– Светлана Ивановна, что вы имеете в виду? – Катя замерла, голос её дрогнул, но она старалась держать себя в руках.
Светлана Ивановна стояла в дверях кухни, скрестив руки на груди. Её тёмные глаза сверкали, как два уголька, готовые прожечь дырку в невестке. Катя почувствовала, как воздух в комнате сгустился, будто перед грозой.
– Я имею в виду, что этот дом – мой! – отчеканила свекровь, делая шаг вперёд. – Я его строила, я за него платила, я в нём каждую трещину знаю! А ты тут ходишь, хозяйничаешь, как будто он твой!
Катя медленно положила тряпку на стол, стараясь не встречаться взглядом со свекровью. Сердце колотилось так, что казалось, его стук эхом разносится по просторной кухне. Они с Димой, её мужем, переехали в этот дом всего три месяца назад, после того как его отец умер, а Светлана Ивановна объявила, что одной ей в большом доме не справиться.
– Светлана Ивановна, – Катя глубоко вдохнула, подбирая слова, – мы с Димой здесь, чтобы помочь. Вы сами просили нас переехать.
– Помочь? – свекровь хмыкнула, и её губы искривились в горькой усмешке. – Помощь твоя – это посуду не так поставить, да занавески свои дурацкие повесить? Я тут тридцать лет жила, всё по-своему делала, а ты за три месяца решила, что всё перевернёшь?
Катя почувствовала, как кровь приливает к щекам. Занавески. Эти чёртовы занавески! Она потратила полдня, выбирая лёгкие льняные шторы с мелким цветочным узором, чтобы кухня выглядела уютнее. А Светлана Ивановна с первого дня ворчала, что они «непрактичные» и «пыль собирают».
– Я не хотела ничего переворачивать, – тихо сказала Катя. – Просто хотела, чтобы нам всем было комфортно.
– Комфортно ей! – Светлана Ивановна всплеснула руками, и её голос сорвался на визгливую ноту. – Это мой дом, Катерина! Мой и Диминого отца! А ты… ты тут никто!
Слова ударили, как пощёчина. Катя сжала кулаки, ногти впились в ладони. Она хотела ответить, крикнуть, что она не «никто», а жена её сына, что она тоже имеет право на этот дом, но в горле встал ком.
– Мам, хватит! – раздался голос Димы.
Катя обернулась. Её муж стоял в дверях, всё ещё в рабочей куртке, с усталым лицом. В руках он держал пакет с продуктами, которые, видимо, купил по дороге домой. Его тёмные волосы были взъерошены, а в глазах читалось раздражение.
– Дима, – Светлана Ивановна мгновенно сменила тон, и её голос стал мягче, почти жалобным. – Я же для тебя стараюсь. Эта твоя… Катерина, она же всё тут портит!
– Мам, – Дима поставил пакет на пол и шагнул к матери, – Катя – моя жена. И этот дом теперь наш общий. Мы так договорились.
Катя смотрела на мужа, чувствуя, как в груди разливается тепло. Дима всегда был её опорой, но в такие моменты, когда он вставал между ней и своей матерью, она любила его ещё сильнее.
– Общий? – Светлана Ивановна задохнулась от возмущения. – Это мой дом! Твой отец его строил, я каждый рубль на него копила! А она… – свекровь ткнула пальцем в сторону Кати, – она тут разгуливает, как королева, и всё переделывает под себя!
– Мам, хватит, – Дима повысил голос. – Мы с Катей здесь живём, потому что ты сама сказала, что тебе тяжело одной. Мы не захватчики какие-то.
Светлана Ивановна поджала губы, её лицо побагровело. Она посмотрела на сына, потом на Катю, и в её взгляде мелькнуло что-то, что заставило Катю вздрогнуть. Не просто злость – что-то глубже, почти ненависть.
– Ты всегда был таким мягким, Димочка, – тихо сказала свекровь, и её голос вдруг стал холодным, как зимний ветер. – Но я не позволю, чтобы эта женщина разрушила всё, что я строила.
Она развернулась и вышла из кухни, оставив за собой звенящую тишину. Катя посмотрела на Диму, но он только покачал головой и устало потёр виски.
– Прости, – сказал он, подходя к ней и обнимая за плечи. – Она… она просто ещё не привыкла.
– Не привыкла? – Катя горько усмехнулась, отстраняясь. – Дима, она меня ненавидит. И ты это видишь.
– Она не тебя ненавидит, – Дима вздохнул. – Она просто… это её дом. Она всю жизнь тут прожила. Ей тяжело делить его с кем-то.
– А мне легко? – Катя почувствовала, как слёзы жгут глаза. – Я каждый день чувствую себя чужой в этом доме! Каждый день она напоминает мне, что я тут никто!
Дима молчал, глядя в пол. Его молчание резало сильнее любых слов. Катя отвернулась, чтобы он не увидел, как она смахивает слезу.
– Я поговорю с ней, – наконец сказал он. – Обещаю.
Но Катя знала: такие разговоры с матерью никогда не заканчивались ничем хорошим.
Дом был большим, двухэтажным, с широкими окнами, из которых открывался вид на старый сад, заросший яблонями и вишнями. Когда-то он казался Кате сказочным – деревянные полы, пахнущие смолой, камин в гостиной, где потрескивали дрова, и скрипучая лестница, ведущая на второй этаж. Она представляла, как они с Димой будут пить кофе на террасе, слушая пение птиц, как их будущие дети будут бегать по траве, а по вечерам они будут сидеть у камина, завернувшись в плед.
Но реальность оказалась другой. С первого дня переезда Светлана Ивановна следила за каждым её шагом. Если Катя передвигала вазу на полке, свекровь тут же ставила её обратно. Если Катя готовила ужин, Светлана Ивановна обязательно находила, к чему придраться: «Слишком много соли», «Мясо пережарила», «Кто так картошку режет?». Даже цветы, которые Катя посадила у крыльца, вызвали у свекрови гнев: «Зачем эти ромашки? Они же сорняки, выдергивать надо!»
Катя старалась терпеть. Она напоминала себе, что Светлана Ивановна потеряла мужа меньше года назад, что дом для неё – не просто стены, а память о тридцати годах брака. Но с каждым днём терпение таяло, как весенний снег.
На следующий день после ссоры на кухне Катя решила заняться уборкой, чтобы отвлечься. Она пылесосила гостиную, когда услышала шаги за спиной.
– Опять пыль по углам гоняешь? – голос Светланы Ивановны был язвительным. – Лучше бы полы помыла, как я раньше делала – на коленях, с тряпкой.
Катя выключила пылесос и повернулась.
– Светлана Ивановна, я стараюсь держать дом в чистоте, – сказала она, стараясь говорить спокойно. – Если вам что-то не нравится, скажите, что именно, я исправлю.
– Исправишь? – свекровь прищурилась. – Ты вообще понимаешь, что этот дом – не твой? Ты тут гостья, Катерина. Гостья, которую я терплю ради Димы.
Катя почувствовала, как внутри всё сжимается. Она хотела ответить, но в этот момент в гостиную вошёл Дима.
– Мам, хватит, – его голос был усталым, но твёрдым. – Катя не гостья. Она моя жена. И этот дом – наш общий.
– Общий? – Светлана Ивановна рассмеялась, но смех её был больше похож на кашель. – Ты что, сынок, забыл, кто этот дом строил? Кто за него платил? Это мой дом! И я не потерплю, чтобы какая-то… – она запнулась, но её взгляд ясно говорил, что она хотела сказать.
– Какая-то что? – Катя не выдержала. – Скажите прямо, Светлана Ивановна! Какая-то чужая? Какая-то не такая, как вы?
Свекровь посмотрела на неё, и в её глазах мелькнула искра удивления – Катя редко отвечала так резко.
– Ты сама знаешь, кто ты, – наконец сказала она и вышла из комнаты, оставив за собой запах своих резких духов.
Дима подошёл к Кате и обнял её.
– Прости, – прошептал он. – Я не знаю, что с ней творится.
– Она хочет меня выжить, – тихо сказала Катя, глядя в окно, за которым качались ветки старой яблони. – И ты это видишь.
Дима промолчал, и это молчание было хуже любых слов.
Через неделю напряжение в доме достигло точки кипения. Светлана Ивановна начала открыто игнорировать Катю, обращаясь только к Диме. Она готовила ужин и демонстративно накрывала на стол только для себя и сына, оставляя Катю без тарелки. Когда Катя пыталась заговорить с ней, свекровь отвечала коротко и холодно, а иногда просто уходила в свою комнату.
Катя чувствовала себя невидимкой в собственном доме. Она старалась проводить больше времени на работе – она была дизайнером интерьеров и часто задерживалась в офисе, чтобы избежать очередного конфликта. Но каждый вечер, возвращаясь домой, она ощущала, как стены дома, которые она так любила, сжимаются вокруг неё.
Однажды вечером, когда Дима задержался на работе, Катя решила поговорить со свекровью напрямую. Она постучала в дверь её комнаты – бывшей спальни родителей Димы, которую Светлана Ивановна заняла после их переезда.
– Светлана Ивановна, можно поговорить? – Катя старалась говорить спокойно, хотя внутри всё дрожало.
– О чём? – свекровь сидела за старым деревянным столом, перебирая какие-то бумаги. Её лицо было непроницаемым.
– О нас, – Катя сглотнула. – О том, почему вы так ко мне относитесь. Я правда хочу понять.
Светлана Ивановна подняла глаза, и в её взгляде мелькнуло что-то новое – не злость, а усталость.
– Ты хочешь понять? – она отложила бумаги и сложила руки на груди. – Хорошо. Я скажу. Ты не подходишь моему сыну. Ты слишком… городская. Слишком независимая. Дима заслуживает женщину, которая будет жить для него, для семьи, а не для своих амбиций.
Катя почувствовала, как пол уходит из-под ног.
– Вы серьёзно? – её голос дрожал. – Вы думаете, что я не люблю Диму? Что я не хочу для него лучшего?
– Любовь – это не слова, Катерина, – отрезала свекровь. – Любовь – это когда ты ставишь семью выше всего. А ты… ты вечно на своей работе, вечно со своими идеями. Этот дом – не твоя дизайнерская студия.
Катя открыла рот, чтобы возразить, но слова застряли в горле. Она повернулась и вышла, чувствуя, как слёзы жгут глаза.
Тем вечером Дима вернулся поздно. Катя сидела на кухне, глядя на остывший чай в кружке.
– Ты в порядке? – спросил он, заметив её бледное лицо.
– Нет, – честно ответила она. – Твоя мама сказала, что я не подхожу тебе. Что я слишком независимая.
Дима нахмурился, его пальцы сжались в кулаки.
– Она это сказала? – его голос был тихим, но в нём чувствовалась сталь.
– Да, – Катя посмотрела ему в глаза. – И я не знаю, сколько ещё смогу это терпеть, Дима. Я люблю тебя. Я люблю этот дом. Но я не могу жить там, где меня ненавидят.
– Она не тебя ненавидит, – Дима сел напротив, потирая виски. – Она… она просто боится потерять контроль. Этот дом – всё, что у неё осталось после папы.
– А я? – Катя почувствовала, как голос срывается. – Я твоя жена, Дима. Но я чувствую себя чужой в этом доме.
Дима молчал, глядя в стол. Потом поднял глаза, и в них была решимость.
– Я поговорю с ней. Серьёзно поговорю.
– Ты уже это обещал, – тихо сказала Катя. – И ничего не меняется.
– На этот раз изменится, – он взял её за руку. – Я обещаю.
Катя кивнула, но в глубине души знала: слова – это одно, а реальность – совсем другое.
Следующие дни были как хождение по тонкому льду. Светлана Ивановна стала тише, но её молчание было красноречивее любых слов. Она больше не делала резких замечаний, но её взгляды, её вздохи, её демонстративное «не замечать» Катю говорили сами за себя.
Катя старалась держаться. Она готовила ужин, убирала дом, улыбалась Диме, но внутри росло чувство, что она вот-вот сорвётся. Ей снились кошмары, где она бродит по бесконечным коридорам дома, а за ней следит тень Светланы Ивановны, шепча: «Ты тут никто».
Однажды утром, когда Дима уехал на работу, Катя нашла в гостиной старую коробку с фотографиями. Она не собиралась рыться в вещах свекрови, но коробка была открыта, и из неё высыпались снимки – пожелтевшие, с загнутыми уголками. На одном из них молодой мужчина, похожий на Диму, обнимал смеющуюся женщину – Светлану Ивановну, только моложе, с длинными тёмными волосами.
Катя замерла, глядя на фото. Она никогда не видела свекровь такой – счастливой, беззаботной. На другом снимке была вся семья: Дима, ещё подросток, его отец, Светлана Ивановна, и… ещё одна женщина. Пожилая, с доброй улыбкой.
– Что ты делаешь? – голос Светланы Ивановны заставил Катю вздрогнуть.
Она стояла в дверях, её лицо было белым, как мел.
– Я… я не хотела, – Катя поспешно положила фотографии обратно. – Они выпали, я просто…
– Это моя мама, – неожиданно сказала свекровь, подходя ближе. – Она умерла, когда Диме было десять.
Катя замерла. Впервые Светлана Ивановна заговорила с ней без злости, без язвительности.
– Она была… – свекровь запнулась, её голос дрогнул. – Она была единственным человеком, который понимал меня.
Катя посмотрела на свекровь и вдруг увидела не грозную женщину, а кого-то другого – одинокую, потерянную.
– Простите, – тихо сказала она. – Я не хотела лезть в ваши воспоминания.
Светлана Ивановна молчала, глядя на фотографии. Потом вдруг сказала:
– Это она настояла, чтобы мы построили этот дом. Говорила, что у семьи должно быть своё место.
Катя не знала, что ответить. Она чувствовала, что этот момент – хрупкий, как стекло. Один неверный шаг, и всё разобьётся.
– Светлана Ивановна, – осторожно начала она, – я понимаю, как много значит для вас этот дом. И я правда не хочу ничего разрушать.
Свекровь посмотрела на неё, и в её глазах мелькнуло что-то новое – не ненависть, не злость, а что-то, похожее на боль.
– Ты не понимаешь, – тихо сказала она. – Этот дом – всё, что у меня осталось.
И в этот момент Катя вдруг осознала, что за всей этой враждой скрывается нечто большее. Но что именно, она пока не могла понять.
– Светлана Ивановна, пожалуйста, давайте поговорим спокойно, – Катя сжала руки, стараясь не сорваться. Она стояла в той же гостиной, где неделю назад нашла фотографии, а теперь перед ней снова была Светлана Ивановна – с тем же непроницаемым лицом и горящими глазами.
Катя чувствовала, как сердце колотится, будто хочет вырваться из груди. Разговор о фотографиях тогда оборвался, и с тех пор свекровь снова замкнулась, но её неприязнь стала ещё острее. Теперь она не просто игнорировала Катю – она начала действовать.
– Спокойно? – Светлана Ивановна вскинула брови, её голос сочился ядом. – Это ты мне про спокойствие говоришь, когда вчера чуть не спалила мой дом?
Катя задохнулась от возмущения.
– Я не спалила! – она повысила голос, но тут же осеклась, вспомнив, что Дима наверху, в их спальне, разбирает бумаги после работы. – Это была всего лишь свеча, и я сразу её потушила!
– Свеча! – свекровь фыркнула, скрестив руки. – Ты оставила её на деревянном столе, Катерина! Если бы я не зашла, мы бы все тут горели!
Катя прикусила губу. Да, она забыла задуть свечу, когда пошла отвечать на телефонный звонок. Но пламя было крошечным, и она вернулась через минуту. Светлана Ивановна раздула из этого целую драму, будто Катя подожгла занавески.
– Я извинилась, – тихо сказала Катя. – Это была случайность.
– Случайность? – Светлана Ивановна шагнула ближе, и Катя невольно отступила. – Ты вообще понимаешь, что такое этот дом? Это не твоя городская квартирка, где можно всё разнести и уйти!
– Мам, хватит! – Дима спустился по лестнице, его шаги гулко отдавались в тишине. Он выглядел усталым, под глазами залегли тени. – Что опять случилось?
– Твоя жена чуть не устроила пожар! – Светлана Ивановна ткнула пальцем в Катю. – И это не первый раз, когда она тут всё портит!
Дима посмотрел на Катю, и в его взгляде мелькнула смесь раздражения и беспомощности.
– Катя, это правда? – спросил он, и его голос был тише, чем обычно.
Катя почувствовала, как внутри всё сжимается. Он сомневается. Её собственный муж сомневается в ней.
– Это была свеча, Дима, – она старалась говорить ровно, хотя горло сдавило. – Я отвлеклась на звонок. Ничего страшного не случилось.
– Ничего страшного? – перебила свекровь. – А если бы я не зашла? Ты хоть понимаешь, что этот дом – всё, что у меня осталось от мужа?
Дима поднял руку, останавливая мать.
– Мам, я понял. Но давай не будем раздувать. Катя извинилась.
Светлана Ивановна поджала губы, её глаза сверкнули.
– Ты всегда её защищаешь, Димочка, – сказала она, и в её голосе появилась новая, опасная нотка. – Но я не позволю, чтобы она разрушила наш дом. Я уже поговорила с юристом.
Катя замерла.
– С юристом? – переспросила она, чувствуя, как кровь отливает от лица. – О чём?
Светлана Ивановна посмотрела на неё с холодной улыбкой.
– О том, как вернуть дом в мои руки. Полностью.
Тишина, повисшая в гостиной, была такой тяжёлой, что казалось, её можно разрезать ножом. Катя смотрела на свекровь, пытаясь осознать услышанное. Юрист. Дом. Вернуть. Каждое слово било, как молоток.
Дима нахмурился, его брови сошлись на переносице.
– Мам, что ты имеешь в виду? – спросил он, и в его голосе появилась сталь. – Этот дом оформлен на нас троих. Мы так решили после папиной смерти.
– Решили? – Светлана Ивановна рассмеялась, но смех её был резким, как скрежет металла. – Это я решила, Дима! Потому что думала, что ты будешь заботиться о доме, как твой отец. А вместо этого ты привёл… её! – она кивнула в сторону Кати.
Катя почувствовала, как слёзы жгут глаза, но сжала кулаки, чтобы не дать им вырваться.
– Светлана Ивановна, – её голос дрожал, но она заставила себя говорить. – Я не враг. Я хочу, чтобы этот дом был для нас всех. Почему вы не можете это принять?
– Потому что ты не знаешь, что такое этот дом! – свекровь почти кричала. – Ты не знаешь, сколько мы с отцом в него вложили! Каждую доску, каждый гвоздь! А ты… ты вешаешь свои занавески и думаешь, что это твоё?
– Мам, хватит! – Дима шагнул между ними, его лицо побледнело. – Это наш дом. Мой, Кати и твой. И никто не будет его забирать.
Светлана Ивановна посмотрела на сына, и в её глазах мелькнула боль.
– Ты выбираешь её, да? – тихо спросила она. – Свою жену – против матери?
Дима замер. Катя видела, как он борется с собой, как его пальцы сжимаются и разжимаются.
– Я не выбираю, мам, – наконец сказал он. – Я просто хочу, чтобы мы все жили в мире.
Светлана Ивановна покачала головой, её губы дрогнули.
– Ты не понимаешь, Дима, – сказала она, и её голос стал почти шёпотом. – Но я сделаю так, чтобы ты понял.
Она развернулась и ушла в свою комнату, хлопнув дверью. Катя посмотрела на Диму, но он только покачал головой и устало опустился на диван.
– Она не серьёзно, – сказал он, но в его голосе не было уверенности. – Она просто злится.
– Дима, – Катя села рядом, её руки дрожали. – Она говорила с юристом. Это не просто слова.
Он посмотрел на неё, и в его глазах мелькнула тревога.
– Я разберусь, – пообещал он. – Я не дам ей ничего сделать.
Но Катя знала: Светлана Ивановна не из тех, кто бросает слова на ветер.
Светлана Ивановна больше не поднимала тему юриста, но её поведение стало ещё холоднее. Она перестала говорить с Катей вообще, общаясь только с Димой. Каждый её взгляд был как укол, каждый вздох – как обвинение.
Катя старалась держаться. Она готовила завтраки, убирала дом, улыбалась Диме, но внутри всё кипело. Ей хотелось кричать, бежать, спрятаться – где угодно, лишь бы не чувствовать себя чужой в этом доме.
Однажды вечером, когда Дима задержался на работе, Катя решила навести порядок в кладовке. Ей нужно было занять руки, чтобы не сойти с ума от мыслей. Она разбирала коробки, когда наткнулась на старый альбом – тот самый, с фотографиями, которые она видела неделю назад.
Катя не удержалась и открыла его. Снимки были такими живыми: Светлана Ивановна, молодая и смеющаяся, рядом с мужем, который смотрел на неё с обожанием. Дима, ещё ребёнок, с растрёпанной чёлкой и широкой улыбкой. И та пожилая женщина – мать Светланы Ивановны.
Катя замерла, глядя на её лицо. Добрые глаза, мягкая улыбка. Почему-то она напомнила Кате её собственную бабушку – ту, что всегда пекла пироги с вишней и рассказывала сказки перед сном.
– Опять лазаешь по моим вещам? – голос Светланы Ивановны заставил Катю вздрогнуть.
Она стояла в дверях кладовки, её лицо было белым от гнева.
– Я… я просто убиралась, – Катя поспешно закрыла альбом. – Простите, я не хотела.
– Не хотела? – свекровь шагнула ближе, её глаза сверкнули. – Ты всё время лезешь туда, куда не надо!
– Светлана Ивановна, – Катя встала, чувствуя, как внутри поднимается волна гнева. – Я не лезу! Я живу в этом доме! Я ваша невестка, а не чужая!
Свекровь замерла, её губы дрогнули.
– Невестка? – она рассмеялась, но смех был горьким. – Ты думаешь, что можешь просто прийти и занять моё место?
– Я не хочу занимать ваше место! – Катя почти кричала. – Я хочу быть частью этой семьи! Но вы делаете всё, чтобы я чувствовала себя чужой!
Светлана Ивановна молчала, глядя на Катю. И в этот момент что-то в её взгляде изменилось – гнев уступил место чему-то другому. Боли? Усталости?
– Ты ничего не знаешь, – наконец сказала она, и её голос был тише, чем обычно. – Ничего не знаешь о том, что значит потерять всё.
Она развернулась и ушла, оставив Катю в кладовке с альбомом в руках.
На следующий день Катя решила поговорить с Димой. Она дождалась, пока он вернётся с работы, и встретила его на кухне, где пахло свежесваренным кофе.
– Дима, нам нужно что-то делать, – сказала она, едва он снял куртку. – Твоя мама… она не остановится.
Дима вздохнул, потирая виски.
– Я знаю, – сказал он. – Я пытался с ней говорить, но она… она как будто не слышит.
– Она слышит, – возразила Катя. – Но не хочет принимать. Она думает, что я отнимаю у неё дом. И тебя.
Дима посмотрел на неё, его глаза потемнели.
– Ты не отнимаешь, – сказал он. – Ты моя жена. И я сделаю всё, чтобы ты чувствовала себя здесь дома.
– Тогда сделай что-то, – Катя взяла его за руку, её голос дрожал. – Потому что я больше не могу так жить.
Дима кивнул, но в его взгляде была тревога.
– Я поговорю с ней, – пообещал он. – Завтра. Серьёзно.
Но Катя знала: разговоры не помогут. Светлана Ивановна не отступит. И что-то подсказывало ей, что этот дом хранит тайну, которая всё объясняет.
Через несколько дней всё перевернулось с ног на голову. Утро началось как обычно: Катя готовила завтрак, Дима собирался на работу, а Светлана Ивановна сидела в гостиной, листая старый журнал. Но потом раздался звонок в дверь.
Катя открыла и замерла. На пороге стояла женщина – лет пятидесяти, с короткими светлыми волосами и доброй улыбкой.
– Здравствуйте, – сказала она, протягивая руку. – Я Лариса, сестра Светланы.
Катя растерялась. Дима никогда не упоминал о тёте.
– Лариса? – Светлана Ивановна появилась в прихожей, и её лицо побледнело. – Что ты здесь делаешь?
– Приехала навестить, – Лариса улыбнулась, но её взгляд был серьёзным. – И поговорить. О доме.
Катя почувствовала, как воздух в комнате сгустился. Дима вышел из кухни, его брови поднялись.
– Тётя Лариса? – он шагнул вперёд, обнимая женщину. – Сколько лет!
– Димочка, – Лариса потрепала его по плечу. – Вырос, красавец! А это, наверное, Катя?
– Да, – Катя кивнула, всё ещё не понимая, что происходит.
– О доме? – Светлана Ивановна прищурилась. – Что тебе нужно от моего дома?
Лариса посмотрела на сестру, её улыбка исчезла.
– Это не только твой дом, Света, – сказала она. – Папа оставил его нам обеим.
Катя почувствовала, как пол уходит из-под ног. Дима замер, его взгляд метнулся от тёти к матери.
– Что? – переспросил он. – Мам, о чём она говорит?
Светлана Ивановна молчала, её губы сжались в тонкую линию.
– Ты не рассказала? – Лариса покачала головой. – Конечно, не рассказала.
– Рассказала что? – Дима шагнул к матери, его голос стал жёстче.
Лариса вздохнула и посмотрела на Катю.
– Этот дом, – сказала она, – был записан на нас с сестрой пополам. После смерти папы. Но Света убедила меня отказаться от своей доли. Сказала, что будет заботиться о доме. А теперь, похоже, она хочет выгнать твою жену.
Катя почувствовала, как кровь стынет в жилах. Светлана Ивановна молчала, но её лицо говорило всё – Лариса не лгала.
– Мам, это правда? – Дима смотрел на мать, и в его голосе была смесь шока и гнева.
Светлана Ивановна наконец подняла глаза.
– Я хотела защитить дом, – тихо сказала она. – От всех.
Вечером того же дня Дима собрал всех в гостиной – Катю, Светлану Ивановну и Ларису. На столе лежали документы, которые Лариса привезла с собой: старое завещание их отца, где чёрным по белому было написано, что дом делится поровну между дочерями.
– Почему ты не сказала? – Дима смотрел на мать, его голос дрожал. – Почему ты заставила тётю Ларису отказаться от её доли?
Светлана Ивановна сидела на диване, её руки были сцеплены так крепко, что костяшки побелели.
– Потому что этот дом – мой, – наконец сказала она. – Я жила в нём. Я заботилась о нём. Лариса уехала в Москву, вышла замуж, забыла про нас. А я осталась. Я не могла позволить, чтобы кто-то другой претендовал на него.
– Это не давало тебе права обманывать! – Лариса повысила голос. – Я отказалась от своей доли, потому что ты обещала, что дом останется в семье. А теперь ты используешь его, чтобы выгнать Катю?
Катя молчала, её взгляд метался между женщинами. Она чувствовала себя лишней в этой семейной драме, но в то же время понимала: это её дом тоже.
– Я не собиралась её выгонять, – Светлана Ивановна посмотрела на Катю, и в её глазах мелькнула тень вины. – Я просто… я боялась, что она всё изменит. Что этот дом перестанет быть моим.
– Он и так не только твой, – тихо сказала Лариса. – И никогда не был.
Дима встал, его лицо было напряжённым.
– Мам, – сказал он, – я думал, что мы все здесь – семья. Но ты… ты солгала. И мне, и Кате, и тёте Ларисе.
Светлана Ивановна открыла рот, но не нашла, что сказать. Впервые за всё время она выглядела потерянной.
– Я не хотела, – наконец прошептала она. – Я просто хотела сохранить то, что у меня есть.
Катя посмотрела на свекровь, и вдруг её гнев начал растворяться. Она видела перед собой не врага, а женщину, которая цеплялась за прошлое, за воспоминания, за единственное, что у неё осталось.
– Светлана Ивановна, – тихо сказала Катя, – я не хочу отнимать у вас дом. Я хочу, чтобы он был нашим общим. Для вас, для Димы, для меня. И… для наших будущих детей.
Светлана Ивановна посмотрела на неё, и в её глазах мелькнула слеза.
– Ты правда этого хочешь? – спросила она, и её голос дрогнул.
– Да, – Катя кивнула. – Но для этого нам всем нужно научиться уважать друг друга.
Несколько дней дом был полон напряжённой тишины. Лариса уехала, оставив копию завещания и пообещав, что не будет претендовать на свою долю, если Светлана Ивановна перестанет манипулировать семьёй.
Светлана Ивановна больше не говорила о юристах, но и не извинялась. Она стала тише, задумчивее. Иногда Катя ловила её взгляд – не злой, а скорее растерянный.
Однажды вечером Катя нашла свекровь в саду. Она сидела на старой деревянной скамейке под яблоней, глядя на закат. В руках она держала ту самую фотографию – с молодой Светланой и её мужем.
– Можно присесть? – спросила Катя, подходя ближе.
Светлана Ивановна кивнула, не отрывая взгляда от снимка.
– Это был наш первый год в этом доме, – тихо сказала она. – Мы были такие счастливые.
Катя молчала, чувствуя, как в груди шевельнулось что-то тёплое.
– Я понимаю, почему вы так держитесь за этот дом, – сказала она наконец. – И я не хочу, чтобы он перестал быть вашим.
Светлана Ивановна посмотрела на неё, её глаза были влажными.
– Я была несправедлива к тебе, – сказала она. – Я… я боялась, что ты заберёшь у меня всё. Диму. Дом. Память.
– Я не хочу ничего забирать, – Катя улыбнулась, хотя слёзы жгли глаза. – Я хочу добавить. Новые воспоминания. Для всех нас.
Светлана Ивановна долго молчала, потом протянула руку и сжала ладонь Кати.
– Может, ты и правда не такая уж плохая, – сказала она, и в её голосе мелькнула тень улыбки.
Дом больше не казался Кате враждебным. Светлана Ивановна начала спрашивать её мнение – о новых цветах в саду, о том, как лучше переставить мебель в гостиной. Они не стали подругами, но между ними появилось что-то новое – уважение.
Однажды вечером, когда они втроём Катя, Дима и Светлана Ивановна сидели на террасе, попивая чай, Катя вдруг сказала:
– Я подумала, может, посадим новые яблони? Те, что в саду, уже старые.
Светлана Ивановна посмотрела на неё, и в её глазах мелькнула искра.
– Яблони? – она улыбнулась. – Это хорошая идея. Моя мама их любила.
Дима взял Катю за руку и сжал её.
– А я думал, мы никогда не найдём общий язык, – сказал он, глядя на мать и жену.
– Всё возможно, – ответила Светлана Ивановна, и в её голосе не было привычной резкости. – Если захотеть.
Катя посмотрела на сад, где последние лучи солнца золотили листья. Дом больше не был полем битвы. Он стал местом, где каждый мог быть собой. И, возможно, именно это и было тем, что они все искали.
Для вас с любовью: