Поддержка в семье. Как исполнить замысел божий в условиях реальности

Этот текст пишется в полумраке, при свете единственной лампы, пахнущей льняным маслом и пылью надежд...

**Без Любви, Без Школы. Только Тишина и Бумага.**

Он начал в тридцать пять. Не от любви к прекрасному, а от моей просьбы: "Нарисуй розу?" Просто так. Карандашом, на обороте квитанции. Роза вышла неуклюжей, стебель кривым, но в этой кривизне было что-то... живое. Неправильное. Честное.

Потом понеслось. Не вихрь вдохновения, а медленное, упорное ползение. Как по стеклу. Акварель – смываемая дождем тоска. Акрил – яркие, кричащие попытки заглушить сомнения. Масло – густое, тяжелое, как сама эта непосильная ноша: стать Художником. В сорок семь.

Без школы. Без диплома, дающего право на кисть и холст. Без благословения Академий. Без *любви*... не моей – моя-то здесь, в каждом тюбике краски, в каждой стиранной запачканной рубашке. Без любви мира. Без его веры, что в сорок семь можно начать с нуля и стать *особым*.

Он хочет быть особенным. Не просто рисовать – а *видеть*. Видеть тоньше, глубже, честнее тех, кто учился годами. Но как набить руку, когда кости уже помнят вес молотка, а не карандаша? Как разжечь воображение, десятилетиями придавленное счетом, планами, "надо"? Каждый мазок – борьба. Каждый эскиз – преодоление. Преодоление возраста. Преодоление страха: "А не поздно ли? А смогу ли? А кому это нужно?"

Мы ездим. В горы, где ветер выдувает из тебя все, кроме сути. К морю, где горизонт напоминает о бесконечности, в которую так страшно шагнуть с кистью в руке. Я вожу его, как ребенка, ищущего потерянную игрушку. Ищущего *взгляд*. Тот самый, особый.

А дома... Дома я оставила квартиру цветами. Не букетами – вторсырьем его отчаяния. Горшки с геранями, фикусы в углах, вьющийся плющ на книжной полке. Я вынесла все яркое – шторы, ковры, пестрые подушки. Оставила стены белыми, как чистый холст, а пространство – заполненным зеленью и редкими пятнами соцветий. Чтобы он не видел разницы. Чтобы его глаз, еще неуверенный, еще не знающий законов цвета и света, не спотыкался о кричащий аляповатый мир. Чтобы его внутренняя палитра, такая хрупкая, такая только рождающаяся, не сломалась о навязчивую реальность чужого вкуса.

Он рисует. Медленно. Мучительно. Иногда плачет от бессилия, глядя на очередную "неудачу". Иногда светится тихой радостью, найдя нужный оттенок серого в облаке над морем. Я молчу. Убираю высохшие кисти. Мою палитру. Поливаю цветы, которые стали немыми стражами его пути.

Стать художником без образования? Можно. Тяжело, как тащить валун в гору, но можно. Без любви мира? Можно. Одиночество – едкий, но сильный растворитель для души. Но самое душераздирающее – это смотреть, как человек, которого любишь, каждую минуту борется с самим собой. С сомнением. С возрастом. С призраками "нормальной" жизни, которые шепчут: "Брось. Уже поздно. Ты не сможешь".

И верить. Несмотря ни на что. Верить в ту самую первую, кривую розу на обороте квитанции. Верить, что в его глазах, уставших и упрямых, живет тот самый, особый взгляд. И поливать цветы в белой квартире, создавая тишину, где может родиться чудо. Где "поздно" не имеет значения. Где единственное, что важно – это следующая линия на холсте. Следующая попытка. Следующая капля пота и надежды, смешанная с масляной краской.

Это и есть любовь. Не громкая. Не яркая. Тихая, как шелест листьев фикуса в пустой комнате. Готовая растворить весь мир, лишь бы он нашел свой цвет.