Антонина Петровна, или просто Тоня, стояла перед высоким кованым забором и в который раз перечитывала адрес на листочке. Большой загородный дом с белым фасадом и ухоженной территорией казался ей чуждым и неприступным, будто сошёл с обложки глянцевого журнала. Она глубоко вдохнула, поправила воротник скромной куртки и нажала кнопку домофона.
— Да? — раздался сухой женский голос.
— Это Антонина... Я к вам, на работу…
Щелчок, и калитка отворилась.
Работа, как ей сразу объяснили, не требовала ничего особенного: убираться, стирать, готовить лёгкие обеды. Платили щедро, особенно по меркам городка, где каждая вторая подработка напоминала барщину. Тоня понимала: за такую ставку будут глядеть в лупу. И всё же согласилась. Ей нужна была стабильность. Дома дочка-студентка, учёба в университете, стипендии едва хватает на проезд.
Хозяйка дома, Ольга Валерьевна, была женщиной строгой, держалась на расстоянии. В её взгляде читалась холодная сдержанность. Она не кричала, не хамила, но каждое слово было будто вырезано лезвием: чётко, безэмоционально.
— Я люблю везде порядок, всё должно быть на своих местах. Проверяю регулярно, — сказала она при первой встрече, пока Тоня держала перед собой аккуратную папку с медицинскими справками и рекомендациями.
Слова оказались не пустыми. Первую неделю Ольга Валерьевна после каждого рабочего дня заходила в комнаты, аккуратно открывала шкафы, смотрела, не пропал ли ни один платок или коробка с косметикой. В ванной считала полотенца, на кухне перебирала руками даже салфетки.
Тоня молчала. Только сильнее сжимала губы и стирала, мыла, вытирала до блеска, оставляя за собой идеальный порядок. Она знала: нельзя давать повода, нужно все делать, как требуют.
Через несколько дней в доме появилась Алиса, племянница хозяйки. Молодая, бойкая, с пухлыми губами и длинными нарощенными ногтями. Входила, не разуваясь, бросала сумку где попало, снимала серьги и оставляла их на тумбочке, надевала другие прямо в прихожей.
— Господи, как вы тут всё аккуратно держите… — фыркнула она однажды, проходя мимо Тони с пакетом модной одежды. — Скука смертная.
Тоня только молчала. Она уже привыкла быть «невидимой».
Утро начиналось, как обычно. Тоня пришла пораньше, хозяйка это ценила. Дом ещё спал, и было в этом какое-то спокойствие: тишина, лёгкий запах свежего воздуха, сквозь шторы пробивались первые лучи. Тоня на цыпочках прошла на кухню, поставила чайник, достала из холодильника продукты, собиралась испечь шарлотку, знала, что Ольга Валерьевна любит выпечку «к утреннему кофе, если не жирно».
Она уже мыла полы в ванной, когда услышала быстрые шаги по лестнице. Потом раздался резкий голос:
— Антонина! Подойдите, пожалуйста.
Тоня обтерла руки полотенцем, выпрямилась, прошла по коридору. В комнате хозяйки было прохладно. Ольга Валерьевна стояла у трюмо, руки скрещены, губы поджаты.
— У меня пропали серьги, — сказала она, не глядя прямо в лицо, будто говорила с пустым пространством.
Тоня растерянно моргнула.
— Какие серьги?
— Бриллиантовые. Белое золото, каплевидные. Я сняла их вчера вечером в ванной, положила рядом с раковиной. Сегодня их нет.
— Я… я их не трогала, — тихо произнесла Тоня. — Я всегда кладу на место. То есть… если что-то сдвину, потом обратно…
Ольга Валерьевна наконец посмотрела прямо. В её взгляде было не только обвинение, но и холодное разочарование.
— Кто, кроме вас, был в доме вчера?
Тоня чуть подумала.
— Алиса заходила. Приезжала ближе к вечеру. Я убиралась в гостиной, когда она поднялась наверх.
— Алиса не берёт чужое. И уж тем более у меня. — Хозяйка сказала это ровно, будто ставила точку.
Тоня почувствовала, как горло перехватило. Хотелось что-то сказать, оправдаться, закричать, что она честная, что работать сюда пришла, а не воровать… Но губы остались сжатыми.
— Я не брала серьги, — сказала она наконец, спокойно, даже слишком. — И вообще, я ничего не трогаю без спроса. Кроме как полы мыть, пыль вытирать.
Ольга Валерьевна стиснула губы, словно формальность соблюдена, и разговор окончен.
— Ладно, идите работайте. —Но Тоня уже понимала: в душе хозяйки она теперь с клеймом.
Ночью она долго лежала, глядя в потолок. Словно кто-то навалился сверху невидимый, но тяжелый. Противный стыд грыз изнутри, хоть она и не виновата. Но ощущение было, будто её поймали за руку. А доказать правоту ничем не может, только словами.
Наутро дочка, Аня, заметила что-то не так.
— Мама, ты как будто простыла. Щёки серые.
— Всё в порядке, — ответила Тоня, натянув на лицо слабую улыбку. — Просто устала.
Позже, выходя с работы, у калитки столкнулась с соседом Кириллом. Он жил в соседнем доме, видел Тоню нечасто, но всегда здоровался, шутил.
— Ты чего такая? Как будто мир рухнул, — спросил он, прищурившись.
Тоня пожала плечами и слабо улыбнулась. Словно бы всё было не важно. Не будет же она каждому встречному объяснять причину такого состояния.
— Усталость, — ответила она. — Бывает.
Она никогда не жаловалась. Жизнь приучила терпеть. А сейчас особенно, потому что, если не держаться за работу, чем она оплатит Анину учёбу?
На кухне пахло тушёными овощами. Тоня аккуратно переложила еду в стеклянный контейнер, вытерла плиту, проверила, всё ли на своих местах. Привычные движения — автоматические, словно руками управлял кто-то другой. Мысли были где-то далеко.
Прошла неделя с того разговора. Серьги так и не нашлись. Хозяйка больше не поднимала эту тему, но её молчание стало хуже упрёка. Оно висело в воздухе, как пыль в лучах утреннего солнца.
Алиса приезжала чаще обычного. Громкая, беспечная, с модными сумками, шёлковыми шарфами и теми самыми нарощенными ногтями, которыми она небрежно постукивала по подлокотнику кресла, листая телефон. Она оставляла за собой хаос: подушки на полу, чашки с недопитым кофе на подоконнике, заколки, серёжки, резинки, рассыпанные по ванной. И, как всегда, Тоня всё собирала.
— У вас тут чисто, как в морге, — усмехнулась Алиса как-то вечером, проходя мимо.
Тоня лишь опустила глаза. Ни ей, ни её замечаниям давно уже не было места в этом доме.
В тот день всё шло, как обычно. Утром уборка, потом глажка белья, затем кофе хозяйке. Всё по часам.
— Тоня, зайдите, пожалуйста, — позвал голос сверху.
Хозяйка стояла у окна, спиной к двери. Когда Тоня вошла, Ольга Валерьевна обернулась и посмотрела на неё с усталой решимостью.
— Я не могу вас больше держать.
Тоня будто бы заранее знала, что это случится. Но всё равно эти слова кольнули неожиданно, как холодная вода за шиворот.
— Поймите… мне неуютно, — тихо продолжила Ольга Валерьевна, будто извинялась за саму суть происходящего. — Вы хорошая, аккуратная. Но я не могу... постоянно думать, не всплывёт ли ещё что-то. И... Алисе вы тоже не нравитесь.
Тоня, конечно, ждала этого, но от слов хозяйки слезы подступили к глазам от обиды. Она вообще почти никогда не плакала при людях. Только, если в подушку, дома. Сдержанность — её привычка, защита и броня.
— Я вас поняла, — сказала она. — Спасибо… за то, что дали поработать.
Собрала вещи быстро. Там было немного: сменная одежда, рабочий халат, пара тетрадей с рецептами и старенький телефон. На прощание она задержалась у дверей, повернулась.
— Вы мне не верите… но я всё равно скажу вам спасибо за возможность чуть-чуть заработать.
Ольга Валерьевна стояла на том же месте, никак не отреагировала.
Дома Тоня держалась, пока не убедилась, что дочь ушла в душ. Потом вошла в комнату, села на кровать и словно провалилась в себя. Разревелась, не сдерживая себя. Не в подушку, а в голос. Ей было больно не из-за увольнения, не из-за денег. А из-за того, что её, взрослую женщину, мать, работницу, приравняли к воровке без доказательств, просто по подозрению.
«На что я теперь буду учить Аню…» — думала она, глядя в потолок, будто в небо. — «Куда идти, чтобы не сомневались, не следили за салфетками, не смотрели сквозь тебя, как сквозь стекло…»
Но уже на следующий день она поднялась рано, умылась холодной водой, собрала волосы в пучок и пошла устраиваться на новую работу. На этот раз уборщицей в супермаркет. Меньше денег, больше беготни, шум, запахи, тяжёлые ведра. Но никто не пересчитывал за ней предметы. Никто не смотрел с подозрением.
Прошло две недели. Вечером, после смены, когда Тоня только сняла кеды и зашла на кухню налить себе чаю, зазвонил телефон. Номер был незнакомым, но интуиция подсказывала: кто-то из прошлого.
— Алло? — осторожно ответила она.
— Тоня… Это Ольга Валерьевна. Простите, что так… внезапно. Но я… я хотела вас попросить приехать. Если вы можете, конечно.
В голосе не было прежней холодности. Он звучал мягче, виновато, с заметным напряжением.
— Я нашла серьги. Они были… в сумке у Алисы. Она, оказывается, просто… примеряла и, видимо, бросила туда, а потом забыла. Теперь смеётся, как будто это пустяк.
Тоня слушала молча. Всё внутри сжалось. Хотелось спросить: «А если бы не нашли? Что дальше? Кто бы отмыл моё имя? Вы бы поверили, что я не воровка?» Но не стала. Только глубоко вдохнула.
— Я бы очень хотела… чтобы вы вернулись. Правда.
— Мне нужно чаще бывать дома, — ответила Тоня спокойно. — А в магазине… мне спокойно. Там никто не ждёт, что я что-то украду.
Ольга Валерьевна замолчала. Потом, с едва заметной горечью, произнесла:
— Я всё понимаю. —Разговор завершился вежливо.
А Тоня в тот вечер зашла в комнату дочери, прижалась щекой к её плечу и вдруг тихо сказала:
— Пусть меньше я зарабатываю, но мне не нужно оглядываться назад…