У каждого человека должно быть место силы.
У Кати таким местом силы был рыбно-устричный ТоргРыб, укромное местечко в одном из центров столицы, где она, продолжив род двум растаявшим в тумане мужьям, изо всех сил пыталась не просто выжить, но получить максимум удовольствий за период между осознанием экзистенциальной бессмысленности существования и смертью (или пожилым возрастом, который для Катиного косметически ухоженного среднего воспринимался одной из форм небытия).
Это место показал ей, тогда наивной провинциалке, ее бывший директор, «шеф», в которого она была почти открыто влюблена, но он оказался настолько неординарен, что даже не воспользовался ее эмоциями.
— Смотри, Катя, — сказал он бархатным «докторским» баритоном, когда пригласил ее в ТоргРыб поужинать и поболтать, — вот место, которое может стать твоим местом силы в этом большом и сложном городе, в котором с тобой будут происходить разные ужасные события.
— А почему со мной будут происходить ужасные события? — пискнула наивно Катя.
— А потому что, девочка моя, — по-отечески, что было особенно сладко и больно, так как Катя выросла, воспитываемая мамой и бабушкой, — ответил шеф, — что в этом городе со всеми происходят разные ужасные события. Место такое, — помолчав, добавил он.
— И с вами происходили? — Катя большими глазами смотрела на шефа.
— И со мной. Даже больше, чем с кем-либо, — ответил он, не отводя взгляда.
От его слов у Кати что-то сжалось внутри, и голову теплым туманом заполнял такой близкий ей голос:
— Это может быть твоим местом силы, потому что, — тут у шефа, как всегда, включился блок систематизации:
1. Это заведение работает уже давно, и качество не падает, это важно, это — хорошая бизнес-карма;
2. Здесь всегда представлены разнообразные сорта устриц, человек хорошего тона устрицы ценит и, более того, в них разбирается.
А репутация человека хорошего тона — это своего рода валюта;
3. Здесь лежит тень заведения «для своих», почти как у баров в токийском Shinjuku Golden Gai, куда ты в дальнейшем сможешь поехать, если будешь много трудиться и хорошо себя вести. (Или плохо, — пробормотал он как бы про себя, глядя на что-то, доступное его взгляду в будущем.)
4. Здесь уютно и можно сидеть с ногами на подоконнике, как ты любишь. (Откуда?! Откуда он мог знать это о Кате?!)
5. Если ты научишься быть здесь «своей» — значит, ты прошла курс молодого бойца перед отправкой на социальный фронт;
6. И бонус — если ты станешь тем клиентом, с кем поделится своим телефоном хозяйка этого места, ты станешь в ее телефонной книге в ряд с другими людьми хорошего тона и — что немаловажно — больших денег.
Катя часто скучала по своему шефу, который многому ее научил в сложной науке выживания при самосжигании в инквизиторском костре маркетинга в условиях непрекращающейся ни на минуту последней битвы между аморфными травоядными и инфернальными хищниками.
После происшествия на работе ей надо было восстановиться, и она приехала в ТоргРыб.
Давно уже у нее были и нужные телефоны, и ее телефон был во многих записных книжках временно важных людей.
Можно было бы сказать, что Катя давно выросла из этой старой наивной устричной, но привычка залезать в полутьме зала на подушки подоконника с ногами и бокалом игристого, когда плохо, была тоже экзистенциальной.
Полутьма, место на подоконнике, устрицы и игристое (которое когда-то было шампанским, пока его не разжаловали в игристое, повысив игристое до шампанского) — все было тем самым ее, Катиным.
Она заказала тонкие, как кружево, гренки, которые умели делать только здесь, устрицы, и, после третьего бокала, вдруг удивилась своей тревоге:
— А что я такого-то сделала? Ну психанула, кофточку порвала, ну стекло разбила — так все же с пониманием отнеслись.
Отпуск вон согласовали. Премию дали.
Первопричина ее гнева куда-то растворилась, мир обретал привычные очертания контролируемой реальности.
У Кати разлилось внутри приятное тепло от любви к жизни в моменте, и она, встретившись взглядом с официантом, чуть наклонила пустой бокал и еле заметно улыбнулась.
©писательроманов
#writerromanov #писательроманов