Седьмой этаж. Панельная коробка, где звуки из соседних квартир – часть пейзажа. Я с Леной, они – Рустам и Ляйсян – этажом выше. Соседи, друзья. По пятницам или субботам – ритуал. То к нам, то к ним. Пиво, водка, закуска, разговоры ни о чем или обо всем сразу. Обычная жизнь, казалось бы.
В тот вечер пошли к ним. Восьмой этаж. Такая же планировка, у них квартира получается также как у нас расположена, только мы на 7, а они на 8. Как будто поднялся на ступеньку в собственное отражение. Выпили хорошо, по-доброму. Уже за полночь, но ещё в часов одиннадцать, замаячила усталость у меня.
— Лен, пойдем, – сказал я, поднимаясь с кухонного стула. В голове гудело приятно.
Она, развалясь на диване рядом с Ляйсян, мотнула головой, глаза блестели от выпитого:
— Не-а. Не хочу. Давай еще посидим. Чуть-чуть.
Рустам, разливая остатки коньяка по рюмкам, хмыкнул:
— Чего спешить? Домой завтракать? — пошутил он.
— Нет, просто хватит. Я пошел. Лена? – настаивал я.
— Сиди, сиди! – замахала руками Ляйсян, уже заметно заплетающимся языком. — Я с ней посижу!
Лена улыбнулась мне виновато-упрямо:
— Я потом. Минут через двадцать. Обещаю.
— Придешь? – спросил я уже в дверном проеме. Коридор пах чужим ковром и старыми обоями.
— Приду, приду! – донеслось из глубины квартиры.
Дверь в квартиру я оставил приоткрытой. Зачем? Наверное, чтобы ей не копаться там потом пьяной. Глупость. Спустился этажом ниже, к себе. Темно, тихо. Не раздеваясь, плюхнулся на диван в зале. Алкогольная волна накрыла мгновенно. Провалился в черное, тяжелое забытье.
Проснулся не от света, не от звука будильника. От стонов. Сначала сквозь сон показалось – кошмар. Но нет. Стоны. Нет, не стоны – пронзительные, прерывистые крики. Женские. Знакомые до мурашек. Лена. Кричала. Не от боли – от того самого. Дико, громко, с надрывом. И шли они... сверху. Прямо через потолок.
Меня вырвало холодом изнутри. Затрясло, как в лихорадке. Время потеряло смысл. Сколько прошло? Час? Два? Крики не стихали, наоборот, набирали силу, сливаясь в одну протяжную, животную ноту. Они резали тишину нашей квартиры, впивались в мозг. Я вскочил. Ноги были ватными, сердце колотилось где-то в горле. В голове – белый шум ярости и неверия.
Вылетел в подъезд. Лестница. Один пролет. Дверь в квартире на восьмом была приоткрыта, как я и оставил. Дёрнул её. В прихожей пахло перегаром, табаком и чем-то еще – сладковатым.
На кухне, за столом, уставленным пустыми бутылками и грязной посудой, сидела Ляйсян. Одна. Голова лежала на руках, спина вздрагивала от беззвучных рыданий. Волосы растрепаны, макияж размазан черными ручьями по щекам. Она подняла на меня мутные, заплаканные глаза, полные такой тоски и опустошенности, что стало не по себе. Пробормотала что-то невнятное, слюнявое. Я не разобрал ни слова. Ее пьяное горе было фоном, белым шумом на краю моего сознания.
Крики доносились из зала. Оттуда же, из-за закрытой межкомнатной двери, слышался еще и хриплый мужской стон, приглушенный, но отчетливый. Хлюпающие, мерзкие звуки.
— Они там?! – прошипел я, но Ляйсян только бессмысленно мотнула головой, уткнувшись обратно в руки.
Подскочил к двери в зал. Ручка не поддалась – заперто изнутри. Без мысли, на чистой адреналиновой ярости, я отшатнулся и пнул дверь ногой рядом с замком. Дерево треснуло, щелкнул язычок замка. Еще пинок – и дверь распахнулась, ударившись о стену.
Картина впилась в сетчатку глаза, как раскаленная игла.
Свет торшера падал на разложенный диван. И на них. Рустам. Мой «друг». Наш сосед сверху. Он лежал на спине. А сверху на нем, спиной ко мне, двигалась Лена. Моя жена. Ее тело изгибалось в знакомом мне ритме, но теперь – чужом, предательском. Длинные волосы раскачивались по оголенной спине. Она закинула голову, и из горла вырвался тот самый дикий, завывающий крик, который разбудил меня. Они были так увлечены, так пьяны своим грязным экстазом, что даже не услышали, как вломились в их берлогу.
Время сжалось в точку. Я не думал. Тело действовало само. Шаг. Другой. Подлетел. Вцепился в ее волосы – в эти самые волосы, что я любил гладить – и рванул со всей силы вниз и вбок. С диким воплем она свалилась с Рустама на пол, на скользкий линолеум возле дивана. Голая, жалкая, с остекленевшими от ужаса и хмеля глазами.
Рустам, охнув, попытался приподняться на локтях. Его лицо – лицо человека, с которым я еще пару часов назад делил бутылку – было искажено пьяной тупостью и внезапным страхом. Я не дал ему опомниться. Кулак со всего маху врезался ему в скулу. Хруст. Пальцы онемели. Второй удар – в переносицу. Кровь брызнула на простыню. Он захрипел, закатил глаза, рухнул на спину.
Я стоял над ними. Дышал, как загнанный зверь. Лена сидела на полу, поджав ноги, прикрываясь руками. Не плакала. Смотрела сквозь меня. В ее глазах не было ни стыда, ни раскаяния – только пьяное оцепенение и страх. Рустам хлюпал носом, кровь текла по щеке на подушку.
Ничего не сказав, развернулся и пошел. Мимо кухни, где Ляйсян все так же сидела в столбе собственной пьяной тоски. Мимо прихожей. Вышел в подъезд. Спустился на седьмой. Запер дверь на все замки. Руки тряслись так, что ключ едва попал в скважину. Упал на кровать. Не спал до утра. Слушал тишину. Ждал, что она придет.
Утром она пришла за вещами. Бледная, помятая, с пустыми глазами. Когда она наклонялась, собирая свои тряпки в сумку, я увидел ее колени. Обе коленки в сплошных ссадинах, в кровоподтеках, в запекшейся крови и серой грязи с линолеума. Как наждаком содраны. Картина дополнялась сама: как он держал ее, как водил по полу... Меня снова вывернуло. Она ничего не сказала. Ушла. Дверь захлопнулась.
Год прошёл. Вместе, конечно, не живем. Казалось бы, точка. Но жизнь, особенно грязная, редко ставит точки. Позже, случайно, как червь выползает из разлагающегося дерева, всплыло прошлое. Глубже. Гораздо глубже.
Как-то, роясь в старом ноутбуке (пароли, они такие, иногда остаются), нашел сохраненный вход в одну ее забытую соцсеть. Любопытство? Желание доконать себя? Зашел. Листал. Чужая жизнь. Пока не наткнулся на сообщения. От него. «Рашид». Имя, всплывшее из прошлых подозрений, смутных разговоров. Дагестанец. Знакомый ее подруги.
Он писал, она отвечала, долгая переписка, которую я решил прочитать. Я, с каменным лицом и ледяным сердцем, вглядывался в каждую букву. Рашид писал ей очень развязно, всё в деталях. Там было ВСЁ. Как она приходила к нему «в гости» днем, когда я был на работе. Как они трахались прямо в нашей квартире, на нашей кровати. Не раз. Не два. «Десятки раз», – хвастался он. Как возил ее в гостиницы на пару часов. Какие позы любила. Как стонала. Детали. Мелкие, грязные, убийственные детали. Два года назад. Как раз тогда, когда я думал, что у нас кризис, но мы справимся.
29 ей сейчас. Мне – 31. Восьмой этаж пустует, Рустам с Ляйсян съехали вскоре после того вечера. Но эхо их криков, стук той двери и вид ее ободранных коленей – остались. Как и холодное знание: то, что я увидел тогда – не начало. Это был лишь очередной акт давно идущего спектакля подлости. Играли все. А я был последним, кто узнал правила. Если они вообще были.
Друзья, я попрошу каждого из вас поставить лайк, независимо понравилась история или нет, просто в качестве эксперимента и по возможности комментарий написать💪
Подписывайтесь на мой канал, а также ТЕЛЕГРАММ ⬇️