Мария Петровна проснулась с твердым намерением уехать от мужа. Навсегда. В городе у дочки будет жить, найдет работу в магазине или уборщицей – только бы не видеть больше этого неряшливого старика, который храпит по ночам и чавкает за завтраком.
Тридцать восемь лет совместной жизни. И вот дожили. Вчера он опять забыл закрыть калитку, соседские куры весь огород потоптали. А когда она начала объяснять, какой он безалаберный, только мычал что-то себе под нос и почесывал лысину. Противно даже смотреть на него стало.
Деревня Клинцы просыпалась медленно и неохотно. Сентябрьское утро укутало домики в молочную дымку, и только петухи да лай Рекса из крайнего двора нарушали тишину. Мария Петровна натянула синий халат поверх ночной рубашки и босиком прошлепала к зеркалу в прихожей. Привычно поправила седые волосы, подкрасила губы помадой, которую дочка привезла из города. Еще ничего, держится. Не то что муж – тот совсем развалился.
Иван Григорьевич уже возился в огороде. Шестьдесят лет, а все копается в своих грядках. Спина согнулась дугой, штаны на помочах болтаются на худых бедрах, рубашка застирана до желтизны. И это она когда-то считала его красавцем? Когда он приехал в их деревню молодым агрономом, все девчонки головы поворачивали. Статный, кудрявый, глаза синие-синие. А теперь что осталось?
Мария Петровна налила воду в рукомойник и умылась холодной водой. Кожа стянулась неприятно, но она уже привыкла. Газа в деревне не провели, дрова дорогие, электричеством греть воду накладно. Все не как у людей. Дочка в городе в квартире с горячей водой живет, ванну принимает когда захочет, а тут...
– Маша, самовар поставь? – донеслось с огорода.
– Сам поставь! – крикнула в ответ. – Руки отсохли, что ли?
Иван Григорьевич ничего не ответил. Только выпрямился с трудом, держась за поясницу, и поплелся к сараю за дровами. Идет как древний дед, ноги волочит. А ведь раньше как танцевал на сельских праздниках! Все замирали, когда он выходил на круг. А теперь до магазина дойти – и тот задыхается.
Мария Петровна оделась в лучшее платье – темно-зеленое, которое дочка привезла три года назад. Немного в талии стало тесновато, но ничего, еще носится. Туфли на низком каблуке, те, что для особых случаев берегла. И в зеркало еще раз глянула – вполне прилично выглядит. Не то что некоторые деревенские бабы в застиранных халатах и стоптанных тапочках.
В деревне только один магазин работал, да и тот через день. Но Мария Петровна решила дойти до районного центра пешком – километра четыре будет. Автобус только вечером, а ей надо срочно. Деньги снять со сберкнижки, билет до города купить. Чтобы завтра уже уехать.
По дороге встретила Анну Васильевну, соседку. Та как раз белье развешивала во дворе.
– Куда это ты так принарядилась, Машка? – спросила, любопытно разглядывая наряд.
– По делам в город собралась, – коротко ответила Мария Петровна, не останавливаясь.
– А Ваня знает?
– А что ему знать-то? Сам справится.
Анна Васильевна покачала головой и продолжила развешивать мокрые простыни. А Мария Петровна зашагала дальше, чувствуя, как соседка провожает ее удивленным взглядом.
Дорога в райцентр шла через поле, потом лесочком, а дальше опять по открытому месту. В сентябре здесь было особенно красиво – золотые березки, красные осинки, последние полевые цветы у обочины. Но Мария Петровна не замечала красоты. Думала о том, как устроится в городе. Дочка, конечно, сначала расстроится, но потом поймет. Ей же лучше будет – мать рядом, поможет с внуками, по хозяйству управится.
А этот старикашка пусть сам как хочет живет. Может, тогда поймет, что потерял. Хотя вряд ли – он вообще ничего не понимает. Вечером телевизор смотрит, храпит в кресле, а утром опять в огород ковыляет. Никаких интересов, никаких разговоров. Скука смертная.
Километра через два Мария Петровна устала. Ноги в непривычных туфлях натерлись, дыхание сбилось. Села на придорожный камень передохнуть. Вокруг тишина, только ветер в листьях шумит да где-то далеко трактор урчит. И вдруг ей стало так тоскливо, что даже слезы подступили. Вот сидит одна-одинешенька на дороге, и некому даже воды подать.
Но она тут же себя одернула. Чего разнюнилась? Сама выбрала эту дорогу. Надо идти дальше, не оглядываясь.
В райцентре Мария Петровна первым делом зашла в сберкассу. Очередь была длинная, в основном пенсионеры за пенсией пришли. Стояла, слушала разговоры. Кто о болячках, кто о внуках, кто на правительство жаловался. Все такие же старые, усталые. И она среди них.
Когда дошла очередь, оператор – молодая девчонка лет двадцати – посмотрела на паспорт и удивленно спросила:
– А вы точно хотите снять всю сумму? Тут немалые деньги накопились.
– Точно, – твердо ответила Мария Петровна.
Деньги она заработала честно – тридцать лет в сельской библиотеке проработала, потом пенсию получала, экономила на всем. Это были ее деньги, и она имела право распорядиться ими как захочет.
С деньгами в сумочке стало как-то спокойнее. Теперь можно было и в кафе зайти, пообедать нормально. Не то что дома – суп да каша, каша да суп. В кафе "Березка" она заказала котлету с пюре и чай с пирожным. Давно такого не ела. Официантка – тоже девчонка молодая – улыбалась и интересовалась, все ли нравится.
– А вы из деревни? – спросила, убирая посуду.
– Да, из Клинцов.
– А я тоже родом из деревни! Только здесь теперь живу, здесь работаю. А родители остались. Скучаю по деревне, по тишине. А вы часто в райцентр приезжаете?
– Нет, редко, – Мария Петровна почему-то смутилась. – А родители у вас как?
– Да ничего, живут. Отец все в огороде копается, мать на него ворчит. Старички уже, но друг без друга никак. Когда отец в больницу лежал, мать вся исхудала, не ела ничего.
Девочка убежала к другим столикам, а Мария Петровна задумалась. Вот интересно – со стороны все видно, а самим не понять.
После кафе зашла в автовокзал узнать расписание. Билет на утренний автобус купила сразу, чтобы не передумать. Продавщица равнодушно оторвала билет от корешка и даже не подняла глаз.
Время еще было, и Мария Петровна решила пройтись по поселку. Давно здесь не была, хотелось посмотреть, что изменилось. Новые магазины открылись, дома покрасили, в парке лавочки поставили. Много молодежи, все куда-то спешат, в телефоны тычут. Шумно, машины ездят, пыль поднимают.
Странно, а в молодости ей казалось, что райцентр – это мечта. Огни, движение, возможности. А теперь все это утомляет. Хочется тишины, хочется увидеть звезды на небе, а не эти неоновые вывески.
У остановки автобуса встретила еще одну знакомую из соседней деревни – Зинаиду Ильиничну. Та тоже в поселок ездила, к врачу на прием.
– Машенька! Ты что здесь делаешь? – обрадовалась встрече.
– Да вот, по делам приехала.
– А Ваня как? Давно его не видела.
– Да что с ним будет... Живой пока.
Зинаида Ильинична внимательно посмотрела на Марию Петровну, но ничего не сказала. Только вздохнула тихонько.
В автобусе домой Мария Петровна сидела у окна и смотрела на проплывающие поля и перелески. Солнце клонилось к закату, все вокруг окрашивалось в золотистые тона. Красиво как...
Автобус довез до поворота на Клинцы, дальше пешком километр по проселочной дороге. Ноги совсем разболелись, туфли безжалостно терли пятки. Мария Петровна сняла их и пошла босиком по теплой от дневного солнца дороге. Пыль мягкая, приятная.
Деревня встретила вечерней тишиной. Из труб поднимался дымок – хозяйки ужин готовили. Где-то играли дети, лаяла собака. Знакомые звуки, родные.
У своей калитки Мария Петровна остановилась. В окнах свет горел, значит, Иван Григорьевич дома. Наверное, ждет. Или не ждет? Может, даже не заметил, что ее не было?
Она толкнула калитку и прошла во двор. В огороде все было прибрано, грядки политы. Значит, управился сам. На крыльце стояла миска с молоком для кота – свежее, еще теплое, значит, сам к соседке ходил, просил.
В доме пахло супом и свежим хлебом. Иван Григорьевич сидел за столом и читал газету. Когда она вошла, поднял глаза:
– А, пришла. Я тут суп сварил, хлеб Анна Васильевна дала. Садись ужинать.
– Не голодная я, – буркнула Мария Петровна, но все-таки села за стол.
Суп оказался вкусным, хотя она никогда не признается в этом мужу. А хлеб совсем свежий, с хрустящей корочкой. Ели молча, только ложки об тарелки позванивали.
После ужина Мария Петровна пошла умываться. В коридоре остановилась у зеркала, хотела поправить волосы перед сном. И вдруг увидела себя по-настоящему. Не так, как утром, когда специально готовилась и подкрашивалась. А так, как есть.
Усталая женщина с морщинками вокруг глаз, потухшими глазами, седыми волосами, растрепанными за день. Кожа на шее не такая упругая, как раньше, щеки чуть обвисли, под глазами легкие мешочки. Платье помялось, на ногах пыль от дороги. Где та красавица, которой она себя считала еще утром?
Мария Петровна долго смотрела на свое отражение. И впервые за много лет увидела себя честно. Женщина за шестьдесят. Такая же, как все. И муж ее не хуже других мужчин их возраста. Даже лучше многих – не пьет, не дерется, хозяйство ведет, суп варит.
А главное – он рядом. Тридцать восемь лет рядом. Через все прошли вместе – и радости, и горе. Детей вырастили, внуков понянчили. Дом построили, огород развели. Жизнь прожили. Вместе.
И что она собиралась делать? Бросить все это и убежать к дочери? Стать обузой для молодой семьи? Доживать в чужой квартире, где ее будут терпеть из жалости?
Слезы текли по морщинистым щекам, но это были не горькие слезы утреннего раздражения, а светлая печаль понимания. Как же глупо она себя вела! Как несправедливо судила мужа, который никогда не предавал, не бросал, всегда был рядом.
Мария Петровна вытерла слезы и тихонько прошла в комнату. Иван Григорьевич уже лежал в постели и читал книгу. Старую, потрепанную, про войну. Он любил такие книги.
– Ваня, – позвала она тихо.
– А? – он поднял глаза от страниц.
– Прости меня. За сегодня. За все.
Иван Григорьевич отложил книгу и внимательно посмотрел на жену. В его глазах не было обиды, только удивление и тепло.
– Да что ты, Маша. О чем речь-то?
– Да так... Не сердись на меня.
– Да когда я на тебя сердился? – он улыбнулся и похлопал рукой по постели рядом с собой. – Ложись спать. День тяжелый был?
Мария Петровна легла рядом с мужем и прижалась к его теплому плечу. Пахло знакомо – хозяйственным мылом, табаком и чем-то своим, родным.
– Ваня, а ты заметил, что меня весь день не было?
– Конечно заметил. Анна Васильевна сказала, что ты в город уехала. Я думал, может, к дочке собралась. А потом подумал – вернется, куда денется. Дом-то наш.
– А если бы не вернулась?
Иван Григорьевич помолчал, обнимая жену.
– Пошел бы искать. Куда же мне без тебя-то? Я же привык уже.
"Привык"... Не "люблю", не "не могу жить", а просто "привык". Но почему-то от этого слова стало так тепло на душе. Привык – значит, она часть его жизни, как дыхание, как биение сердца. Не замечаешь, пока есть, но без этого жизни нет.
– Я тоже привыкла, – шепнула Мария Петровна.
А утром, когда они пили чай с вареньем, которое сама закатывала еще летом, она незаметно разорвала автобусный билет и выбросила в печку. Пусть горит. А деньги пусть лежат в сберкассе – на черный день или внукам на подарки.
Иван Григорьевич как обычно собрался в огород. На пороге обернулся:
– Маша, а ты красивая сегодня. Отдохнувшая какая-то.
И пошел копаться в своих грядках. А Мария Петровна посмотрела в зеркало и увидела там не старую усталую бабу, а женщину, которую любят. Пусть по привычке, пусть не красивыми словами, но искренне и навсегда.
И это было прекрасно.
___________________________