Когда в начале 1980-х годов в курсе истории теоретических систем, который в Московской консерватории музыковедам читал Юрий Николаевич Холопов (1932-2003), возникла тема "Леонард Эйлер", я сильно удивилась. Наверное, удивилась не только я. Некоторые однокурсники, возможно, вообще не знали, кто такой Эйлер. А другие, наверное, слышали его имя в совсем другом контексте.
Я собиралась написать про музыкальную теорию Эйлера, но человеком он был настолько интересным, что нелишне вспомнить для начала его биографию.
Ренессансный гений эпохи Просвещения
Леонард Эйлер (Euler, 1707-1783) разносторонностью своих интересов и личной пассионарностью напоминал гениев эпохи Возрождения. При этом обладал благородной и щедрой натурой, за что его не только почитали как великого ученого, но и ценили и любили как коллегу и наставника.
По рождению он швейцарец, но работал впоследствии в Пруссии и в России - собственно, в Петербурге он и скончался.
Эйлер - один из величайших математиков в истории (более 850 работ, и многие из них - прорывные в сфере математического анализа, теории чисел, математической физике и других отраслях). Видный астроном, изучавший также воздухоплавание, делавшее тогда первые теоретические и практические шаги. Попутно занимался оптикой, химией, медициной, ботаникой и вообще естествознанием. В России ему пришлось вникать также в баллистику, кораблестроение и картографию. Эйлер был полиглотом: изучил множество древних и современных языков - включая, между прочим, русский, которым овладел настолько, что некоторые работы писал и публиковал в России на русском.
Научный авторитет Эйлера был настолько высоким, что известность его стала фактически всемирной. Он был удостоен звания академика Берлинской, Петербургской, Туринской, Базельской академий наук, иностранного члена Парижской академии наук, первого российского члена Американской академии искусств и наук.
Ну, и для полноты ощущений он занимался еще и теорией музыки. Причем свой музыковедческий трактат он написал в России, хотя и на латинском языке.
Эйлер в России
С Россией связаны два долгих периода жизни и деятельности Эйлера: 1727-1741 и 1766-1783. Между этими периодами он работал в Берлине.
В 1727 его пригласили для работы в недавно созданной Академии наук. Указ о создании этого учреждения был издан Петром I и утвержден Сенатом в 1724 году. Император решил, что молодой империи нужна Академия - и ее организовали буквально на пустом месте. Ведь в России еще не было ни нормальных университетов, ни классических гимназий, которые в Западной Европе служили "кузницей кадров" для академий.
Славяно-Греко-Латинская академия, существовавшая в Москве с 1687 года (закрылась в 1814), была все-таки несколько специфическим заведением, с сильным уклоном в религиозные и богословские дисциплины. Естественно, там прекрасно преподавали древние языки (латынь, греческий, старославянский), но за постижением современных точных и естественных наук лучших студентов отправляли на Запад (как Ломоносова).
Что касается математики и астрономии, то в СГЛА эти науки, конечно, преподавали, особенно в петровские времена, однако далеко не на высшем уровне. В допетровской Руси с астрономией вообще дела обстояли неважно.
В петербургской Академии наук поначалу делами заправляли иностранцы, что было понятно и вполне оправдано. Приглашали самых лучших специалистов - в том числе Эйлера.
1727-1741: путь к славе
Прибыв на новое место работы, двадцатилетний математик Леонард Эйлер первым делом выучил русский язык и спустя несколько месяцев уже мог легко на нем общаться. Это отличало его от множества других иностранцев, работавших и подолгу живших в России, но не считавших необходимым учить трудный язык северных "варваров". А зачем? Образованные русские в 18 веке говорили на французском и немецком, ученые и духовенство хорошо знали латынь, музыканты осваивали итальянский (опера в России поначалу была только итальянской).
Официальным языком русской науки 18 века оставалась латынь - на ней издавался журнал «Комментарии Петербургской Академии наук», а во второй половине 18 века на латыни велась документация Московского университета.
Это было весьма разумно: латынь знали ученые всего просвещенного мира (даже в Китае, наверное, знали - те, кто общался с миссионерами-иезуитами, которые там работали с 16 века). Сейчас международным языком науки стал английский, и некоторые наши журналы (в том числе музыковедческие) публикуют не только резюме статей на английском, но и параллельные тексты - русский и английский (и, по-моему, это правильно).
Эйлер развил огромную активность и в 1731 году получил должность профессора математики. В 1733 году он женился на Катарине Гзелль, девушке из семьи петербургских швейцарцев (дочери художника), приобрел дом на набережной Невы и, очевидно, был готов остаться здесь насовсем.
Но после смерти в 1740 году императрицы Анны Иоанновны обстановка в России стала непонятной и тревожной.
А. С. Пушкин передавал известный в его время невеселый анекдот об Эйлере. В обязанность профессора входило также составление гороскопов (!), которое, впрочем, он изящно перепоручил штатному астроному (Эйлер был профессором математики). Однако, якобы, Эйлер все-таки составил гороскоп для новорожденного Иоанна Антоновича (1740-1764), предполагаемого будущего императора Ивана VI. Согласно тому анекдоту, результат настолько ошарашил и испугал Эйлера, что он не решился его оглашать. Но, видимо, выводы для себя сделал. Спросите, а откуда стали известны такие подробности? Опять же, если верить Пушкину, Эйлер потом сам рассказал о мрачном прогнозе президенту Академии наук, графу Кириллу Григорьевичу Разумовскому (президентом тот был с 1746 по 1798 год). Пушкин же был хорошо знаком с некоторыми членами семьи Разумовского - в частности, с его дочерью Натальей Кирилловной Загряжской, урожденной Разумовской, которую считают одним из прототипов Графини в "Пиковой даме". Хотя считается, что анекдот не может считаться достоверным, мне кажется, что такое вполне могло быть. Эйлер мог попытаться ради любопытства составить гороскоп малютки-царя, результат действительно мог оказаться нехорошим, и он мог обмолвиться об этом уже после гибели несчастного Иоанна.
Император-младенец формально правил с октября 1740 по ноябрь 1741 года (регентшей была его мать Анна Леопольдовна). Затем, как известно, после переворота, возведшего на престол Елизавету Петровну, всю брауншвейгскую семью отправили в заточение, а в 1764 году Иоанн был убит (очевидно, с ведома Екатерины II).
В общем, к гадалке не ходи и гороскопов не составляй, но всякому умному человеку в 1740 году было ясно, что в России наступает не лучшее для науки время.
И Эйлер подал в отставку и отправился в 1741 году в Пруссию, к "королю-философу" (он же - "король-флейтист") Фридриху II Великому.
В Берлине Эйлер чем только не занимался...
Помимо математических исследований, он руководил обсерваторией, занимался многими практическими делами, включая выпуск календарей (основной источник дохода Академии), чеканку прусских монет, прокладку нового водопровода, организацию пенсионного обеспечения и лотерей (Википедия)
Однако отношения великого ученого с прусским королем Фридрихом II не сложились. Король вообще был очень капризным: то он страстно дружил с Вольтером, то после личного общения резко охладел к нему; он весьма уважал Баха-отца (тот приезжал в Потсдам в 1747 году), но не слишком высоко ценил гениального Баха-сына - Карла Филиппа Эмануэля, держа его на должности своего аккомпаниатора.
Зато в России об Эйлере вспоминали с теплом и благодарностью. Когда в 1760 году во время Семилетней войны русские войска взяли Берлин, и дом Эйлера оказался разрушен артиллерийскими залпами, фельдмаршал Пётр Семёнович Салтыков приказал немедленно возместить ущерб, а затем императрица Елизавета Петровна прислала ученому 4000 рублей в качестве компенсации.
В 1762 году на престол после известных бурных событий взошла Екатерина II, намеренная ввести Россию в круг самых могущественных и просвещенных современных держав.
Эйлеру последовало приглашение вернуться в Петербург на самых почетных и выгодных условиях. А он еще и повышал ставки, требуя поста вице-президента Академии наук, жалованья в 3000 рублей в год и прочих привилегий и социальных гарантий (например, 1000 рублей жене на случай его смерти).
Все условия ученого были приняты. Осталось лишь попрощаться с королем. Но Фридрих из вредности вцепился в нелюбимого им Эйлера и сначала вообще не отвечал на прошение об отставке, затем, после вмешательства русского посольства, согласился отпустить Эйлера, но не отпускал его сына, находившегося на военной прусской службе. Лишь в 1766 году Эйлер смог вырваться из Берлина.
Интересно, что примерно тогда же похожая история случилась с Карлом Филиппом Эмануэлем Бахом, который в 1767 году получил престижную должность городского музикдиректора в Гамбурге, но король никак не хотел давать разрешение на выезд его жене, прусской подданной (а Бах был по рождению саксонцем, поэтому имел право уехать).
Нехотя выпустив Эйлера, король отпустил в его адрес очередную неделикатную шутку, задевавшую также и императрицу Екатерину: «Господин Эйлер, до безумия любящий Большую и Малую Медведицу, приблизился к северу для большего удобства к наблюдению их». Это фраза из его письма от 25 июля 1766 года к Д'Аламберу. Зная нравы французских энциклопедистов, можно было не сомневаться, что острота Фридриха разлетится по парижским салонам, и Эйлера поднимут там на смех.
1766-1783: превратности судьбы и сила духа
В России ученого приняли по-царски. Екатерина II лично встретилась с ним и подарила ему 8000 рублей на покупку дома на Васильевском острове, поблизости от здания Академии. Дом требовался просторный, поскольку с Эйлером приехали 18 человек - члены семьи, родственники и слуги.
Казалось бы, жизнь окончательно удалась! Слава, почет, благосостояние, возможность спокойно работать, учить, развивать науку...
Но не тут-то было.
Во-первых, Эйлер ослеп, причем дважды.
Еще во время предыдущего периода работы в России он перестал видеть правым глазом (ехидный король Фридрих прозвал его за это "Циклопом"). Теперь катаракта образовалась и на левом, и зрение исчезло совсем. Эйлер не сдался, философски заметил, что теперь ничто не отвлечет его от занятий математикой. Вычисления он производил в уме, а результаты диктовал помощнику. В сентябре 1771 специально приглашенный из Германии окулист сделал ему операцию, сняв катаракту и предписав беречь единственный глаз - носить повязку, избегать яркого света, не писать и не читать. Эйлер не утерпел, уже через несколько дней снял повязку - и снова ослеп. Насовсем.
Во-вторых, дом Эйлера в 1771 году сгорел во время очередного городского пожара. К счастью, почти все рукописи удалось спасти.
В-третьих, в 1773 году умерла жена Эйлера, Катарина. Постоянно нуждаясь в заботе и помощи, Эйлер вскоре женился на единокровной сестре покойной жены, Саломее-Абигайль Гзелль (у них с Катариной был один отец, но разные матери). Вообще-то подобные браки в России считались кровосмесительными (графу Михаилу Юрьевичу Виельгорскому сильно "прилетело" за брак с Луизой Бирон, сестрой покойной жены). Но, может быть, для знаменитого иностранца сделали исключение.
Несмотря на череду этих бедствий, Эйлер не терял присутствия духа и продолжал упорно работать.
(Впрочем, точно так же вели себя два других его великих старших современника: Иоганн Себастьян Бах и Георг Фридрих Гендель, ослепшие в последние годы жизни. Бах диктовал ученику монументальный опус "Искусство фуги" и приводил в порядок полную версию Мессы си минор, а Гендель, проведшие в слепоте семь лет, продолжал импровизировать на органе во время ораториальных концертов, придирчиво репетировал с певцами их партии и диктовал помощнику последнюю версию оратории "Триумф Времени и Правды").
У Эйлера была феноменальная память - и визуальная, и аудиальная, и интеллектуальная. В ранней юности он запомнил "Энеиду" Вергилия и мог даже в старости цитировать ее не просто дословно, а с указанием первой и последней строки в той книге, по которой он ее когда-то осваивал.
Это завидное свойство позволяло ему дословно помнить тексты всех своих предыдущих работ и производить в уме сложные вычисления. Требовался только помощник, который мог бы записывать труды Эйлера под его диктовку. Сначала в "секретари" попал грамотный парнишка, сын портного. Затем - один из сыновей Эйлера. А потом - приехавший в Петербург из Швейцарии математик Николаус Фусс, ученик Бернулли, женившийся на внучке Эйлера и вошедший в самый ближний его круг.
Поэтому даже после наступления полной слепоты и в период сплошных напастей Эйлер продолжал публиковать научные исследования:
1768—1770 - двухтомная монография «Универсальная арифметика»
1769-1771: трёхтомник «Диоптрика»
1772: «Новая теория движения Луны»
1779: «Всеобщая сферическая тригонометрия»
Фантастика!..
Умер Эйлер вскоре после ученой беседы о возможной орбите недавно открытой Уильямом Гершелем планеты Уран.
Приключения парадного портрета
Собирая материалы для этого очерка, я нашла интереснейшую статью академика Георгия Сергеевича Голицына за 2007 год, в которой он описывал удивительную историю парадного портрета Эйлера, купленного им в 1972 году за 93 рубля (!) в антикварном магазине на Невском проспекте. Портрет, несколько поврежденный, продавался как изображение "неизвестного", но Голицын узнал Эйлера и срочно добыл деньги, чтобы приобрести раритет.
Не буду пересказывать всю статью, ограничусь финальным выводом.
Профессор Глеб Константинович Михайлов, знакомый Голицына и страстный поклонник Эйлера, установил:
В 1875 г. Российская академия отмечала свое 150-летие. Было решено завести портреты своих наиболее выдающихся членов. Портрет Эйлера был заказан немецкому художнику Иоганну Кёнигу, который сделал весьма точную копию с базельского портрета 1756 г. /.../ Заказ, исполненный Кёнигом в 1881 г., сначала висел в здании Академии наук на Васильевском острове в Петербурге. В 1889 г. отмечалось 50-летие открытия Пулковской астрономической обсерватории. Поскольку Эйлер очень много сделал и в небесной механике, его портрет был отдан в эту обсерваторию. В 1918 г. Обсерватория была дважды разграблена революционными матросами.
А спустя 54 года Георгий Сергеевич Голицын обнаружил портрет в антикварном магазине на Невском.
"Рукописи не горят", - словно бы подмигивает нам Эйлер с этого портрета.
--