Дождь барабанил по жестяным навесам, дробно и монотонно, когда Лена, держа в руках пакет с хлебом и молоком, вошла в свой двор. Мокрый асфальт блестел в свете редких фонарей, а ветер то и дело шевелил ветви старых тополей, заставляя их скрипеть. Её дом выглядел, как всегда, мрачно и устало, но сегодня что-то было иначе: дверь подъезда №7, обычно закрытая на код, распахнута настежь. Изнутри тянуло сыростью и каким-то странным, тягучим теплом, словно там только что кипела жизнь и кто-то ещё оставался внутри.
Она не жила в этом подъезде, её квартира была в соседнем, но ноги сами остановились, будто тянулись к этому тёмному проёму. Лена вспомнила, как десять лет назад здесь нашли старика, умершего в своей квартире, и с тех пор двери сюда почти не открывались. Люди обходили его стороной, перешёптывались во дворе, говорили — "тут нехорошее место".
Она сделала шаг внутрь, и холодная сырость подъезда обволокла её, пробрав до костей. Лампочка в потолке мигнула пару раз, выхватив из тьмы стены с облупившейся краской, пятнами сырости и стёртыми номерами квартир. Сверху донёсся звук шагов — неторопливых, тяжёлых, но в нём было что-то неестественно размеренное, как в метрономе, будто кто-то отмерял время до чего-то.
— Здравствуйте, — позвала Лена, стараясь, чтобы голос звучал уверенно, — вам помощь нужна?
Ответа не было. Только шаги продолжались, ровные, как удары сердца, чужого и холодного.
На втором этаже из приоткрытой двери квартиры №14 лился тусклый, дрожащий свет, словно лампа там горела на грани погасания. Лена постучала, и тишина в подъезде будто стала плотнее. Дверь медленно распахнулась, и на пороге показалась женщина лет сорока, бледная, с мокрыми, спутанными волосами, будто только что вышла под дождь или долго стояла под ним без зонта. На её щеке блестела тонкая капля, неясно — дождевая или слезинка.
— Вы кто? — спросила Лена, невольно понизив голос.
— А вы пришли за вещами? — женщина смотрела прямо в глаза, не мигая, и в её взгляде было что-то слишком пристальное, почти изучающее.
— Какими вещами?
Та отступила, приглашая войти, и Лена переступила порог, невольно вдыхая тяжёлый запах сухих трав, пыли и старых книг, который будто висел в воздухе долгие годы. В полутьме комнаты мягко поблёскивали стеклянные рамки — на столе лежали детские фотографии, аккуратно разложенные в ровный ряд, как экспонаты. На всех был один и тот же мальчик, лет десяти, с чуть взъерошенными волосами и светлой, немного озорной улыбкой, застывшей в моменте.
— Это… ваш сын? — осторожно спросила Лена, чувствуя, как странное тепло и холод одновременно пробегают по коже.
Женщина кивнула и вдруг улыбнулась — слишком широко, словно для улыбки не хватало сил, но она была обязана её показать, как человек, выполняющий давно заученный ритуал.
— Он здесь. Хочешь, познакомлю?
Лена не знала, что ответить, но взгляд женщины стал таким настойчивым и тяжёлым, будто давил на плечи, что она пошла за ней в соседнюю комнату. Там стоял старый письменный стол, поверхность которого была покрыта мелкими царапинами и пятнами чернил, и на его краю — пара детских кроссовок с чуть стёртой подошвой. Рядом лежала игрушечная машинка, поцарапанная, но явно любимая — на кузове блестели тёртые места, словно её часто держали в руках.
— Он спит, — прошептала хозяйка, и в её голосе было странное нежное благоговение. — Сегодня у него был длинный день.
Лена обернулась — и только тогда заметила, что на стенах нет ни одного гвоздя, ни одной полки, и даже занавески отсутствуют. Пустота комнаты казалась неестественной, как будто всё, что здесь было, кто-то тщательно убрал, оставив лишь эти несколько вещей.
— Простите, мне пора, — Лена отступила к двери, ощущая, как холодок пробегает по спине.
Женщина не шевелилась, но её улыбка медленно погасла, глаза же остались настороженно внимательными.
— Он не любит, когда гости уходят, не попрощавшись.
На следующий день Лена, всё ещё чувствуя непонятное беспокойство, спросила у соседки с седьмого подъезда о женщине из квартиры №14. Та нахмурилась, удивлённо посмотрела на неё и, помолчав пару секунд, сказала:
— Дорогая, эта квартира уже пять лет пустая. Там никого нет с тех пор, как мальчик погиб. Дверь даже опечатана была, и ключи хранятся в ЖЭКе.