Светлана держала в руках чашку с кофе, но не пила. Просто грела ладони. На кухне было тихо, если не считать навязчивого тиканья настенных часов, подаренных Мариной Петровной. Те самые, с голубыми дельфинами и псевдо-золотым ободком. Часы, как и сама свекровь, были безупречно безвкусны, навязчивы и громко напоминали о себе в самые неподходящие моменты.
— Денис, ты издеваешься сейчас, или это была репетиция стендапа? — спросила она спокойно, не глядя на мужа. — Повтори. Медленно. С паузами. Для особо одарённых.
— Свет… они просто просят занять. На полгода. — Денис почесал затылок и неловко улыбнулся. — Ну, машину они присмотрели, «Киа Спортейдж», 2021 года.
— Ага. А я присмотрела мозги. Тоже 2021 года. Но пока не купила. Слишком дорого. — Она подняла на него глаза. — Вспомни, когда они отдали долг последний раз?
Денис замолчал. Он будто бы и хотел что-то сказать, но слова застряли где-то между желанием не обидеть родителей и страхом разбудить жену в режиме «я тебе сейчас всё припомню».
— Это другое. Тогда были трудности. У отца была операция...
— Он вырезал аппендикс. За счёт ОМС. Это не трудности, Денис. Это выходной день у хирурга. — Светлана встала и подошла к подоконнику. — Ты понимаешь, что мы на эти деньги делаем ремонт? Ты сам хотел убрать плитку с котами из девяностых и этот ужасный линолеум в коридоре.
Он молчал. Мужчины вообще часто молчат, когда им удобно. Или когда они надеются, что всё как-нибудь само рассосётся, как плохой Wi-Fi в деревне. Светлана уже знала: если она сейчас промолчит — деньги уйдут, плитка с котами останется, а родители Дениса получат свои очередные «временные» восемьсот тысяч.
— Они — мои родители. — тихо сказал он. — Я не могу им просто отказать.
— А я — твоя жена, между прочим. У нас общий счёт, общий ребёнок и общее чувство, что мы уже не молодые и пора начинать жить для себя. — Светлана вздохнула. — Когда ты, наконец, повзрослеешь?
И тут, как по расписанию, зазвонил телефон. «Мама Дениса» — высветилось на экране. Светлана закатила глаза так сильно, что если бы это был спорт, она бы уже была мастером международного класса.
— Возьми. Только на громкую. — бросила она с вызовом.
— Свет… — Денис попытался возразить.
— Денис, я не обязана быть фоном в чужой семейной драме. Если уж мы актёры этого спектакля, то давай играть открыто.
Он нажал кнопку. Послышался голос, похожий на сироп от кашля — густой, тягучий и слишком приторный.
— Денисочка, здравствуй, родной. Ты поговорил со Светланой? Ну что она сказала? Мы завтра поедем смотреть машину, надо бы уже перевести задаток, а то перекупщик не будет ждать...
— Мама, я... мы пока не решили... — начал Денис, мямля как школьник, попавшийся на списывании.
— Ой, ну что там решать-то? Мы ж не чужие люди! Светлана не против, конечно? Это же семейный вопрос. Светочка, ты же не против, золотая? — резко заговорила она, будто почувствовала, что на том конце провода сидит живой человек, а не просто молчаливая «жена Дениса».
— Светлана против. И очень даже. — спокойно, но твёрдо ответила она.
— Что?.. — голос Марины Петровны чуть задребезжал. — Ну, это странно. Как-то даже... некрасиво, знаешь ли.
— Некрасиво — это брать и не отдавать. А потом ещё и делать вид, что это я виновата.
— Ой-ой-ой. Какая ты принципиальная. А когда я вам мясо в контейнерах передавала, это ничего?
— Это было три года назад. И, к слову, с душком. — спокойно отрезала Светлана. — Денис, заканчивай разговор.
— Мы вам больше не родственники, я так понимаю?! — вскинулась Марина Петровна. — Так и запишем: «жена отлучила сына от родителей». Молодец, Светочка. Вот так рушатся семьи.
— Нет, Марина Петровна. Семьи рушатся, когда взрослые люди до сих пор считают, что дети им должны. Всё. Пока. — Светлана отключила звонок.
Пауза.
— Ты серьёзно? — Денис посмотрел на неё, как на инопланетянина. — Ты вот так с моей матерью разговариваешь?
Светлана повернулась к нему. Лицо у неё было спокойное, даже немного печальное.
— Я серьёзно. А ты, Денис, в какой семье хочешь жить — в своей, с женой и сыном? Или в родительской, где всё ещё мамины тапки у кровати главнее твоих решений?
Он не ответил. Только сел за стол, уткнувшись взглядом в кружку с надписью «Самый лучший муж». Ирония, как говорится, уровня бог.
Вечером был настоящий скандал. Громкий, мясистый, как треск кастрюли о кафель. Денис сорвался:
— Ты превращаешься в ту самую женщину, от которой мужчины бегут!
— А ты — в того самого мужика, которому мама разрешает ходить без шапки только летом!
Ребёнок, слава богу, спал. Хотя и это было не точно: Светлана подозревала, что их сын научится ругаться раньше, чем писать «мама» без ошибок.
— Ты не понимаешь, это мои родители! — снова пошёл круг по новой.
— А ты не понимаешь, что мы уже не дети. У нас свои планы, свои деньги, своя жизнь! Сколько можно?! Сколько раз я должна видеть, как ты подгибаешь колени, лишь бы мама была довольна?!
Он молчал. Она ушла спать в детскую. Потому что иначе она бы просто ушла.
И лежа на узком диване под пледом с Человеком-пауком, она впервые подумала:
«А если я уже устала быть взрослой за двоих?..»
Утро началось с молчания. Тяжёлого, тягучего, как холодный борщ, который забыли в холодильнике на три дня. Денис вышел из спальни в мятой футболке и с лицом человека, которому приснилось, что он женат. Светлана уже стояла у плиты — жарила яичницу, хотя, по сути, хотелось сковородой стукнуть.
— Доброе утро, — пробубнил он, наливая себе чай.
— Угу, — не обернулась она.
Молчали оба. Даже ребёнок, как назло, мирно играл в комнате. Покой, тишина, мир во всём доме… если бы не напряжение, которое можно было ложкой намазывать на тосты.
— Свет, ну… давай поговорим. — осторожно начал он, садясь за стол. — Мы же семья. Надо как-то… решать.
Она обернулась. Глаза были усталые, синие круги под ними выдавали бессонную ночь.
— Вот и решай, Денис. Решай, где твоя семья. И кто для тебя важнее — я, или они. Потому что пока что ты выглядишь как человек, который платит ипотеку на два этажа — один у нас, второй — у родителей.
Он вздохнул.
— Ты слишком драматизируешь.
— А ты слишком труслив. — врезала она и сразу пожалела. Не потому что не права, а потому что это было слишком… прямо.
Он отодвинул тарелку. Есть расхотелось.
— Ты не понимаешь. Я всегда был обязан. Папа мне универ оплачивал, мама с дипломом помогала. Мы были командой. А сейчас ты хочешь, чтобы я... что? Сказал им "нет" и выбросил двадцать лет отношений?
Светлана прислонилась к стене, скрестив руки на груди.
— Нет, Денис. Я хочу, чтобы ты научился говорить "нет", когда надо. А не тогда, когда уже поздно. Хочешь помочь родителям — помогай, но не нашими деньгами. У нас свои дыры. Или ты забыл, что у нас в ванной до сих пор плесень в углу, как живой родственник?
Он не выдержал. Встал, хлопнул дверцей шкафа.
— Ты специально всё обостряешь.
— А ты специально всё сглаживаешь! Вот и живём — я с наждачкой, ты с вазелином.
В тот же день Марина Петровна прислала сообщение. Не Денису. Светлане.
«Ты разрушила семью. Поздравляю. Надеюсь, тебе будет приятно каждый день смотреть в глаза мужу, которого ты настроила против матери. Когда-нибудь твой сын тоже от тебя отвернётся. Всё возвращается, Светочка».
Светлана смотрела на экран и чувствовала, как что-то внутри у неё перещёлкивает. Сначала — злость. Потом — обида. Потом… ничего. Просто пустота. Как будто на душе выключили свет.
— Это уже не смешно, Денис. — сказала она вечером, показывая ему телефон. — Она угрожает.
— Это… она перегибает, конечно. Но ты же её знаешь. У неё такой стиль общения.
— У Сталина тоже был свой стиль. Но мы же не ставим ему памятник на кухне.
Он отвёл глаза.
— Ну прости. Ну не знаю я, что с этим делать. Ну вот серьёзно, Свет, хочешь — пошли ей сама что-нибудь.
Светлана села. Смотрела в одну точку, как будто пыталась поймать себя прежнюю — ту, которая ещё верила, что любовь спасёт всё.
— Денис. Я тебе скажу сейчас очень важную вещь. И, может, это будет наш конец, а может — начало. Но ты должен услышать.
— Говори. — тихо.
— Если ты не встанешь на мою сторону, я уйду. Не к другому. Не в истерике. Просто соберу ребёнка, вещи и уеду. Потому что я устала быть взрослой за двоих. Устала, что мои желания — всегда второстепенные. Я не твоя врагиня. Я твоя жена. Но если ты этого не понимаешь — я больше не буду доказывать.
Он смотрел на неё. Молча. И в этот момент, кажется, впервые за последние месяцы — по-настоящему увидел.
На следующий день он позвонил родителям.
Светлана не слышала разговор, но по интонации поняла: он выбирал каждое слово, как мину в поле. Вечером он подошёл к ней на кухне, обнял сзади, положив подбородок ей на плечо. Она молчала. Он — тоже. Потом прошептал:
— Я им сказал. Что мы не можем дать деньги. Что это наше решение. Совместное.
— И?
— Папа повесил трубку. Мама — сказала, что я подкаблучник. Но… мне стало легче. Ты была права. Всегда была.
Она выдохнула. Медленно. Долго. Глубоко. Как будто с неё сняли груз в восемьсот тысяч.
— Спасибо, Денис. Не за отказ. За то, что, наконец, мы — мы.
Казалось, всё начало налаживаться. Денис начал чаще приходить с работы раньше, сам мыл посуду, даже возился с ремонтом в ванной. Светлана улыбалась. Искренне. Почти как раньше.
Но на третью неделю их мирной жизни в дверь позвонили.
На пороге стояла Марина Петровна. В норковой шапке и с лицом, будто её пригласили на похороны чужой совести.
— Проходите, Марина Петровна. — вежливо сказала Светлана, открывая дверь.
— Ага, спасибо. — та прошла в квартиру и сразу начала осматривать интерьер, как санитар в палате.
— Ну что, живёте, как хотите? — язвительно поинтересовалась. — Молодцы. Эгоизм — ваш семейный принцип теперь, да?
— Нет, просто у нас теперь есть границы. И здравый смысл.
— Ты что себе позволяешь, девочка? — вдруг вскинулась она. — Мы вам в жизни помогали, а ты...
— Вы не помогали. Вы инвестировали. В обмен на контроль. И мы это поняли. Поздно, но лучше поздно, чем никогда. — спокойно ответила Светлана.
Марина Петровна подошла ближе. Глаза её сверкали.
— Ты разрушила мою семью!
— Нет. Я просто не дала вам разрушить мою.
Денис стоял в коридоре. Молчал. Смотрел. А потом вдруг сделал шаг вперёд и тихо сказал:
— Мама, ты мне всегда говорила: «Мужик должен сам решать». Так вот. Я решаю. Я с женой. Мы — семья. И если ты не можешь это принять — это твой выбор. Но больше ни копейки. Ни вмешательства. Ни шантажа. Всё.
Марина Петровна стояла, как громом поражённая. Минуту. Вторую. А потом... отвернулась, вышла и хлопнула дверью.
— Ты как? — тихо спросила Светлана.
— Хорошо. Честно — впервые за долгое время. Я чувствую себя… взрослым.
Она подошла. Обняла его. Они стояли молча. Просто держали друг друга.
— А ремонт теперь точно доделаем, — прошептала она. — И без котов на плитке.
Прошло две недели. Жизнь пошла ровно, даже как-то неожиданно тихо. Денис начал чаще задерживаться дома не потому, что боялся скандала, а потому что хотел быть дома. Светлана почти поверила, что всё — позади.
Почти.
Но однажды утром, в субботу, когда они собирались вместе поехать выбирать плитку в ванную (наконец-то), Светлана заметила, что Денис нервничает. Он трет руки, словно мёрзнет, и что-то печатает на телефоне под столом. Ребёнок завтракает хлопьями. На кухне пахнет кофе. Но воздух — странно напряжённый. Тонкий, как целлофан: потянешь — и порвётся.
— Ты чего такой… дёрганый? — спросила Светлана, не поднимая глаз от кружки.
— Да нет, нормально всё, — быстро ответил он. Слишком быстро.
— Денис. — уже чуть жёстче.
— Свет… Только спокойно. Мама тут звонила. Она... сказала, что они с отцом машину взяли. В кредит.
— Ну, это их решение. — пожала плечами Светлана. — Мы-то тут при чём?
— А... они… ну... — он снова почесал затылок. — Они прописали нас в качестве поручителей.
Молчание. Гробовое. Уровня «Куда ты положила документы на квартиру?»
Светлана медленно отставила чашку.
— Поясни. Пожалуйста. Медленно. Как будто ты сейчас сам понял, что сказал.
— Ну, отец сказал, что без поручителей им банк не одобрял. А раз у нас хорошая кредитная история, ну, он подумал, что… ты же знаешь, как он...
— Ты знал?
— Я... я только вчера узнал. Он не спрашивал, он просто поставил перед фактом. Я думал... сначала разобраться сам, а потом тебе сказать.
— Ага. Классика. Сначала — похоронить, потом — принести венок.
Она встала. Отошла к окну. Потом резко развернулась.
— Ты понимаешь, что это мошенничество, Денис?! Без согласия сторон подписывать на нас кредит — это не «семейный сюрприз», это статья!
— Ну, технически он оформил на нас по доверенности...
— Какой, к чёрту, доверенности?! — закричала она. — Я ничего не подписывала! И ты — тоже, надеюсь?!
Он замер.
— Я... подписал. Но я не понял тогда... там был ворох бумаг, отец сказал, это для страховки…
Светлана села. Лицо у неё побелело.
— Ты... подписал. Бумаги, не читая. Потому что папа сказал? Денис, ты взрослый человек или участник детского утренника?! Как ты мог?! Ты хоть представляешь, что нас могут лишить имущества, если они не будут платить?!
Он молчал.
И в этот момент она поняла: он всё ещё не понимает, что натворил.
В тот же вечер она сидела у юриста. Взгляд жёсткий, движения — отточенные.
— Это прямое основание для подачи заявления в полицию. Если подписи поддельные — будет экспертиза. Но если муж подписал добровольно, вы автоматически попадаете под возможную финансовую ответственность.
— А как выпутаться?
— Раздел имущества. Развод. Исключение из созаемщиков через суд. Долго. Тяжело. Но иначе — готовьтесь платить по чужим долгам.
Она пришла домой поздно. Он ждал. Мятый, виноватый, сломанный.
— Свет, пожалуйста, давай не будем...
— Поздно. Я была у юриста. Завтра подаём заявление на развод.
Он замер.
— Ты... серьёзно?
— Более чем. Я не могу быть в браке, где мои интересы всегда вторичные. Где мои деньги, имя, кредитная история — подарок маме. Где ты — муж на доверенности.
Он встал. Подошёл. Сел рядом.
— Свет… я идиот. Но я не хотел зла. Просто... я всё время жил, как будто взрослые разберутся. И всё время ждал, что кто-то умнее меня всё решит. А ты — и была этим "кто-то". Всегда.
Она смотрела на него. Впервые — не с обидой. А с усталостью.
— А я устала быть той, кто всегда в ответе. Знаешь, кто я стала? Главбухом твоей жизни. Секретарём в твоём браке. Мама, жена, поручитель — и всё по одной ставке.
— Я всё исправлю, — сказал он тихо. — Я поеду к отцу. Потребую исключить нас. Подам встречное заявление. И если не поможет — пусть меня судят. Но ты — не должна за это платить.
Она села обратно.
— Ладно. Покажи, что ты муж. Не словом — делом.
Через три дня он вернулся домой в синяках. Отец не захотел «мирно обсуждать». Была драка. Был визит в отделение. Было заявление. Но он пришёл домой — и не пожалел.
— Всё, Свет. Я с ними закончил. Нас исключили. Я официально вышел из семьи. И впервые — вошёл в свою.
Она кивнула. Подошла. Обняла. И впервые за всё это время — заплакала.
— Почему ты только сейчас стал настоящим?..
— Потому что наконец понял, кого могу потерять.
Через два месяца им одобрили ремонт. Через три — Денис подписал брачный договор, по собственной инициативе. Через четыре — они поехали в отпуск. Сами. Без родственников. Без долгов.
И когда на пляже он подал ей мороженое, она рассмеялась:
— Неужели ты теперь можешь тратить деньги на что-то кроме маминой мечты?
— Нет. Просто теперь у меня мечта — ты.
Финал.