— Ну, если ты хочешь развалить свою семью — вперед, Тань! Только учти, квартиры — они приходят и уходят, а муж с ребенком — это навсегда! — зло сказала Галина Петровна, опираясь костяшками на кухонный стол, будто собиралась его сдвинуть.
Татьяна вытерла руки о фартук, оглянулась на спящего в коляске Васю и только тогда ответила:
— Да? А ничего, что "мой муж навсегда" с утра до ночи слушает вас, и даже пельмени без вашего одобрения сварить боится?
Галина Петровна презрительно фыркнула.
— Не преувеличивай. Он тебя любит. Просто я стараюсь ему помочь, направить...
— Направить?! Вы его не направляете, а программируете! Как тот пульт от старого телевизора — один раз нажал, и он уже согнулся.
— Молодец, остроумная ты у нас. Только вот неумная. Знаешь, сколько семей разрушилось от таких наследств? Люди с ума сходят от денег. Особенно такие, как ты — с невысокой зарплатой и амбициями на три этажа.
Саша вошёл в кухню, как обычно — на цыпочках. Ему 34, но в своей семье он был мальчиком, которому до сих пор запрещали наливать себе компот, чтобы не расплескал. Он молча снял пиджак, сел за стол и уставился в телефон.
— Привет, Саша, — с нажимом произнесла Татьяна. — Угадай, о чём мы опять говорим.
— Тань, давай без сцены, а? — не отрываясь от экрана, тихо пробурчал он.
— Конечно, без сцены. Ты бы ещё в тапках с медвежатами зашел — совсем был бы убедителен в своей мужественности.
Галина Петровна шумно налила себе чай.
— Татьяна, ты сейчас ведёшь себя просто недопустимо.
— А как надо, Галина Петровна? Сказать спасибо, что вы с сыном уже подсчитали, сколько стоит та квартира от дяди Игоря, и кто туда первым переедет? Или порадоваться, что вы «вдруг вспомнили», как мне нужна помощь с ремонтом — именно сейчас, когда у меня на счету лежит 4 миллиона?
— Мы просто предложили обсудить возможности. А ты сразу с обвинениями!
— Возможности? Да вы уже приехали туда смотреть, как расположена кухня! Саша, ты хоть скажи что-то!
Саша поднял глаза:
— Ну, Тань, мы же семья. Я думал, ты не будешь всё себе тянуть. Я даже ипотеку под это рассчитывал закрыть.
— Ты даже... Что? — Татьяна засмеялась, но смех этот был с тем самым хрипом, который появляется, когда человек дольше терпел, чем надо. — Вы оформили ипотеку на деньги, которых у вас не было, а теперь пришли за «своим», да? Только вот проблема: это МНЕ досталось, а не ВАМ.
Саша встал, подошёл к раковине и громко начал мыть чашку, будто это был акт протеста.
— Это всё твоя подружка тебя накрутила. Лена. Вот это она умеет. Она сама уже два раза «уходила искать себя», а возвращалась через три недели, только уже с другим мужчиной. Ты хочешь повторить её путь?
— Я хочу выйти из этой душной комнаты. И из этого брака.
Галина Петровна аж поперхнулась своим «Липтоном».
— Ты с ума сошла?! У тебя ребёнок! Ты куда собралась?
— Куда не пахнет вашей одеколонной диктатурой и страхом.
— Ну, давай, иди, иди! Куда ж ты денешься, с дитём-то? Всё равно приползешь! Только потом не жди, что мы тебя обратно пустим.
— Спасибо, Галина Петровна. Вы только что сделали мой вечер. Саша, ты с ней остаёшься — она тебе ближе. Ну и оставайся.
Она сняла фартук, закинула его на стул. Пошла к Васе, взяла его из коляски — он только хрюкнул во сне. Она прижала его к себе и прошла мимо, даже не взглянув на Сашу.
— Тань, не кипятись! — крикнул он. — Это просто разговор был.
— Да-да. Только вот от ваших разговоров я уже киплю третий год. Всё, Саша. Я вышла.
Уже в прихожей Татьяна замерла. Стояла в пальто, с сыном на руках. Голова гудела.
Ты правда сейчас выходишь? Прямо вот так? С ребёнком, в восемь вечера, в декабре?
— Да, выхожу, — сказала она вслух.
За спиной — тишина. Ни крика, ни даже шагов. Только стук часов в комнате — те, что Галина Петровна привезла из Тулы и вечно ставила на 15 минут вперёд, чтоб все «не расслаблялись».
Вот и расслабились...
Она приехала к Лене. Лена открыла дверь в халате, с бокалом вина. Глаза её загорелись.
— Ну наконец-то! Я уж думала, ты опять всё проглотишь и останешься там, где пахнет борщом, но гниёт душа.
— Я ушла. Насовсем.
— Ну, иди, моя сумасшедшая. Сегодня мы не пьём за любовь — мы пьём за свободу!
Татьяна влезла на старый диван, Вася тут же развалился на подушке, мирно уснул.
— И как ты им сказала? — Лена с интересом присела рядом.
— А я им не говорила. Просто ушла. Чтоб слова больше не вытаскивать.
Лена кивнула.
— Словами там уже не поможешь. У тебя наконец появился ресурс — деньги. И если ты сейчас сдашься, они у тебя и деньги заберут, и самооценку... уже почти забрали, кстати.
— Я знаю. Мне только сына жалко. Он ничего не понимает.
— Поймёт. Ему нужна мама, которая не плачет в ванной и не молчит за ужином, потому что боится, что скажет лишнее. А ты — была именно такой.
Татьяна прикрыла глаза.
— Я боюсь, Лен. Очень. Я не знаю, как платить за всё, как жить. Но туда я больше не вернусь.
Лена обняла её за плечи.
— Страх — это не повод возвращаться в клетку. Это повод проверить, умеешь ли ты летать. А ты, Тань, умеешь. Просто крылья были в шкафу. Завтра найдём.
На следующий день Татьяна пошла в МФЦ. Оформила заявление на вступление в наследство.
Через день — подала на развод.
Через неделю — сняла однушку в том же районе, куда они хотели переехать всей семьёй, только без неё.
Через две недели — она увидела, как Саша стоит под её окном. В руке букет.
Она закрыла шторы.
Ой, нет. Не шторы. Просто повернулась к сыну.
— Ну что, Василий Сашевич, давай покажем этому миру, кто тут теперь главный?
Он улыбнулся. Ему было шесть месяцев. А он уже знал — главное в жизни, чтобы мама не плакала.
Если бы кто-то сказал Татьяне полгода назад, что она будет просыпаться в тишине, в собственной квартире, без стука кастрюль, без критики по поводу укладки и "недосолила опять", она бы не поверила. А сейчас? Сейчас это тишина — как джаз.
Утро началось с кофе. Горького, крепкого, без сахара — как её последние месяцы. Василий, как будто разделял мамин стиль, грыз прорезыватель с видом налогового инспектора.
— Мы с тобой, сынок, двое независимых мужчин и одна женщина. Только я — это женщина, а ты — мужчина. Пока ещё без алиментов, но всё впереди, — сказала Татьяна, отпивая глоток.
Телефон замигал. На экране: Саша (бывш.).
Она выдохнула.
Ну всё, началось... Возвращенцы вылезли из кустов.
— Да? — коротко.
— Тань... я у подъезда. Можешь спуститься?
— А ты уверен, что это твой подъезд?
— Хватит. Пожалуйста. Просто поговорить.
Она посмотрела на Васю. Тот пнул пинеткой столик.
Интерпретировать как «согласен».
— Пять минут. Я с коляской. И не вздумай орать.
На лавочке у подъезда сидел Саша. В рубашке. Вчерашней, судя по лицу. И — с пакетом. Стандартный, пластиковый, с логотипом «О’Кей».
— Цветы, что ли? — язвительно заметила Татьяна, подходя.
— Нет... Там памперсы. И сок... Апельсиновый. Твой любимый.
— Мой любимый — покой. Ты с чем пришёл?
Он встал, выпрямился, руки в карманы. Опять этот образ: "я вроде и взрослый, но забыл, как говорить по делу".
— Я думал... может, мы как-то всё... пересмотрим. Ну, понимаешь. Мы же семья. Вася. Мы же столько всего вместе прошли.
— Да. Особенно твоя мама. Она вообще со мной всю беременность прошла. В одном доме. С одними нервами. Ещё чуть-чуть, и мне казалось, что это она рожает.
— Ну ты же понимаешь... Ей тяжело было. Она просто хотела помочь.
— Помочь? Она заклеила мой ноутбук скотчем, потому что «материнство — это не время для писанины». Я с тех пор слово «Word» слышу — у меня нервный тик.
Он замолчал. Потом сел обратно на лавку.
— Я не справился. Ты права. Я как между двух огней был.
— Ты не между огней. Ты был под диваном. И очень удобно устроился.
— Я... подал заявление. О раздельном проживании с матерью. Нашёл себе комнату на съём.
— Прям как подросток. Прогресс. Аплодирую. А теперь вопрос: зачем ты мне это говоришь?
— Потому что хочу вернуться. К тебе.
— Ты хочешь? А я не хочу.
Он поднял голову. Лицо стало жёстче.
— У тебя сейчас деньги. Ты, конечно, чувствуешь себя королевой.
— Нет. Я просто почувствовала себя человеком. А ты — вспомнил про семью, когда понял, что я теперь не та, кого можно с мамой в пакетике носить.
Он вздохнул. Долго.
Переходит к тяжёлой артиллерии...
— Слушай. Мне вчера мама сказала, что если ты не «поделишься» квартирой — она подаст иск. Типа, на совместно нажитое.
Татьяна застыла.
— Она с ума сошла? Это наследство. Оно не делится, ни по какому кодексу.
— Она нашла какого-то юриста. У которого, прости, шесть подбородков и вся папка «доказательств», что дядя Игорь «всегда считал вас семьёй» и, мол, вы с ним были в браке.
Татьяна расхохоталась. Вася проснулся и недовольно заворчал.
— А теперь слушай меня, Сашенька, очень внимательно. Если твоя мать ещё раз сунется ко мне с иском, я достану все голосовые, где она орёт, как я «дармоедка и выскочка». Я эти записи держу на Яндекс.Диске. Там целая коллекция. Юристы мои послушают — обзавидуются.
Он встал. Пакет поставил на лавку. Пожал плечами.
— Ну, тогда прощай. Надолго. Или навсегда.
— Отлично. Только дверь с той стороны не забудь закрыть.
Вечером Татьяна открыла почту. Между акциями от «Ленты» и предложением на «курс осознанности» — письмо от нотариуса.
"Открытие дополнительного завещания. В связи с новыми обстоятельствами, вас приглашают на встречу для разъяснения деталей."
Она перечитала. Потом ещё раз.
— Васенька, я не хочу пугать, но у меня ощущение, что дядя Игорь из того света решил подкинуть ещё один сюрприз. Или проблемку. Или обе сразу.
Вася чихнул.
— Вот именно.
На следующий день она приехала в нотариальную контору.
— Мы нашли ещё один документ, — сказал нотариус, сухой мужчина лет пятидесяти, с бровями, как у сычей. — Он был вложен в старый ящик письменного стола, который в своё время отвезли на склад. Оказалось, что есть дополнительное распоряжение. Там... вторая квартира. В Питере.
Татьяна села.
— Простите, где?
— В Санкт-Петербурге. Двушка. Старый фонд. Наследница — вы.
Она молчала. Минуту. Потом — две. Потом медленно достала телефон, открыла диалог с Леной. Написала:
«Лен, ты дома? Я еду. С вином. С очень крепким. И да, я теперь дважды вдова по наследству».
Вечером она сидела на полу у Лены. Вася спал в соседней комнате.
— Ну что, царица Санкт-Петербургская? — хихикала Лена.
— Не смеши. Я сейчас чувствую себя как персонаж бразильского сериала. Только без декольте и с памперсами.
— Слушай, а ты осознаёшь, что твоя бывшая свекровь, скорее всего, будет теперь пытаться не только отжать твою жизнь, но и город?
— Она поперхнётся. Я ей этим ключом от Питера в глотку постучу, если надо.
Они выпили. Потом ещё. Потом Татьяна сказала:
— Я больше никогда не отдам свою свободу. Ни за квартиру, ни за ложку борща.
Лена кивнула.
— А если придёт новая любовь?
— Пусть вначале покажет справку: живёт ли он с мамой. Если да — сразу в блок.
Они смеялись. Долго. Вася за стенкой тихо хрюкал во сне.
А где-то в другом доме — женщина в возрасте швырнула папку на пол и прошептала:
— Эта девка ещё поплатится.
Татьяна никогда не думала, что когда-нибудь услышит свою бывшую свекровь, орущую в домофон:
— ОТКРОЙ! ЭТО МОЁ ДЕЛО! Я ЕДУ К ВНУКУ!
Нет, правда? Это уже не уровень "звонков". Это уровень экзорцизма.
— Галина Петровна, вы ошиблись адресом. Василий вас не вызывал, — сухо в домофон.
— ЭТО МОЙ ВНУК, МНЕ НЕ НУЖНО ПРИГЛАШЕНИЕ! И ЗА КВАРТИРУ МЫ ЕЩЁ ПОГОВОРИМ!
Она нажала «отбой».
Внук, к слову, в это время ел банан и плевался кашей в телевизор. Ни намёка на тоску по бабушке.
Телефон зазвонил через минуту. Номер — адвокат.
— Алло?
— Татьяна Андреевна, добрый день. Вам снова пытаются направить исковое заявление. С требованием признания части вашей недвижимости совместно нажитым имуществом.
— Какого имущества? У них вообще с логикой всё в порядке? Это же наследство!
— Да, но тут странная формулировка. Они подали ходатайство о признании вашей семейной ячейки как «экономически зависимой структуры».
— Что, простите? Это они с Google Translate переводили сериал «Карточный домик»?
— Я, конечно, подготовлю возражение. Но, возможно, вам стоит поговорить с ними. Прямо. Без фильтров.
Прямо. Без фильтров. Лучше бы предложил лопату и разрешение на самооборону.
Через два дня, ровно в 14:00, Татьяна открыла дверь. В прихожей встала тень. Тень была в норковой шубе, с губами цвета "ярость с вишнёвым подтоном".
— Спасибо, что впустила. Хоть ты и неблагодарная.
— Я впустила не вас, а чувство ответственности. У меня сын — он должен знать, что бабушка бывает разная. Даже такая.
— Прекрати ерничать, Татьяна. У меня к тебе серьёзный разговор.
— Ну наконец-то. Я уж думала, вы опять пришли по поводу соли в супе.
Галина Петровна сняла шубу, встала в центр комнаты. Как генерал перед картой фронта.
— Ты не оставляешь нам выбора. Мы подаём иск. Мы хотим признания половины той питерской квартиры, как совместного имущества семьи. Мы — это я и Саша.
Татьяна подошла ближе. Голос ровный. Глаза стеклянные.
— Вы оба готовы тратить время и деньги на то, чтобы доказать, что вы имеете право на моё наследство? Которое мне оставил человек, с которым я была в контакте последние 10 лет, а не вы?
— Мы имеем право, потому что ты строила свою жизнь в нашей семье. А значит — всё общее.
— Правда? Тогда верните мне мои нервы, годы молчания за ужином и три выкинутые попытки выйти на работу. Это тоже общее? Или вы, как обычно, делите только метры, а не последствия?
Галина Петровна побледнела. Но не сдалась.
— Мы не собираемся тебя пугать. Мы просто хотим справедливости.
— Вы не справедливости хотите. Вы хотите контроля. Опять. Только теперь не через Сашу, а через суд.
Вдруг в комнату вошёл Саша. Молча. Смотрел на Татьяну. Долго.
— Я отзываю иск, — тихо сказал он.
— Что?! — взвизгнула Галина Петровна. — Ты что несёшь?!
— Мама, хватит. Всё. Я больше не участвую в этом цирке. Я поговорил с юристами. Всё, что мы делаем — это травим мать моего сына. И я не хочу, чтобы он потом смотрел на меня, как на предателя.
Татьяна молча развернулась, пошла в комнату. Принесла папку.
— Здесь — копии завещаний. Здесь — записи ваших голосовых. Здесь — выписки со счёта, где видно, что я сама платила за содержание той квартиры. Если надо — я это отнесу в суд. Но вы проиграете. С треском.
Галина Петровна не выдержала. Подошла, с силой ударила ладонью по папке.
— Ты уничтожаешь мою семью!
— Нет, — тихо ответила Татьяна. — Вы её уничтожили сами. Когда решили, что я — приложение к борщу и квартира — это ваша награда за терпение.
Она повернулась к Саше.
— Спасибо, что отозвал иск. Но между нами — всё. Конец. Я не прощу. Не потому, что обиделась. А потому, что вы оба — сделали свой выбор. И я — сделала свой.
— Ты изменилась, — выдавил он.
— Нет, Саша. Я просто вспомнила, кем была до вас. И знаешь, мне нравится та женщина.
Через три недели она оформила продажу питерской квартиры. Купила небольшую студию в Сочи — для себя и Васи. На балконе — столик. На столике — кофе. Без сахара. Как и раньше.
Лена прислала фото с подписью: «Ты — мой кумир. Я теперь буду молиться на твой ИНН».
Татьяна улыбнулась.
Вася хохотал, сидя в тазике с водой на солнце.
Внизу под домом — стройка. Рядом — жизнь.
Сверху — небо.
А в сердце — тишина.
Та самая. Которую она выбрала сама.
Конец.