Она уже два года знала обо всем. И каждый день делала вид, что не знает.
— Ты готова? — Олег заглянул в спальню, поправляя галстук. Седина у висков. Но еще красивый, черт возьми. Еще способный кружить головы.
— Готова, — ответила она. И это была правда. Готова как никогда.
Гости уже шумели в гостиной. Коллеги Олега, соседи, родственники. И Елена. Конечно же, Елена. Лучшая подруга. Та, что помогала накрывать на стол, выбирала меню, покупала цветы. Та, что каждое утро получала от ее мужа сообщения: «Как спалось, моя хорошая?».
— Вика! — позвал Олег из зала. — Иди сюда!
Она вздохнула. Последний спектакль.
В гостиной пахло дорогим коньяком и женскими духами. Елена стояла у стола, раскладывая закуски. Черное платье. Новая стрижка. Слишком яркая помада для пятидесяти лет.
— Викуль, как всегда все идеально! — воскликнула Елена, обнимая подругу. — Ты волшебница!
«Волшебница». Вика почувствовала, как что-то сжимается в груди. Да, она была волшебницей. Превращала предательство в стабильность. Ложь — в семейное счастье. Измену — в заботу о ближних.
Олег поднял бокал. Гости притихли.
— Друзья! Спасибо, что пришли разделить со мной этот день. — Голос уверенный, привычный. Голос человека, который привык быть центром внимания. — Особенно хочу поблагодарить мою жену. За всё. За стабильность. За эти годы вместе.
Вика медленно встала. Бокал в руке дрожал едва заметно.
— А я хочу добавить кое-что еще, — произнесла она тихо.
— Стабильность бывает разная. — Вика посмотрела на мужа. На Елену. На замерших гостей.
Олег нахмурился:
— Вик, что ты.
— Ты же ее не любишь! — Слова вырвались сами собой. Громко. Отчетливо. — Но каждое утро пишешь: «Как спалось, моя хорошая?».
Она указала на Елену. Та побледнела.
Молчание было оглушительным.
Елена первой пришла в себя. Залепетала что-то про недопонимание, про то, что Вика устала, что всех просит разойтись. Но гости уже переглядывались. Кто-то доставал телефон. Кто-то искал глазами выход.
— Вика, ты что творишь?! — Олег схватил ее за руку. — При людях! На моем юбилее!
— А когда еще? — Она высвободилась спокойно, без рывка. — Когда нам наедине? Мы же не разговариваем наедине уже сколько? Три года? Четыре?
Люди начали расходиться. Быстро, неловко. Как будто спасались от пожара. Только тетя Галя, Олегова сестра, задержалась в дверях:
— Вика, милая, может, ты выпила?
— Галь, я никогда не была трезвее, — ответила Вика.
Елена исчезла одной из первых. Даже пальто не надела — убежала с ним в руках, в одном платье, на каблуках, стуча по лестнице, как школьница, которую поймали на списывании.
Когда за последним гостем захлопнулась дверь, Олег сел в кресло. Тяжело. Устало.
— Ну что теперь? — спросил он. — Доигралась?
— Доигралась, — согласилась Вика. Начала собирать посуду.
— Не трогай! — рявкнул он. — Сиди!
Она остановилась. Посмотрела на него. На этого чужого человека в дорогом костюме.
— Я не хотел разрушать, — выдавил он наконец. — Понимаешь? Мне было хорошо и там, и здесь. Зачем все ломать?
— Хорошо, — Вика села напротив. — А мне? Мне-то как было?
— Ты же ничего не знала! — возмутился Олег.
Вика рассмеялась. Странно так, надрывно.
— Ничего не знала? Олежек, родной, я знала все. С самого начала. Помнишь, два года назад, ты забыл телефон дома? И Елена звонила тебе. Раз десять. А я подумала — ну вот, опять что-то с организацией моего дня рождения. А она плакала в трубку: «Я скучаю, я хочу тебя».
Олег побледнел.
— И знаешь, что я сделала? — продолжала Вика. — Я повесила трубку. И дальше делала вид, что ничего не было. Потому что думала — может, пройдет. Может, опомнится.
— Почему молчала? — прошептал он.
— А что бы изменилось? — Вика встала, подошла к окну. — Ты бы сказал: «Прости, больше не буду». Елена бы плакала и клялась в дружбе. А через месяц все началось бы заново. Только скрытнее.
— Мы же прожили жизнь.
— Нет. — Она повернулась к нему. — Я прожила жизнь. А ты играл в театр. Днем — примерный муж. Вечером — страстный любовник. Удобно, правда?
Олег молчал. Крутил в руках бокал.
— Я собираю вещи, — сказала Вика. — Поеду к Марине. К дочери.
— Подожди, — Он встал. — Давай поговорим утром. На свежую голову.
— На свежую? — Вика усмехнулась. — Олег, у меня голова свежая уже два года. Каждый день. Каждую ночь, когда ты приходил домой, пахнущий ее духами.
Олег стоял в дверях. Смотрел, как она складывает вещи.
— А если я с ней покончу? Совсем? — спросил он тихо.
Вика остановилась. Посмотрела на него.
— Олег, а если бы ты узнал, что я два года встречаюсь с другим мужчиной? Что мне с ним интересно? Что он читает мне стихи, а не только рассказывает про работу? Что я к нему бегу, едва ты уходишь из дома?
— Я бы, — начал было Олег.
— Ты бы меня выгнал. В ту же секунду. — Вика закрыла чемодан. — Без разговоров и сцен. И был бы прав.
— Это другое.
— Почему? — Она подняла на него глаза. — Потому что ты мужчина? Или потому, что я должна была быть благодарна за стабильность?
Наутро он звонил раз десять. Вика не брала трубку.
Через неделю Олег ушел к Елене. Официально. Как будто только этого и ждал — разрешения быть честным.
А еще через месяц позвонил:
— Прости меня, Вик. Это все не то. Совсем не то. Я потерял человека, который понимал меня с полуслова.
— Понимала, — согласилась Вика. — Даже то, что ты мне не говорил.
— Вернись. Пожалуйста.
Она долго молчала. Смотрела в окно дочкиной квартиры. Там во дворе внук катал машинку.
— Олег, ты потерял меня не месяц назад. И не два года назад. Ты потерял меня тогда, когда решил, что я буду молчать.
— А я молчала потому, что уважала то, что у нас было. Наши общие мечты. Нашу дочь. Пока ты все это не растоптал.
Она положила трубку.
Олег приезжал еще три раза. Каждый раз с цветами. Каждый раз с обещаниями. Каждый раз — чужой.
— Мам, закрой дверь и не открывай, — сказала Марина после второго визита. — Он тебя просто добивает.
— Не добивает, — возразила Вика. — Он просто не понимает, что все кончено. Как не понимал раньше, что все кончается.
Третий раз он пришел пьяный. Не сильно, но заметно. Стоял на пороге, качался и бормотал про то, что Елена — стерва, что она его не понимает, что с ней скучно.
— Понимаю, — сказала Вика и закрыла дверь.
После этого он не приходил месяца два.
А потом начал названивать Марине. Дочь приходила домой злая, нервная.
— Мам, он меня достал! — кричала она. — Говорит, что ты его не слушаешь. Что я должна на тебя повлиять. Что семью нельзя разрушать из-за глупостей!
— Глупостей, — Вика гладила внука по голове. Тот рисовал дом. Обычный, детский — квадрат, треугольник, труба с дымком. — А измена — это глупость?
— Мам, а ты его простила бы? — спросила Марина вдруг. — Если бы он сразу рассказал? Покаялся?
Вика задумалась. Честно задумалась.
— Знаешь. Может быть. Если бы он пришел сам. Если бы сказал: «Прости, я запутался, я дурак». Но он не запутался, Мариночка. Он просто хотел все сразу. И меня, и ее. И стабильность дома, и страсть на стороне.
— А теперь?
— А теперь уже поздно. Нельзя два года врать человеку, а потом сказать: «Ой, прости, я пошутил».
В октябре Елена позвонила сама. Голос дрожал.
— Вика, можно с тобой увидеться?
— Зачем?
— Поговорить. Объяснить.
— Что объяснять? — Вика смотрела, как за окном падают листья.
— Вика, он же тебя любит!
— Нет. — Ответ прозвучал твердо. — Он любит удобство. Он любит, когда дома чисто, сытно и не надо думать о бытовых проблемах. А страсть — это к тебе. К молодой, яркой, которая еще не знает, что он храпит по ночам и носки разбрасывает где попало.
Елена плакала в трубку.
— Мы расстались, — всхлипнула она. — Он ушел. Сказал, что я не ты. Что с тобой было проще.
— Конечно, проще. — Вика почувствовала странное спокойствие. — Я же тридцать лет училась быть простой. Удобной.
— Прости меня.
— Лена, а ты знаешь, что самое страшное? — Вика говорила медленно, обдумывая каждое слово. — Не то, что ты увела моего мужа. А то, что ты была рядом. Смотрела мне в глаза. Помогала готовить его любимые блюда. Слушала, как я жалуюсь на его невнимательность. И знала, почему он невнимательный.
— Я хотела сказать, много раз хотела.
— Не хотела. — Вика положила трубку.
Через неделю Олег объявился снова. Теперь трезвый, причесанный. В новом костюме.
— Вика, я понял. Все понял. — Он стоял в прихожей дочкиной квартиры, не решаясь пройти дальше. — Это была моя ошибка. Глупость. Кризис среднего возраста, как говорят психологи.
— Олег, — сказала Вика устало. — Тебе шестьдесят. Средний возраст давно прошел.
— Ну хорошо, кризис пожилого возраста! — попытался пошутить он. — Суть не в этом. Я хочу домой. К тебе. К нормальной жизни.
— А что, с Еленой жизнь ненормальная?
Олег скривился:
— Она не такая, как ты. Постоянно требует внимания. Хочет, чтобы я ей стихи читал, цветы дарил. По театрам таскает. Устала я от этой игры в любовь.
Вика посмотрела на него долго. Внимательно. Как будто видела впервые.
— Уходи, Олег. — Она повернулась к нему. Спокойная. Даже не злая. — Просто уходи. И больше не приходи. Я устала объяснять тебе, почему мне больно.
Он ушел. И больше не возвращался.
Прошел год. Длинный, как целая жизнь.
Вика привыкла просыпаться в маленькой комнатке у дочери. Привыкла к детскому смеху по утрам, к запаху блинов на завтрак.
В доме культуры освободилось место руководителя кружка рукоделия. Вика пошла на собеседование почти случайно — увидела объявление, когда забирала внука из садика.
— А вы умеете вязать? — спросила заведующая.
— Умею, — ответила Вика. И вдруг добавила: — И вышивать. И макраме плести. И стихи читать.
Последнее удивило ее саму.
— Стихи?
— Да. Ахматову люблю. Цветаеву. Пастернака.
Так она стала вести два кружка. Рукоделие по вторникам и четвергам. Поэзию — по средам.
На поэзию ходили в основном женщины. Разные. Молодые мамочки в декрете, которым хотелось красоты среди памперсов и каши.
Дамы постарше, которые в молодости читали стихи возлюбленным, а потом забыли об этом в суете жизни.
Одинокие девушки, которые искали в поэзии то, что не могли найти в реальности.
К весне в поэтическом кружке появился мужчина. Георгий Петрович, пенсионер. Бывший учитель литературы. Читал Блока наизусть, спорил с Викой о Бродском, приносил редкие сборники из домашней библиотеки.
— А вы замужем? — спросил он как-то после занятия.
— Была, — ответила Вика. — Долго была.
— Понятно, — кивнул он. — Я тоже. Жена умерла три года назад.
Они разговаривали потом долго. О книгах, о жизни, о том, как трудно начинать все сначала в зрелом возрасте.
В мае Вика купила путевку на Алтай. Первую в жизни путевку на свое имя. За свои деньги — пенсия небольшая, но кружки немного платят.
— Мам, может, с нами на дачу? — предложила Марина. — Зачем тебе эти горы?
— Затем, что я их никогда не видела, — ответила Вика. — А хочется посмотреть.
В автобусе она сидела у окна. Читала Рубцова — того самого, которого Георгий Петрович советовал.
Когда автобус остановился на перевале, Вика вышла подышать воздухом. Горы стояли вокруг, как застывшие волны. Огромные. Вечные. Равнодушные к человеческим мелочностям.
Дома ее ждал букет ирисов от Георгия Петровича и записка: «Добро пожаловать в новую жизнь».
Она поставила цветы в вазу и подумала: да, новая жизнь.
А где-то в другом конце города Олег сидел в пустой квартире и листал старые фотографии. Искал на них свою жену. Ту, которую потерял. Но находил только незнакомку с усталыми глазами.
Друзья, не забудьте подписаться, чтобы не пропустить новые публикации!
Рекомендую почитать: