За окнами дачи Анны Гавриловны трещали сверчки, а в просторной кухне, пропитанной ароматом свежеиспеченных пирогов с вишней, стоял гул, далекий от уюта.
Яна, именинница с неловко улыбающимся лицом, вертела в руках маленькую бархатную коробочку.
Муж Григорий сидел напротив и невольно чувствовал, как напряжен воздух от невысказанных претензий.
Рядом с тещей восседала ее сестра Екатерина, с вечно поджатыми губами и недовольным лицом.
На диване, внимательно наблюдая за всем происходившим, пристроилась свояченица Аглая.
Стол на даче свекрови ломился от угощений, но аппетита, казалось, ни у кого не было.
Григорий только что вручил жене подарок – изящные сережки с небольшими сапфирами, которые она давно присматривала. Яна искренне обрадовалась, прошептав:
- Спасибо, Гриша, они чудесные!
Однако радость именинницы, как оказалось, не разделили присутствующие родственницы.
Анна Гавриловна, отхлебнув чай из блюдца, первой нарушила хрупкое равновесие. Голос ее звучал ровно, но в каждом слове звенела сталь.
– Сережки... Красивые, не спорю, Яночка, - она медленно положила ложку. – Но вот, знаешь, о чем я думаю? У всех баб мужья как мужья... – теща многозначительно посмотрела на Григория. – На юбилей Марины ее муж, помнишь, дочка, целую поездку в Турцию организовал?! Все включено. А дочку моей подруги Олю муж вообще отправил на море, в Сочи, пансионат с лечением. Это называется забота и статус, а тут... сережки...
Тетя Катя тут же подхватила недовольство сестры, кивая своей седеющей головой.
– Ой, верно, Аня! Ну, сережки – это, конечно, мило... – она брезгливо сморщила нос, будто ощутила не тот запах. – Но море-то, море! Воздух соленый, здоровье поправить. Яна так устает на работе, побаловать бы ее надо, по-настоящему. А не сувениры дарить.
Григорий почувствовал, как кровь прилила к его лицу. Он постарался держаться спокойно.
– Анна Гавриловна, тетя Катя, я прекрасно понимаю, что море – это замечательно. Но сейчас, честно, такой подарок – не по нашим возможностям. Квартира - в ипотеке, машину только отремонтировали... Я выбрал то, что Яна, действительно, хотела и о чем говорила, - он вопросительно посмотрел на жену, ища поддержки.
Яна покраснела и смущенно опустила в пол глаза. Она ненавидела подобные сцены.
– Мам, тетя, ну что вы... – начала тихо Яна. – Сережки мне очень нравятся, я же сказала...
Однако ее голос потонул в голосе сестры. Аглая, до этого молчавшая, громко фыркнула.
– Возможности... Гриш, ну ты же не последний человек. Начальник отдела! Надо уметь и в кредит что-то взять, или приоритеты пересмотреть. Сестра заслуживает отдыха, а не просто блестяшечки в уши. Вот меня муж на прошлый год отправил на Мальдивы! – она самодовольно откинулась на спинку дивана, будто только что совершила подвиг.
Григорий сжал кулаки под столом. Голос его стал жестче, хотя он старался контролировать себя.
– Аглая, твои Мальдивы – это здорово. Но у твоего мужа свой бизнес. У меня стабильная, но не космическая зарплата госслужащего. Ипотека – это не каприз, это реальность. А "блестяшки", как ты выразилась, – это подарок от души, который Яна хотела. Я не считаю, что любовь и внимание измеряются стоимостью путевки.
Анна Гавриловна покачала головой, ее лицо выражало глубокое разочарование, смешанное с укором.
– От души, говоришь... А забота о здоровье жены – это не от души? Море лечит, Григорий! Нервы, спину... У всех баб мужья понимают, что жена – это главное богатство. Не жалко же должно быть! – женщина ударила ладонью по столу так, что зазвенела посуда. – А ты... расчеты ведешь. Не по-мужски это. Не по-семейному.
Слово "не по-мужски" повисло в воздухе. Яна вскочила, ее глаза заблестели от навернувшихся слез.
– Мама, хватит! – голос женщины дрожал. – Мой день рождения! Мой муж! Мой подарок! Мне нравятся сережки! Почему вы не можете просто порадоваться за меня? Почему надо сравнивать и осуждать?!
Она схватила коробочку и выбежала из кухни на веранду. Неловкое молчание стало еще гуще.
Григорий медленно встал. Он посмотрел на Анну Гавриловну, на тетю Катю, на самодовольную Аглаю.
– Спасибо за пироги, Анна Гавриловна, – произнес он ровно. – Я, пожалуй, пойду к Яне.
Он вышел из комнаты. За его спиной тут же раздался с трудом сдерживаемый шепот: "Видишь?", "А я говорила...", "Не ценит он ее...".
Но Григорий не собирался слушать женщин. На прохладной веранде Яна сидела на диванчике, сжимая бархатную коробочку в руке.
– Прости, – прошептала женщина, увидев мужа. – Они... они просто не понимают...
– Ничего, – тихо ответил Григорий, глядя в темный сад, где трещали все те же сверчки. – Главное, что ты понимаешь, и что тебе нравятся твои "блестяшки". Море... – он тяжело вздохнул, – море подождет.
Они сидели в тишине, слушая, как в доме за стеной продолжался невеселый пир, где главным подарком имениннице стали упреки ее мужу. Через два часа на веранду вышла Анна Гавриловна.
– Яночка, ну что ты? – начала она, стараясь говорить мягче. – Идите в дом, пирог остывает. Нечего тут киснуть. Мы просто хотели... как лучше. Чтобы Григорий понимал, что жена – это святое, ее надо баловать, беречь...
Яна подняла голову. Следы слез еще блестели на щеках, но в глазах уже горел огонек решимости.
Она нежно сжала руку Григория, который сделал движение, чтобы встать и увести ее от конфликта, но она удержала его на месте.
– Баловать, мама? Беречь? – голос Яны зазвучал непривычно твердо.
Она посмотрела не на мать, а куда-то в сторону дома, будто видела сквозь стены самодовольную фигуру сестры.
– Ты говоришь это, глядя на меня и Гришу? А глядя на Аглаю и ее "щедрого" мужа, который "баловал" ее Мальдивами, ничего не хочешь сказать? Почему он это делал?
Анна Гавриловна нахмурилась:
– Почему?
– Будто бы ты не знаешь! – Яна резко встала. Бархатная коробочка с сапфирами упала на диван. – Саша не дарит ей, мама, он заглаживает свою вину каждый раз, когда поднимает на нее руку! После каждого синяка, который она прячет под тональным кремом и солнцезащитными очками в помещении! После каждой унизительной сцены! Эти Мальдивы – не подарок, это плата за молчание! Это цена, которую он платит, чтобы она терпела его побои и не позорила его в приличном обществе!
Тишина на веранде стала абсолютной. Даже сверчки за окном будто притихли. Анна Гавриловна побледнела.
Ее губы дрогнули, но слов не было. Она знала? Подозревала? Или просто не хотела знать?
– Я... Яна, ты что-то путаешь... – попыталась возразить мать, но голос ее предательски дрожал. – Аглая... она же не жаловалась...
– Жаловаться?! – горько рассмеялась Яна. – Кому? Тебе, которая восхищается ее "роскошной жизнью" и которая только что назвала Гришу "не мужчиной" за то, что он не влез в долги ради путевки? А ведь он никогда, слышишь, никогда не позволил себе даже грубого слова в мой адрес! Гриша работает до седьмого пота, чтобы мы выплатили ипотеку и жили в своем доме! Он подарил мне именно то, чего я сама хотела, а не откупился за свои грехи! Вот что значит настоящий муж! Вот что значит "беречь" и "баловать" – не ценой дорогих подачек, а ежедневным уважением, заботой и безопасностью!
Яна тяжело дышала, ее грудь вздымалась от нахлынувших эмоций. Григорий молча встал рядом.
Анна Гавриловна стояла как вкопанная. Все ее уверенные аргументы о "статусе", "настоящих мужьях" и "заботе" рассыпались в пух и прах перед страшной правдой о жизни ее младшей дочери.
Сравнение, которое она сама навязала, обернулось чудовищным контрастом. Роскошные Мальдивы Аглаи оказались позолоченной клеткой, а скромные сапфировые сережки Яны – символом честности и настоящей любви без насилия.
– Я... – Анна Гавриловна бессильно опустила руки. – Я не знала... Яна, я...
– Знаешь что, мама? – перебила ее дочь, голос внезапно стал усталый и тихий. – Иди к Аглае. Поговори с ней. По-настоящему поговори. А нас... – она взяла Григория под руку, – мы пойдем. Спасибо за пирог.
Не дожидаясь ответа, Яна подняла с дивана бархатную коробочку, крепко сжала ее в руке и, опираясь на руку мужа, направилась к выходу с веранды, в сторону их машины.
Анна Гавриловна проводила их растерянным взглядом и подумала о том, а что стоит за путевками дочерей ее подруг?
Может, мужья тоже поднимают на них руку? Ответа на этот вопрос женщина не знала.
Она вошла в дом, но ни слова не сказала Аглае и сестре Екатерине. Однако как только те начали снова поливать грязью Григория, намереваясь продолжить осуждение, Анна Гавриловна их грубо одернула.
- Хватит тут квохтать. Может, Яну все устраивает, - проворчала женщина, давая понять, что не хочет больше говорить на эту тему. - Аглая, лучше помоги мне убрать со стола. Спать пора ложиться.
- А где Яна с Гришей? - вдруг вспомнила о сестре и зяте женщина.
- Уехали куда-то, - нехотя ответила Анна Гавриловна. - Помоги мне в веранду вынести стулья.
Аглая пошла следом за матерью. Как только дверь за ними закрылась, женщина спросила:
- Дочка, Саша на тебя руку поднимает? Это поэтому он дарит тебе дорогие путевки?
Аглая моментально покраснела. Было очевидно, что вопрос матери застал ее врасплох.
- С чего ты так решила? - женщина отвела взгляд в сторону.
- Значит, правда, - вздохнула Анна Гавриловна. - Вот подлец... лучше бы он тебе серьги дарил, как Гриша Яне, а ты еще и хвалишься...
- Мама, все не совсем так... - растерянно возразила Аглая. - Кто тебе вообще это сказал? Яна?
Мать ничего не ответила дочери, и та поняла, что это сестра проболталась Анне Гавриловне.
- Дочка, ты задумайся, что лучше без Мальдивов...
На следующий день Анна Гавриловна позвонила зятю и извинилась за свои слова.