Ольга Ивановна Морозова мчалась по Ленинградскому проспекту, проклиная все на свете: и московские дороги, которые вечно перекапывают в самый неподходящий момент, и собственное упрямство, из-за которого она отказалась от метро в пользу такси, и особенно чемодан на колесиках, который то и дело норовил свернуть в сторону, будто у него были собственные планы на вечер.
— Ну давай, предатель! — прошипела она, подхватывая сумку и перепрыгивая через очередную траншею. — Ты же должен катиться, а не устраивать забастовку!
Ленинградский вокзал уже маячил впереди, но часы на башне неумолимо отсчитывали последние минуты до отправления «Сапсана». Ольга рванула вперед… почти сбивая какого-то мужчину, который лениво отпрыгнул в сторону.
— Извините! — крикнула она на бегу.
— Не за что! — донеслось вслед. — Но, если вы так спешите, может, вам самолет?
Ольга фыркнула. Самолет? Нет уж, после того как в прошлом году ее рейс задержали на шесть часов, а потом еще два кружили над Пулково, она дала себе слово: только поезда. Только твердая земля под колесами. Рельсами.
* * *
Михаил Воронцов в этот момент сидел в вагоне «Сапсана» и смотрел в окно, размышляя о том, как странно складывается жизнь. Еще вчера он твердо собирался лететь в Питер на самолете — быстро, удобно, без лишних телодвижений. Но ночью ему приснился сон: он стоит на крыле авиалайнера, а вокруг — ни облачка, только бескрайняя синева, и вдруг самолет начинает медленно, но неотвратимо… превращаться в бумажный.
— Бред, — пробормотал он, просыпаясь в холодном поту.
Но утром все равно купил билет на поезд. На всякий случай. Бизнес-класс уже весь разобрали, как назло.
* * *
Ольга ворвалась в вагон за две минуты до отправления, запыхавшаяся, с растрепанными волосами и торжествующим взглядом.
— Уф! — плюхнулась она на свое место, откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. — Победа.
Рядом сидел мужчина — высокий, с седыми висками, в строгом пиджаке. Он посмотрел на нее с легкой иронией.
— Поздравляю. Вы выглядите так, будто только что участвовали в марафоне.
— Почти, — Ольга открыла один глаз. — Бег с препятствиями. Москва — город для сильных духом.
— Или слабых ногами.
Ольга рассмеялась и вытащила книгу — свежий альбом о современном искусстве. Михаил мельком глянул на разворот и не удержался:
— Опять эти московские «новаторы» портят классику?
Ольга медленно подняла взгляд.
— Ах, вот как? — ее голос зазвенел. — Вы случайно не из тех, кто считает, что после Репина искусство закончилось?
— Нет, — Михаил улыбнулся. — Но во время Малевича оно точно свернуло не туда.
— Ого! — Ольга захлопнула книгу. — Значит, вы из тех, кто уверен, что если на картине нельзя разглядеть бровей героя, то это уже не искусство?
— Я из тех, кто считает, что искусство должно вызывать что-то кроме вопроса: «И это все?»
Ольга замерла на секунду, потом рассмеялась.
— Ну что ж… Похоже, у нас тут настоящая битва эпох.
— Битва? — Михаил приподнял бровь. — Или просто разговор двух упрямых людей?
— О, — Ольга ухмыльнулась. — Вы уже признали, что упрямы. Это прогресс.
За окном мелькали подмосковные леса, солнце играло в стеклах дачных поселков. А в вагоне «Сапсана» разгорался спор, который очень скоро перестал быть спором — и превратился во что-то гораздо более интересное.
* * *
Ольга вышла из «Сапсана» с ощущением легкого недоумения. Весь путь до Петербурга она спорила с тем самым Михаилом Сергеевичем — сначала об искусстве, потом о литературе, потом о том, почему в московском метро пахнет иначе, чем в питерском. А когда поезд подъезжал к Московскому вокзалу, вдруг обнаружила, что он так и не спросил у нее номер телефона.
— Ну и ладно, — проворчала она, подхватывая чемодан. — Просто случайное знакомство.
Но почему-то, пока такси везло ее к подруге Кате, Ольга ловила себя на том, что снова и снова прокручивает в голове их разговор. Особенно тот момент, когда он рассмеялся ее шутке про Малевича — смех у него был теплый, чуть хрипловатый, будто он давно не смеялся по-настоящему.
* * *
— Ты вся какая-то задумчивая, — заметила Катя за завтраком на следующий день. Они сидели в уютной кофейне на Петроградской, и Ольга медленно размешивала капучино, глядя в окно.
— Да так… В поезде познакомилась с одним мужчиной. Интересно поспорили.
— О-о-о! — Катя загорелась. — Рассказывай!
— Да не о чем рассказывать. Просто разговорились. У него даже нет моего номера.
Но вечером, когда они гуляли по Русскому музею, она вдруг остановилась перед «Последним днем Помпеи» Брюллова и засмеялась.
— Что? — удивилась Катя.
— Да так… Он сказал, что современные художники только и могут, что «мазню» разводить. А я ему — что Брюллов тоже в свое время был новатором.
Катя подняла бровь:
— Оль, да ты влюбилась!
— Да ну тебя, — фыркнула Ольга, но щеки почему-то потеплели.
В воскресенье, когда она уже собирала вещи в обратную дорогу, раздался звонок с незнакомого номера.
— Ольга? — голос на том конце звучал знакомо. — Это Михаил.
— Михаил? — она невольно улыбнулась.
— Простите, что пропал. Дела… — он помолчал. — Вы еще в Петербурге?
— Откуда у вас мой номер?
— В наш век это несложно. Так вы еще в городе?
— Да, но через два часа мой «Сапсан».
— Отмените его.
— Что?
— Я куплю вам новый билет. Бизнес-класс, — в его голосе появились нотки упрямства. — Я хочу показать вам город.
Ольга заколебалась.
— Вы серьезно?
— Абсолютно.
Через час он ждал ее у Гостиного двора, в черном пальто (вероятно, летнем, как у петербуржцев принято) и с чуть виноватой улыбкой.
— Я вас чуть не потерял, — сказал он.
— Ну, я не так-то легко теряюсь, — парировала Ольга.
Он повел ее не по Невскому, не к Дворцовой — а в узкие переулки за Спасом-на-Крови, где дома стояли так близко, что, казалось, перешептывались друг с другом.
— Вот, — Михаил показал на двор-колодец. — Здесь я в детстве играл.
— Жутковато, — рассмеялась Ольга. — Как в фильме ужасов.
— Зато летом здесь прохладно. А вон в том кафе, — он кивнул на крошечное заведение с вывеской «Бублик», — подают лучший кофе в городе. Не верьте тем, кто говорит про «Зингер».
Они пили кофе, говорили о детях — у нее двое, у него один, но в Штатах, виделись три года назад. Ольга осторожно спросила о жене.
— Развелись, — он покрутил стакан с кофе (правда отменным) в руках. — Она не смогла простить, что я слишком много работал. А вы?
— Вдова, — Ольга вздохнула. — Пять лет уже.
Михаил молча взял ее руку. Она не отдернула.
Потом был ужин в крошечном ресторанчике, где играл живой джаз, и танец под уличных музыкантов на набережной — Ольга хохотала, когда Михаил неуклюже крутил ее под звуки скрипки.
— Вы ужасно танцуете!
— Зато честно стараюсь, — он улыбнулся.
Когда они подошли к вокзалу, «Сапсан» уже ждал.
— Спасибо, — сказала Ольга. — Я и не знала, что Питер может быть таким.
— Приезжайте еще, — он вдруг стал серьезным. — Я покажу вам больше.
Она кивнула, зная, что приедет.
Бизнес-класс оказался креслом у окна и бокалом вина. Но Ольга почти не смотрела в стекло — она перечитывала его сообщение:
«До следующей встречи. М.»
* * *
Ольга вернулась из Петербурга с чемоданом, полным сувениров, и странным чувством — будто что-то важное забыла в том городе. Может, зонт в кафе? Или...
— Мать, ты вся светишься! — Катя, заехавшая на чай, ухмыльнулась, разглядывая ее. — Что случилось?
— Да ничего особенного, — отмахнулась Ольга, но щеки предательски заалели.
Вечером Ольга стала искать хоть какую-то информацию о своем... о не своем... о нем, в общем. На экране была оцифрована архивная статья 2003 года: «Скандал вокруг обрушения жилого комплекса «Северный луч»: подрядчик обвиняет проектировщиков». Черно-белое фото: Михаил Воронцов в зале суда, сжатые губы, усталые глаза.
— Что за... — Ольга пролистала текст. Никто не погиб, но десятки семей остались без жилья. Фирма Михаила выплатила гигантский штраф, хотя в статье мелькали фразы: «некачественные материалы подрядчика», «преждевременная сдача объекта».
Руки сами потянулись к клавиатуре:
«Михаил, только что наткнулась на любопытную статью. Вы столько спорили о честности в искусстве, а сами... Как это совмещается?»
Отправила. И сразу пожалела.
Прошел день. Два. Ответа не было.
— Ну и правильно, — ворчала Ольга, выдергивая сорняки на даче с яростью, несоразмерной их преступлениям. — Кому нужны эти взрослые игры в «ах, ты меня не поняла»?
Но вечером третьего дня зазвонил телефон.
— Ольга, — голос Михаила был глухим, будто через силу. — Я не воровал чужое. Но да, был суд. И я проиграл — не потому, что виновен, а потому что не смог доказать правду.
— Но...
— Подрядчик был «своим» для властей. У него — связи, у меня — только чертежи и совесть. Мне предложили: или я признаю «техническую ошибку», или мой бизнес раздавят, — он резко выдохнул. — Я выбрал первое.
Ольга молчала. Где-то за окном кричали дети, играя в футбол.
— Я куплю билет в Питер, — неожиданно для себя сказала она. — Обсудим лично.
Они встретились в том же кафе «Бублик». Михаил выглядел постаревшим на десять лет.
— Я не скрывал этого специально, — он крутил пустой стакан. — Просто... за двадцать лет устал объяснять.
— А я-то сразу в судьи записалась, — Ольга сжала его руку. — Извини.
— Ты имела право спросить.
— Но не осуждать, не разобравшись, — она вздохнула. — Если мы не научимся доверять... то зачем нам это?
Михаил вдруг рассмеялся — горько, но искренне:
— Знаешь, я боялся, что ты увидишь во мне только тот скандал. А не...
— Не человека, который танцует под уличных музыкантов, как медведь? — Ольга улыбнулась.
Он накрыл ее ладонь своей:
— Поедем в Штаты? Познакомлю с внуками. И... может, останемся на неделю?
— Только если ты пообещаешь не спорить со мной об искусстве в самолете, — съехидничала Ольга, но глаза смеялись.
— Обещаю, — Михаил поднял стакан. — За доверие?
— За вторые шансы.
За окном плыл питерский дождь, но в кафе было тепло.
Автор: Алена Шаповалова
---
Стерпится-слюбится
Оля была самой обыкновенной девушкой, каких сотни и тысячи. Россыпь веснушек на носу, выгоревшая на солнце солома волос, небольшие и не очень выразительные глаза. Не дурнушка, но и не красавица. Так себе, с серединки на половинку, даже если накрасится.
Никто этому не удивлялся, пальцем на нее не показывал, и жизнь не портил. Наверное, потому, что жизнь эта была простая и обыкновенная. Тихая. Спокойная. Размеренная жизнь семидесятых годов прошлого века. Люди вставали под «Пионерскую зорьку», пили чай с докторской колбасой, обжаренной на чугунной сковородке. Надевали привычные, иногда, порядком застиранные вещи и штопанные женами носки. Чистили ботинки ваксой. Причесывались перед трюмо. Дети повязывали пионерские (не всегда проглаженные утюгом) галстуки на шею и оправляли форменные платьица.
Мамы с кряхтеньем надевали разношенные туфли и сетовали на лишний вес. Болоньевые плащики неярких расцветок мелькали тут и там на городских улицах. Мамы спешили на работу, решая в голове тысячу задач: постирать, погладить, достать, выстоять и тому подобные мелочи которые – вовсе не мелочи). Мужики покуривали по пути на завод. Некоторые, особо грамотные, задерживались у стендов с газетами и читали новости. Школьники бежали вприпрыжку (если скоро каникулы), и тащились поди как (если на улице шел противный дождь, и каникулы только-только закончились).
Обычная суета, которую тогда никто не замечал, и которую сейчас вспоминают с особой теплотой те самые школьники в пионерских галстуках. Тогда и деревья были большие, и фильмы – душевные, и дикторы читали новости страны разборчиво и медленно, а не трещали, как сороки, глотая целые слова.
И вот наша Оля, девушка двадцати лет от роду, ни плохая, ни хорошая, самая обыкновенная девушка, в модной кофточке «лапша» с разноцветными хорошенькими розочками вокруг выреза, шла себе на работу, ни о чем таком не думая. А чего думать? Мама Рая к вечеру обещала испечь блинчиков и, прибрав за шиворот папу Витю, прихватив младшего брата Сеньку и рюкзак с продуктами, и пару яблоневых саженцев, и еще чего-то для сада, всем семейством отправиться в деревню на все выходные. На картошку.
Она бы и Олю прихватила, потому что, картошка – дело общее, семейное. И тут не должно быть никаких отлыниваний. Есть картошку любят все! Сажать-копать никто не хочет. А надо сажать, копать, окучивать, не смотря на погодные условия. Но Оле повезло. Оле сегодня в день, завтра в нее ночная смена, а послезавтра ей с четырех выходить. Потому что сменщица в отпуск пошла, и начальник попросил «подсобить», так как замену не найти. И Оля согласилась. Начальник премию обещал. Почему бы не поработать? Уж лучше, чем толкаться с другими огородниками в тесном автобусе, а потом, наскоро выпив чаю, томиться всей семьей на картофельном поле под командирский мамин тон.
А там папа начнет дурить и бегать к тестю «помогать топить баню». И у него после такой «помощи» необычно ярко засияют глаза. И нос покраснеет. И будет папа к вечеру совсем уж веселенький и чуть тепленький. Деду Коле, главное, хоть бы хны. Стоит и не падает. А папеньку развозит, как поросенка. . .
. . . дочитать >>