван Юрича, без разницы.
Короче говоря, из всех действующих лиц в этой истории, по-настоящему слабоумным оказался именно я. Но не навсегда. Как только расскажу супруге про наш с Ольгой Петровной разговор, она мигом меня исцелит. Путём жёсткого вправления мозга.
***
Дожди почти ежедневно льют, а грибного разнообразия как не было, так и нет. Лисички по-прежнему целыми полянами растут, маслята с рождения имеют гнилое нутро, поэтому можно смело проходить мимо. Подосиновики нынешним летом редко встречаются, прям экзотикой стали. Набрать бы валуёв на засолку, но не выйдет. Из десятка может и попадётся один чистый. Таким макаром надо сутками напролёт лес шерстить. Плюс ко всему травища вымахала густая, толстая, продраться сквозь заросли та ещё задача. Если же учесть, что под ней часто скрываются коряги и канавы, то покалечиться можно запросто. Нет, пока не похолодает и грибной ассортимент не расширится, в лесу делать нечего. Там мы должны получать здоровье, а не растрачивать почём зря.
***
Начало каждой своей смены я стараюсь описывать в бодром тоне, по крайней мере без раздражающего нытья. Многие наверняка уверены, будто нравится мне это время. На самом же деле, терпеть его не могу. Страх перед вызовами тут ни при чём, от него я избавился ещё в доисторические времена своей молодости. Просто возникает беспокойный дискомфорт, словно перед ледяным душем. Впрочем, совсем недолго он длится. Максимум через полчаса понимаешь: а водичка-то ничего, тёпленькая!
На «скорой» всё было стабильно, включая коллег из прежней смены, сидевших на лавочке. Пока здоровались и болтали ни о чём, из подъехавшей машины вышли молодые фельдшеры, парень с девушкой. Несмотря на то, что их рабочее время завершилось, радости на лицах не наблюдалось. Напротив, были они смурными и озабоченными.
– А можно вас спросить? – неуверенно обратился к нашей компании парень.
– Можно соседку через розетку! – с напускной суровостью ответил Анцыферов. – Ты должен подойти строевым шагом и чётко спросить: «Товарищи старшие коллеги, разрешите обратиться?».
– Вова, не слушай дядю Сашу, он тебя плохому научит! – сказал врач Данилов. – Спрашивай, что хотел.
– Ездили сейчас к молодому мужику, в подъезде лежал без сознания. Похоже, что под наркотой, зрачки узкие как точки, синеватый. Сделали <Название антидота опиоидов>, прямо на месте, думали после этого встанет и уйдёт. А у него только дыхание немного участилось и всё, никакого сознания. Пока везли вообще ухудшился, пришлось к кислороду подключать. Врач в приёмнике сказал, что это отёк мозга, скорей всего зачехлится. Из-за чего это всё? Может не надо было <Название антидота опиоидов> делать?
– Сколько <Название того же препарата> сделали? – спросил Анцыферов.
– Одну ампулу, – ответила напарница фельдшера.
– Скорей всего он каким-то синтетическим опиоидом вмазался, натуральных сейчас дефицит. А «синтетика» в <туеву хучу> раз сильней. Одна ампула <Название антидота> – капля в море, – сказал Анцыферов.
– Перед введением <Название антидота> надо было проходимость дыхательных путей обеспечить и дать кислород, – сказал я. – Иначе никакого толка. Ну попытался он самостоятельно дышать и что? Чем дышать-то?
– Дай-ка карту, – попросил Данилов. – Эээ, ну ты чего, дружище? Не «без сознания», а кома такой-то степени! Что значит «состояние ухудшилось»? Ты должен всё подробно расписать, тем более речь идёт об отёке мозга!
К сожалению, наркотическая отрава многообразна. Мы обсудили только одну её группу, синтетические опиоиды. А на нелегальном рынке есть и другие, амфетамины, катионы, каннабиоиды. Причём все вещества, независимо от групповой принадлежности, обладают убийственным действием. Их сила и риск смертельной передозировки возросли многократно. Попав в организм, современные наркотики ведут себя подобно профессиональной армии. Быстро и надёжно занимают позиции, откуда выбить их неимоверно трудно, а то и вовсе невозможно. Одним словом, помощь на догоспитальном этапе и лечение заметно усложнились. Поэтому тот, кто решил кайфануть, должен быть заранее готов расплатиться за удовольствие не только деньгами, но и собственной жизнью.
***
К нашему удивлению, Влад явился как ни в чём не бывало.
– Здрасте! Возьмёте меня, не прогоните? – чуть виновато спросил он.
– А ты, фраерок, часом не евнух? –подозрительно прищурившись, спросил Герман.
– Не, у меня всё на месте! – расплылся в улыбке Влад.
– Влад, ты, главное, больше никуда не суйся и Иваныча не подставляй, – сказал Виталий.
– Всё правильно, – поддержал я. – Смотри, спрашивай, но только не лезь на рожон. Не дай бог что-то случится, с меня голову снимут. Ведь ты здесь юридически не оформлен, даже не практикант. Ну как, понял?
– Да-да, понял! – с готовностью ответил Влад.
Образно выражаясь, посторонний человек в бригаде – это взрывное устройство с неизвестным принципом действия. Когда рванёт, по какой причине, да и вообще рванёт ли, сплошная тайна. История с пропущенным ударом от пациентки обошлась без официальных разборок и выводов. В противном случае, меня бы, как минимум, с позором уволили.
Мы заметили сразу, что Владом движет интерес к практической психиатрии, желание увидеть реальное воплощение теории. Конечно, есть у него и второй, простой человеческий интерес ко всему происходящему, но не главенствующий, не затмевающий стремление познавать. Будь всё наоборот, Влад однозначно получил бы от ворот поворот.
Во дворе динамик громкой связи плохо слышно. Поди разбери его шамканье. Но Герман услышал, что меня в диспетчерскую вызывают, к телефону. Звонила, судя по голосу, молодая женщина. Она сообщила, что муж ведёт себя неадекватно, заторможенный, замирает на месте. Для полного счастья он ещё и избитый, но при этом якобы трезвый.
Консультации с врачом-психиатром нужны для фильтрации вызовов, чтоб не гонять бригаду понапрасну. Хорошая эта практика, нужная. Но в последнее время извратили её до неприличия. На всякую ерунду, где психбригаде вообще делать нечего, посылают не спрашивая. А когда и так ясно, что ехать по любому придётся, зовут посоветоваться.
По пути на вызов, я этак ненавязчиво пытаюсь представить, что нас там ожидает. И подавляющее большинство моих представлений кардинально расходятся с реальностью. Вот и в этот раз воображение меня нагло обмануло. В сияюще чистой квартире нас встретила молодая симпатичная женщина, заплаканная и убитая горем.
– Расскажите, пожалуйста, доходчиво, что случилось, – попросил я. – А то по телефону я плохо понял.
– Да-да, извините, просто в голове всё перемешалось… Утром пришла соседка, говорит: «Твой Сашка у дома стоит, совсем безумный, застыл на месте, как будто спит». Я на улицу выбежала, смотрю, стоит на полусогнутых, глаза закрыты, рожа дурная. Точно под наркотиками…
– Раньше что-то употреблял?
– Нет, я точно знаю. Пил очень сильно, а наркотики – никогда, даже в мыслях не было.
– У психиатра, нарколога, не лечился?
– Нет, я же сказала вам по телефону.
– А как он на улице очутился? Куда-то ходил?
– В половине седьмого пошёл на работу, должен был только вечером вернуться.
– Кем он работает?
– Дорожный рабочий, зато с высшим финансовым. Работал в налоговой, выгнали за пьянку. Потом устроился в аудиторскую компанию. Даже месяца не продержался, опять пьянка и прогулы. В колледже преподавал. В охране два года отработал и всё то же самое. После этого уже никуда не берут. А на вахту мы с родителями его не отпустили. Он там вообще пропадёт…
– Ну и главный вопрос: где он сейчас?
– Вон, на балконе.
Виновник торжества стоял, согнув ноги в коленях и вцепившись обеими руками в подоконник. Казалось, будто человек из последних сил хочет рассмотреть нечто крайне важное. Но нет, окружающая действительность его совсем не волновала.
– Александр! – окликнул я и потряс за плечо.
– А, да-да… Слушаю, – ответил он пьяным голосом, едва повернув голову.
– Избушка-избушка, повернись ко мне передом! – попросил я.
И болезный, как та избушка, медленно развернулся, правда, без скрипа. Силясь полностью открыть глаз и вообще придать лицу осмысленное выражение, он опередил меня вопросом: «Что случилось?».
Отвели мы его в комнату, усадили на диван и стали беседу беседовать.
– Александр, что с вами такое? – спросил я.
– …Ничего, устал… Заболел… – ответил он.
– Что употребили, рассказывайте честно!
– …Ничего… Я не пью…
– Я не про выпивку спрашиваю. Какое вещество употребил?
– Ммм, – замычал он, отрицательно помотав головой. – У меня давление…
– Ладно, сейчас полечим, – сказал я.
Клиника опьянения, вызванного опиоидами, была видна как на ладони, поэтому Виталий, не дожидаясь распоряжений, внутривенно ввёл антидот. И почти сразу пациент преобразился, сонная одурь сменилась нервозностью. Глаза его забегали как у преступника, пойманного на горячем.
– Ну и что с вами было? – спросил я.
– А что? Давление высокое. Когда давление, мне всегда плохо, я сразу делаюсь как пьяный. Если честно, я ещё бутылку пива выпил. Конечно, не надо было…
– Слушайте, уважаемый, вы эти сказки кому-нибудь другому рассказывайте, – сказал Герман.
– Какие сказки?! Вы чего меня тут допрашиваете? – взъерепенился болезный.
– Мы вам ввели <Название>, это антидот к опиоидным наркотикам, он их разрушает. Больше ни от чего он не помогает, ни от высокого давления, ни от алкогольного опьянения, – спокойно разъяснил я.
– Это вы мне сказки рассказываете! Подставить, что ли, хотите? – пошёл он в наступление.
– Я всего лишь констатировал факт. А подставились вы сами, без нашей помощи.
– …ляяя, ну как вам доказать? Зачем мне это надо? Ну я клянусь! Здоровьем сына клянусь…
А дальше произошло то, к чему мы не были готовы и поэтому не успели среагировать. Супруга, тихо стоявшая в сторонке, ударила его по физиономии. Если же отбросить всякую интеллигентщину, она врезала по роже. Мощно, по-мужски, так, что голова запрокинулась. И сразу обрушила на него поток таких слов, которые здесь никак не процитируешь.
Обошлось без нокаута, но на несколько мгновений горе-супруг, что называется «поплыл». Никаких ответных действий он даже не думал предпринимать, только смотрел затравленно. Нас пообещал засудить и под роспись отказался от госпитализации. Ещё б не отказался, ведь тогда употребление наркотиков получило бы объективное подтверждение.
К сожалению, подобные случаи участились. Не так давно я уже рассказывал об очень похожем. Общим здесь выступают не наркотики и не алкоголь, а упорное стремление людей себя погубить. Жена Александра сказала, что они с родителями запретили ему работать вахтой, мол, пропадёт он там. Ну запретили и что? Каков результат? Запреты, угрозы, мольбы тут бесполезны. Если человек упорно идёт на погибель, не желая сворачивать с пути, то никакая сила в этом мире не сможет ему помешать.
Далее отправились к нашему старому другу, у которого приключился очередной психоз. Павлу тридцать девять, он давно страдает шизофренией. И это ещё полбеды. Ведь есть немало людей научившихся жить с этой болезнью, не выпавших из общества. Беда в том, что Павел, мягко скажем, любит выпить. Мучается бедолага от острой нехватки эндогенной дури, поэтому стремится заполучить её извне. Когда трезвый, он обычный человек, неприметный, спокойный. Кто-то незнакомый в жизни не догадается о его непростых отношениях с психиатрией.
Но употребив волшебного зелья, Павел сразу превращается в гибрид супермена с шоуменом. И тогда спасайся, кто может! В стационаре он лечился столько, что не счесть. При этом не было ни одной, подчёркиваю, ни одной добровольной госпитализации. Всегда только с полицией, с боем и фейерверком.
Ехали мы с уверенностью, что всё пройдёт по обычному сценарию: полицейские скрутят Пашу и отдадут в наши добрые руки. Однако реальность преподнесла сюрприз.
По доброй традиции Павел устроил шоу во дворе своего дома. Он кидал камнями в окна и под торжественный звон битых стёкол, обличал жителей в нетрадиционной ориентации, грозя страшными карами. Возле него беспомощно суетились два офицера полиции, мужчина с девушкой. Хотя, по правде сказать, не совсем беспомощно. Они решительно требовали прекратить безобразие. Вот только больной в остром психозе подобен неуправляемому бульдозеру. Слова здесь бессильны, не понимает он их, ни грозных, ни ласковых.
Непотребство могло продолжаться ещё незнамо сколько, безо всяких антрактов. Пассивно наблюдать смысла не имело, да и народ начал роптать. Поступили мы незамысловато. Полицейские отвлекли Пашу и в тот же момент Герман, подойдя сзади, уронил его. Ну а дальнейшее было делом техники.
После надёжной фиксации Павел продолжил буйство, только уже исключительно словесное. Матерные оскорбления, угрозы найти и страшно отомстить лились непрерывным потоком. Для нас это всё привычно как «С добрым утром!», а вот Влад перепугался, сидел напряжённый с ужасом в глазах.
Было ясно сразу, что Павел неконтактен, но всё-таки попробовал я с ним пообщаться:
– Паша, тихо! Ты зачем окна-то бил?
– Я – мальчик и люблю девочек, <гомосексуалист ты такой-то>! Дай две сигареты!
– Погоди, приедем и дам.
– Дай две сигареты, я <жриц любви> куплю!
Не стал я развивать столь щекотливую тему и в кабину ушёл. А Паша не отчаялся, продолжил выступление в форме монолога. Когда приехали, он недвусмысленно дал понять, что намерен разнести всю больницу. Задумка, в общем-то, была неплохая, но говорят, некультурно это. Вот потому мои парни сопроводили Пашу до отделения и там помогли уложить на вязки.
– А он один живёт? – спросил Влад.
– Да, ему родители отдельную квартиру купили. Достал он их до печёнок, – объяснил я.
– Хм, вот это подстава! Теперь весь дом от него страдает! А что, недееспособный может один жить?
– Он дееспособный, поэтому может.
– Как это? У него нет инвалидности?
– Есть, вторая группа. Инвалидность и дееспособность – это разные вещи. Признать человека недееспособным может только суд. Ты же изучал основы права или как теперь называется, вам должны были рассказывать.
– Да, учили… Ну а дальше, что с ним сделают? В больнице полежит и всё?
– Нет, думаю, что будет принудительно лечиться. Говоря языком Уголовного кодекса, назначат принудительные меры медицинского характера.
– А сколько дадут, не знаете?
– Нисколько, там нет сроков. Каждые полгода будет решать врачебная комиссия. Могу точно сказать, что скоро не выйдет. Сначала производство по «принудке», стационарная экспертиза, потом дело в суд уйдёт. Долго с ним не увидимся.
В качестве заключения к житию несвятого Павла, скажу откровенно: и век бы не видеться!
После освобождения дали нам мутную… К сожалению, Дзен запрещает мат, поэтому напишу культурно: ерунду. Плохо женщине семидесяти двух лет. Онемели конечности, были судороги, головокружение, теряет сознание. Не хватало только поноса и беременности. Ситуацию прояснила диспетчер Надежда, с которой я связался по рации. Не переживайте, говорит, Юрий Иваныч, на самом деле этот вызов по вашей части, тем более вы ближе всех находитесь. Впрочем, ничего она не прояснила, только интригу добавила.
Местом вызова была небольшая деревушка, километрах в десяти от психиатрической больницы. Нужный нам дом выглядел дряхло, неряшливо, но всё же сохранил остатки прежней основательности и даже красоты. Деревянные дома – это живые организмы, они постоянного ухода требуют, крепких хозяйских рук.
Из проёма в покосившемся заборе вышел заметно поддатый мужчина лет пятидесяти:
– А что, побыстрей нельзя? Вы где ездите? Сдохнуть можно, пока вас дождёшься!
– Что случилось? – спросил я, игнорируя я его агрессивный тон.
– Мать до приступа довели, она сознание потеряла! Наверно парализовало!
Зайдя в дом, мы словно перенеслись в далёкое советское прошлое. Обстановка была именно та, настоящая, не воссозданная искусственно. Казалось, вот-вот из радиодинамика прозвучит: «Здравствуйте, товарищи! Передаём последние известия».
Больная лежала на кровати, закрыв глаза. Вид она имела торжественный, какой бывает у покойников в ритуальном зале.
– Людмила Алексеевна! Что вас беспокоит? – спросил я.
– Ооой, как мне плохо… Руки-ноги захолодели… Ой, что они со мной сделали…
– Ну так что плохо-то? – повторил я вопрос.
– Наверно инсульт…
– Людмила Алексеевна, с диагнозом мы сами определимся. Вы скажите, что конкретно вас беспокоит?
– Были судороги…
– Как проявились судороги? Что с вами было?
– Всю затрясло, в голову какой-то туман накатил, в глазах темно… Костя меня скорей уложил, а то бы упала. Не могу ни рукой, ни ногой двинуть… Наверно так и останусь парализованной.
– А из-за чего это всё?
– Нас хотят выселить отсюда! Эта <самка собаки> приехала, говорит, даю вам две недели, чтобы к счётчику подключились! Но всё равно, говорит, я вас выселю! Мы чё ёпт, животные, что ли?! – разгорячился сын.
– Значит дом не ваш? – больше для приличия спросил я.
– Как это не наш?! – вдруг ожила больная. – Мы здесь семнадцать лет живём! Дядя Витя, хозяин, нас поселил, потом он в интернат уехал и там умер. Он был одинокий, дом-то всё равно ничейный!
– Дайте, пожалуйста, паспорт и полис, – попросил Виталий.
– Да сейчас как раз оформляю, пока ничего нет, – виновато сказала больная. – Может Костин паспорт запишете?
– Нет, его нельзя. Ну ладно, давайте посмотрим вас.
Надо ли говорить, что осмотр не дал ничего? Кардиограмма, сатурация, глюкоза крови, были нормальными. Неврологический статус никаких опасений не внушал.
– Вы меня куда повезёте? В областную? – тон больной вновь стал умирающим.
– Никуда, – просто ответил я. – У вас нет ничего экстренного, обращайтесь в свою амбулаторию.
– Ага, всё понятно! Раз документов нет, пусть умирает? – зло спросил сын.
– Если бы что-то опасное, мы бы и без документов увезли. Ничего у неё нет, – повторно разъяснил я.
– А на …рен тогда вы приехали? – так же зло спросил сын.
– А на …рен вызывали? – резонно спросил Герман.
– Думали, что вы люди! А вы, <распутная женщина>, хуже козлов, ничего святого! У вас матери есть, а? Мальчик, ты чё глазки-то опустил? Я спрашиваю… – почему-то вызверился он на Влада, тихо стоявшего в сторонке.
Герман лёгким движением руки прижал сынулю к стене и спокойно сказал:
– Спрашивать нас вредно для здоровья. А если сейчас дёрнешься, сделаю больно.
– Всё-всё, не буду! Но я этого так не оставлю! Вы у меня…
Мы ушли, так и не дослушав. Логика этих персонажей была хоть и ущербной, но понятной. Над ними нависла угроза выселения. Причём очень даже реальная, ведь каких-либо прав на дом у них нет. Заниматься оформлением – дело муторное, затратное, да и успех не гарантирован. Вот и придумали, как им казалось, беспроигрышный вариант: вызвать «скорую» и госпитализировать Людмилу Алексеевну. Кто ж тогда посмеет выселить старую больную женщину?
Такой способ решения проблем старый как мир. Миллион раз приходилось с ним сталкиваться. Некоторые твёрдо уверены, стоит лишь вызвать «скорую» и лечь в больницу, как сразу всё наладится, тучи развеются, жизнь вновь станет безоблачной. Однако подобная тактика заведомо проигрышна. Да, на какое-то время проблемы отдалятся, но вскоре обрушатся с большей силой.
Что же касается диагноза Людмилы Алексеевны, то выставил я ей острую реакцию на стресс. Формально, этот вызов наш, профильный. Но справится с ним могла любая бригада.
Освободившись, поехали обедать. Влад с нами распрощался, больше прийти не обещал и тепло поблагодарил. Было видно, что напуган парень, чувствует себя не в своей тарелке. Видать понял: работа на «скорой», особенно в психиатрической бригаде, далека от романтики. И очень хорошо, что понял заранее, до начала трудового пути.
Послеобеденный вызов был уличным: мужчина примерно шестидесяти лет ведёт себя неадекватно. В дополнительной информации написано «БОМЖ» и это лучше всяких слов всё объясняло.
Прибыли мы во двор «сталинки», зелёный, уютный, ухоженный. И сразу же события пошли по шаблонному, давно известному сценарию. Подобное я описывал бессчётное количество раз, так что буду краток. Возмущённая общественность в лице трёх пенсионерок требовала убрать бомжа, обосновавшегося во дворе. Мол, он псих натуральный, буйный, агрессивный, поэтому его в психбольницу надо закрыть и желательно пожизненно.
На вопрос: «В чём выражается агрессия?», общественность ответила, дескать, когда его прогоняешь, он матом ругается, посылает по давно забытому адресу и грозится по голове настучать. Некрасиво, конечно, но сквернословие само себе болезнью не является. Иначе большую часть населения страны пришлось бы в психбольницах держать. Включая вашего покорного слугу.
Виновник торжества, бородатый, волосатый и непередаваемо ароматный, сидел на лавочке под сенью деревьев. Рядышком находилось всё необходимое для счастливой жизни: два «фанфурика», обгрызенная горбушка батона и бутылка с водой.
– Здоров, дружище! – поприветствовал я его. – Говорят, ты плохо себя ведёшь?
– А чего они ко мне <прикопались>? – резонно ответил он. – Чего я такого делаю?
– Забирайте его сейчас же! – не выдержала одна из женщин. – Если не увезёте, мы в прокуратуру напишем и вашему Мурашкину!
– Ооо, ну раз Мурашкину, значит точно увезём! – сказал Виталий.
Если кто не понял, дама имела в виду министра здравоохранения, только фамилию исказила. Взяли мы болезного в машину и там осмотрели. Ноги его, как и у коллег по цеху, являли собой зрелище не для слабонервных. Голени были сплошь в гноящихся язвах. Кроме того, вши расплодились на нём в невероятном количестве и вели себя по-хозяйски. Предварительно мы обложили всё вокруг одноразовыми простынями, но разве углядишь, куда побегут юркие зверюшки?
Везти его в вытрезвитель, то бишь пункт помощи пьяным, смысла не было. Там его однозначно бы не приняли. А учитывая, что сие заведение находится недалеко, он бы практически сразу вернулся в полюбившийся двор. Поэтому решили везти в хирургию, благо основание имелось железное. Однако пациент уподобился аристократу, придирчиво выбирающему отель. Проще говоря, начал кочевряжиться:
– Куда, в шестую? Хм, не знаю, сильно далеко. А давай лучше…
– Нет, только туда. Чего не нравится? Там тебя отмоют, накормят, ноги подлечат. Хоть на чистом поспишь как человек!
– Выгонят меня. Уже выгоняли.
– Так наверно напился и беспределить начал?
– Ну выпил маленько, да…
– А ты не пей, побудь человеком-то!
Дежурный хирург всеми силами пытался отбояриться от такого подарочка, но всё же сдался. А медсестру с санитаркой депрессия охватила. Они смотрели на нас как на извергов, в одночасье загубивших их жизни.
Уж не знаю, долго ли там продержится господин, но в тот двор вряд ли вернётся. Очень далеко туда топать. Скорей всего он осчастливит своим присутствием кого-то другого, и история опять повторится.
Освободившись, немедленно поехали на «скорую» обрабатывать машину. Очень уж не хотелось, чтобы в нас зародилась новая жизнь. Это я вшей имею в виду. Обряд изгнания нечисти дезинфектор проводила долго, со знанием дела. Только она закончила, как прилетел вызов: в отделении известнейшего банка неадекватно себя ведёт женщина лет шестидесяти.
На входе нас встретила консультант и кратко объяснила:
– Пришла, ударила клиентку, у сотрудницы планшет бросила. Теперь сидит на полу и не уходит. Главное, всё молча, непонятно, чего ей надо. Может пьяная? Да вроде непохоже…
Полноватая женщина, опрятная, ухоженная, сидела на полу в кабинке, ну или как там называется место, где клиентов обслуживают. Взгляд её был дикий, затравленный, словно перед неведомой страшной угрозой.
– Что случилось? Вы слышите меня? – спросил я.
В ответ она лишь слегка пошевелила головой.
– Она меня, между прочим, по голове стукнула! – скандально заявила женщина средних лет.
Но нам было не до неё. В первую очередь я проверил глаза больной и увидел анизокорию, то есть зрачки разной величины. Признак крайне тревожный, в данном случае он указывал на мозговое кровоизлияние. С такими больными надо обращаться бережно. Нельзя их крутить-вертеть и тем более пытаться поставить на ноги. Такими действиями мы просто убьём человека.
Давление было сто семьдесят на девяносто, но при инсультах такое снижать нельзя. А всё потому, что высокое артериальное давление обеспечивает адекватное кровообращение головного мозга. В машине поставили периферический катетер, наладили капельницу с нейропротектором, препаратом, защищающим мозг от повреждений.
К приезду в стационар состояние больной ухудшилась, развилась кома. На КТ наш диагноз подтвердился, кровоизлияние оказалось массивным, со смещением мозговых структур. В общем прогноз совсем не радостный.
Затем поехали к мужчине пятидесяти семи лет, у которого под вопросом алкогольный психоз и без вопроса отнялись ноги.
В квартире нас встретил консилиум, состоявший из жены пациента, его дочери и ещё двух непонятных дамочек.
– Я – медик, сейчас вам всё расскажу, – взяла инициативу в свои руки громкоголосая бойкая женщина. – Он – психопат, невменяемый, отчёта себе не отдаёт. Как выпьет, так начинает безобразничать.
– Стоп! Давайте конкретно, что он делал?
– Напился, да видно мало, стал у Вали, жены, деньги просить. Та не дала, а он взял и банку кваса на неё вылил! Ну что, нормально это? Психопат натуральный!
– Значит он сегодня пил?
– Конечно! Каждый божий день пьёт!
– Ясно. А с ногами у него что?
– Ой, вообще ужас! Еле ходит, как старик!
– Когда это началось? Тоже сегодня?
– Да вы что! Уж давным-давно! Сами знаете, как у алкоголиков бывает.
Болезный, пропитый насквозь, обрюзгший, выглядел лет на семьдесят. Он уныло сидел в кресле, не обращая внимания ни на что вокруг. Небольшая комната вся пропиталась смесью застарелой мочи и перегара.
– Как дела, уважаемый? – спросил я.
– А пошли они все <на фиг>, – философски ответил он.
– Чего с женой-то получилось?
– Ничего, поругались маленько…
– Ты её квасом, что ли, облил?
– Ну да… Визжит и визжит, я банку взял и плеснул, чтоб заткнулась.
– Сколько выпил сегодня?
– Немного, стакан, не больше.
– Что с ногами?
– Плохо, скоро совсем откажут…
– Так ведь это все от пьянки. Надо завязывать!
– Да <фиг> с ним, всё равно к одному концу…
Позадавал я ему ещё вопросы, наши, психиатрические. Он был всесторонне ориентирован, обманов восприятия не обнаруживал. Какой тут психоз? Разумеется, никуда мы его не повезли, оставили дома.
И всё-таки здоровым этот человек не является. У него как минимум токсическая энцефалопатия и полинейропатия. Только эти патологии хронические, экстренной помощи не требуют.
Так что впустую мы прокатались. Но мои претензии нацелены не на вызвавших, а на фельдшера, принимавшего этот вызов. Ведь достаточно было обстоятельно расспросить и всё бы стало ясно. А вообще, есть правило. Вызов психбригады принимается после консультации с врачом-психиатром, а если его нет, то со старшим врачом смены.
***
Завершившаяся смена стала началом моего очередного отпуска. Точней, его части. Наши психиатрические отпуска очень длинные, вот и делим мы их на кусочки. К сожалению, времяпровождение оказалось не совсем приятным. Но об этом уже в следующем очерке.
Все имена и фамилии изменены