— Да я вам этой лопатой по башке настучу, если ещё раз заикнётесь! — крикнула Валентина Сергеевна, выскочив на крыльцо со сковородкой в руке. — Моя дача! Моя! И точка!
На дворе стояли Толя, её двоюродный брат, и Ирина, его жена. Толя почесал затылок и, прищурившись, посмотрел на пожилую женщину. Ира стояла с прижатой к груди папкой с какими-то бумагами.
— Валя, ну чего ты орёшь, как на базаре? Мы ж нормально пришли поговорить. Документы хотим показать, — сказала Ирина, стараясь говорить мягко, но в голосе всё равно сквозила сталь.
— Нормально вы не умеете! Вы умеете только жрать и скандалить! — отрезала Валентина и захлопнула дверь.
Толя тяжело вздохнул, плюхнулся на лавку под окном. Солнце било в макушку, пчёлы жужжали над малинником, в теплице парилось. Казалось бы, июль, всё цветёт, красота — ан нет, приехали родню дербанить.
— Она ж сама говорила, что дача ей уже не нужна, — буркнул Толя, сжав кулаки. — Говорила! Мол, старость, здоровье не то. А теперь вон, сковородкой машет!
— Ещё и орёт на весь участок, соседи услышали, — прошипела Ира. — Ума-то нет совсем. Позор. Мы к ней с добром, с инициативой…
В доме скрипнула дверь, и на крыльце появилась Наталья, младшая сестра Валентины. Белая кофта, льняные штаны, волосы в аккуратный пучок. Лицо усталое, но спокойное.
— Что вы здесь устроили? — спокойно спросила она, сойдя по ступенькам. — Это что, снова по поводу дачи?
— А ты как думаешь? — фыркнула Ирина.
— Я думаю, что если вы приехали провоцировать скандал, то могли бы хотя бы предупредить.
— Наташ, ну не начинай ты, — встал Толя. — Мы же с вами родные люди, чего как с чужими… Дача эта, она же всем нам дорога. Мы там с детства бегали. Яблони сажали вместе с дедом…
— Ну сажали, — кивнула Наталья. — А потом ты лет пятнадцать на неё даже не заглядывал. Только сейчас, как у Вали давление, так сразу вспомнил, как яблони сажал.
— Это не повод так говорить, — повысила голос Ирина. — Мы тоже семья. А Валя, простите, со своими замашками... Она всех за людей не считает!
— Вы зачем приехали? — Наталья не сводила глаз с Иры.
— За справедливостью! — вскрикнула та, — чтобы всё было по-честному! Чего это она одна всем распоряжается? Дом в городе продала, деньги поделила, а дачу — себе. Не жирно?
— Деньги она поделила как раз на всех, — напомнила Наталья. — И на тебя, между прочим, тоже. Дача осталась потому, что она с ней всю жизнь возилась. С весны до осени на грядках. Ты хоть раз копала?
Ирина покраснела.
— А у меня спина больная, мне нельзя копать.
— А кричать можно, — Валентина снова появилась в дверях, — и судом пугать — тоже можно, да? Ирина, у тебя хоть совесть есть?
— У меня есть документы! — выкрикнула та, выхватывая из папки лист. — Вот завещание матери! Написано — "детям поровну"!
— Да у вас там только дом и городская квартира, — отмахнулась Валя. — А дача записана на меня! И отдала она мне её ещё при жизни, потому что знала: я одна за ней ухаживаю!
— Вот это ты и придумала! — прошипел Толя. — Конечно, старуха перед смертью ничего не понимала уже. Подсунула ей бумаги, а теперь королева тут!
— Толя! — Наталья вдруг шагнула вперёд, голос стал жёстким. — Не смей говорить так о матери. И вообще, если бы ты знал, что она не понимала — приехал бы, навестил хоть раз. А ты, кроме похорон, ни разу не пришёл.
— Не ври, я приезжал, — пробормотал он, но глаза отвёл.
Из окна выглянул сосед — дед Егор, проживший по соседству полвека.
— Вы что, опять по даче? — прокряхтел он. — Толя, Ира, ай-ай-ай. Вы ж не копейки туда не вложили. Всё Валя да Наталья. А теперь рты разеваете.
— Вы, Егор Петрович, лучше к себе идите, — огрызнулась Ирина. — Это семейное.
— Ага, семейное, — вздохнул дед и скрылся за шторой.
Солнце пекло нещадно. Тень от яблони слабо спасала. Валя спустилась на дорожку, остановилась напротив Толи.
— Ты зачем приехал, а? Что тебе здесь надо?
— Да мне ничего, — он отмахнулся. — Хотел просто, чтоб по-честному всё.
— По-честному? — переспросила она. — А по-честному это как? Чтобы ты, ни разу не скопавший грядку, получил ключи? Или чтоб Ира, которая даже в сарай боится зайти, тут порядок наводила?
— Да продай ты её! — закричала Ирина. — Продай, и пусть все получат свою долю! На кой она тебе сдалась, старая ты ведь уже!
Молчание упало мгновенно. Даже птицы утихли.
Валя побледнела.
— Старая?
— Ну... в смысле... — замялась Ира. — Мы ж не со зла.
— Понятно, — Валя села на лавку у забора. — Значит, старая. И дача мне не положена. А вы — свежие, молодые, с идеями.
Наталья стояла рядом, плечо к плечу. Потом вдруг обняла сестру за плечи.
— Пусть судятся, — тихо сказала она. — Пусть бегают, доказывают. А мы чай попьём.
— Ага, — улыбнулась Валя сквозь слёзы. — Только мёда не дам. Он у меня — из дачи, которой нет.
— Да пошли вы обе! — Ира резко развернулась и пошла к машине. — Пусть суд решает, кто прав. Надоели вы со своими нравоучениями!
Толя остался стоять. Смотрел куда-то мимо, будто не понимал, что происходит.
— Ты же взрослый мужик, Толя, — сказала Наталья. — А ведёшь себя, как будто тебе пятнадцать.
— Я просто хотел, чтобы было честно, — буркнул он.
— Честно? — Валя поднялась. — А по-твоему, честно — это прийти, когда всё уже готово, и забрать? Ничего не сделать, ни разу не помочь, и потом требовать?
Он помолчал, потом вдруг тихо сказал:
— Ты когда болела в том году, я звонил, Валя. Хотел приехать. Ты трубку не брала.
— Потому что ты за десять лет первый раз позвонил. Я даже номер твой не узнала, — спокойно ответила она.
Он кивнул, вытер пот со лба.
— Я дурак. Прости. Не из-за дачи это всё. Просто как будто... не включили нас в семью. Как чужие.
— Потому что вы себя так вели, — Наталья вздохнула. — Валя одна мать на руках держала, сидела, мыла, стирала. А вы? Присылали “выздоравливайте” по праздникам.
Толя пошаркал к машине.
— И что теперь?
— Ничего, — ответила Валя. — Живи себе. Дача останется со мной, пока жива. А там — видно будет.
Он не обернулся, только кивнул. Машина завелась, взвизгнули колёса на песке, и в тишине осталась лишь пыль, медленно оседающая на дорожке.
— Налить тебе чаю? — спросила Наталья.
— Давай, — вздохнула Валя. — Только без мёда. Я же старая, мне уже нельзя сладкое.