Квартира опустела. Запах лекарств, въевшийся в стены годами, казался теперь призрачным эхом. Михаил оглядел комнату: аккуратно застеленная кровать, столик с недопитым чаем, начатая вязанка – все говорило о внезапном прерывании привычного течения жизни. Он присел на краешек дивана, ощущая кожей холод старой обивки.
Решение отправить мать в дом престарелых далось ему нелегко. Бессонные ночи, тревожные звонки из больницы, постоянная необходимость быть рядом – все это истощило его. Он понимал, что не может обеспечить ей должный уход. Работа, семья, собственные проблемы – все давило непосильным грузом.
В день отъезда мать молчала. Только смотрела на него своими больными, потускневшими глазами. В них не было укора, лишь тихая, всепонимающая грусть. Это было тяжелее любых обвинений.
Михаил навещал ее раз в неделю. Привозил фрукты, печенье, читал газеты. Мать слушала молча, иногда кивала. Он чувствовал между ними стену – стену из его вины и ее безмолвного страдания.
Однажды он пришел и увидел ее сидящей у окна. Она смотрела вдаль, на заснеженные поля. В ее глазах светилась какая-то неземная печаль. "Здесь хорошо, Мишенька, – тихо сказала она. – Здесь спокойно".
Михаил не знал, что ответить. Спокойно ли? Или просто одиноко? Он понимал, что уже ничего не изменить. Он сделал свой выбор. И теперь ему оставалось только жить с этим.
Он вышел из дома престарелых, чувствуя, как ледяной ветер обжигает лицо. Слова матери звенели в ушах, не принося облегчения. "Здесь хорошо… здесь спокойно". Он хотел верить, но сердце сжималось от боли. Он завел машину и медленно поехал по заснеженной дороге, мимо полей, которые сегодня казались бескрайними и безжизненными.
Дома его ждала семья. Жена, уставшая от работы, дети, требующие внимания. Он улыбнулся им, стараясь скрыть свою тревогу. Он играл с детьми, помогал жене с ужином, но мысли его были далеко, в той маленькой комнате с окном, выходящим на заснеженные поля.
Ночью он долго не мог уснуть. Воспоминания терзали его. Он вспоминал детство, материнскую ласку, ее теплые руки. Он вспоминал, как она учила его читать, как поддерживала в трудные моменты. И теперь он, ее единственный сын, отправил ее в дом престарелых.
Со временем боль немного утихла. Он продолжал навещать мать, стараясь быть внимательным и заботливым. Но стена между ними оставалась. Он знал, что никогда не сможет полностью искупить свою вину. Он жил с этим, неся свой крест в тишине и одиночестве. И каждый раз, глядя на заснеженные поля, он вспоминал ее слова: "Здесь хорошо… здесь спокойно". И пытался убедить себя, что она счастлива.
