Устное народное творчество Северной столицы — неиссякаемый источник загадок и вдохновения.
Несмотря на сравнительно молодой возраст Санкт-Петербурга, его жители по праву считаются хранителями одной из самых богатых фольклорных традиций России. Как она была сформирована и какие ее элементы получили наибольшее распространение — читайте в материале «РосБалта».
«Так короче»
Городской фольклор долгое время развивался вне поля зрения ученых-фольклористов. Отчасти это было связано с их интересом к многовековому устному народному творчеству в сельской местности, отчасти — с художественной обработкой городского фольклора усилиями литераторов или краеведов.
Один из наиболее заметных исследователей петербургского городского фольклора Наум Синдаловский (1935–2021) не стремился к карьере ученого, но при этом написал около 40 книг, в которых систематизировал фольклорное богатство Северной столицы.
«Здесь властвуют разум и воля»: Питер глазами семиотика
Первое проявление городского народного творчества, с которым в Петербурге сталкивается буквально каждый, — это многочисленные неофициальные топонимы. «Васька» — район станции метро «Василеостровская» и вообще весь Васильевский остров; «Акадос», «Гражданка» и «Болты» — территории вокруг станций «Академическая», «Гражданский проспект» и «Балтийская». А вот название «Ветерки» связано не только со станцией «Проспект Ветеранов», но и с районом вдоль одноименного проспекта.
«Просто потому, что так короче и быстрее проговорить. И еще станция метро — это сама станция, а окружающее ее пространство — это уже совершенно другое», — объяснила петербурженка Лариса.
По такому же принципу канал Грибоедова сокращают до «Грибанала» или «Грибков», Екатерининский сквер — до «Катькиного сада», Лиговский проспект — до «Лиговки».
Отдельный жанр петербургских топографических сокращений — иносказательное короткое название районов из нескольких улиц: «Пять углов» (перекресток Загородного проспекта, улиц Разъезжая, Рубинштейна и Ломоносова), «Четыре дурака» (улицы Наставников, Передовиков, Ударников и Энтузиастов в Красногвардейском районе).
При этом некоторые топонимы со временем меняют свой смысл или вообще исчезают. Станция «Чкаловская» имела прозвище «Кончаловская», пока не утратила статус конечной в северной части фиолетовой ветки метро. Станцию «Невский проспект» называли «Красная станция», пока в 2006 году не была изменена красная облицовка ее стен.
Петербург — это вам не Москва
Более сложная составляющая современного городского фольклора — его малые жанры: поговорки, каламбуры, ироничные ответы, анекдоты, дразнилки, страшилки… Короткими фразами обыгрываются многочисленные особенности Северной столицы — погодные условия, нравы местных жителей, особое положение города как части большой России.
Извечное противопоставление Москвы и Петербурга нашло свое отражение в цикле поговорок, бытующих с XIX века: «Москва веселится, Петербург служит», «Петербург будит барабан, Москву — колокол» (намек на роль Петербурга как военной столицы Российской Империи); «Москва женского рода — Петербург мужеского», «Москва невестится, Петербург женихается» (в первый век петербургской истории мужское население преобладало над женским в силу большого количества рабочих, строивших город); «Москва живет домами, Петербург — площадями», «В Москве пьют чай, в Петербурге — кофе» (противопоставление традиционной Москвы европеизированному Петербургу).
«Город, созданный, чтобы страдать»: Питер глазами социолога
Петербург своим столичным статусом неизменно манил провинциалов, но не у всех получалось найти здесь лучшую жизнь: «От каждого порога на Питер дорога», «Питер бока повытер», «Питер кому город, а кому ворог», «В Петербурге денег много, только даром не дают».
Детский треш
Народное творчество отразило время переноса столицы обратно из Петербурга в Москву, советский период истории и демократические преобразования 90-х годов. Это было народное достояние, доступное всем — от мала до велика.
«Столкновения с устным народным творчеством в моей жизни связаны с советским детством, — вспоминает писатель Антон Соя. — Это были дворовые песни, анекдоты и страшилки. У каждой парадной в купчинских многоэтажках стояли скамейки, на которых по вечерам собиралось светское общество малолетних преступников и их нарядных подружек-пэтэушниц. В программу вечера обязательно входил концерт. Какой-нибудь замечательный Водик или Саид с сальными волосами до плеч и в суперклешах, сидя с ногами на скамейке, наяривал на потертой акустической гитаре и с душой выл что-нибудь о жизни несчастных секс-работниц капиталистического ада или непростой судьбе американских наемников во Вьетнаме. Мы, местные малыши, обычно стайкой кружили рядом и впитывали в себя это народное творчество. Но главным его кладезем были пионерские лагеря. Вместе с отбоем приходило время рассказчиков. Истории про черный-черный автомобиль без водителя, гроб на колесиках, девочку без глаз будоражили наше детское сознание. В каждой палате был штатный сказитель, и было совершенно непонятно, придумывает ли он эту дичь на ходу, или пересказывает уже слышанные байки. В любом случае это был целый ныне утраченный жанр. Детский треш. Точно так же утраченный и забытый, как анекдот. А ведь тогда в каждой компании было так важно знать, а главное — уметь рассказывать эти (часто дурацкие) короткие истории. Про Вовочку, Чапая, Крокодила Гену с Чебурашкой или русского, немца и поляка. Анекдоты формировали наше чувство юмора, отношение к жизни и наносили настоящие психологические травмы тем, кто их не понимал или не умел рассказывать».
Антон Соя считает, что детский устный фольклор остался в прошлом из-за распространения интернета и гаджетов. Однако в целом история петербургского фольклора продолжается, обрастая новыми смыслами.
Сказка превращается…
До сих пор существуют и сказители, которые работают преимущественно с крупными формами устного народного творчества. Они собирают сказки и городские легенды, выступают с ними перед публикой.
«В моем цикле из сказок про изобретения засвечена одна из очень популярных городских легенд — про пульт управления массами. Лет через десять после того, как я начал эту сказку рассказывать, в США сняли фильм „Пульт“ с аналогичным содержанием. Суть в том, что человеку случайно попадает пульт для управления людьми. А в моей сказке коммунисты сделали такой агрегат и настроили телерадиовышек для трансляции излучения. Некоторое время пульт существовал в виде большого машинного зала, потом этим залом научились дистанционно управлять и передали управление Леониду Ильичу Брежневу — в виде пульта для телевизора „Электрон“. Ну, а у него дома тоже был телевизор „Электрон“. И в конце концов на старости лет он эти пульты перепутал. А история эта берет начало как раз из интеллигентских баек, которые мне рассказали в Петербурге», — вспоминает собиратель фольклора и сказочник Дмитрий Гайдук.
По его словам, из современного растаманского фольклора большой популярностью в последнее время пользуется сказка «Как старый мореход вентиляцию починил», которая повествует о жизни в петербургской пятиэтажке с упоминанием неизбежных бытовых конфликтов, управляющих компаний и правонарушителей. Записал эту историю Гайдук в 2017 году.
Карты правду говорят: Питер глазами гадалки
И конечно же, городской фольклор остается источником вдохновения для литераторов, на выходе обретая переосмысление в самых причудливых формах.
«Когда я писал городское фэнтези „Витчхантеры“, мне довелось погрузиться в городские легенды и обойти ногами мистические места родного города. Из самых свежих легенд, родившихся при нашей жизни, мне больше всего импонирует Башня Пеля, она же Башня Грифонов, а на самом деле — остаток трубы котельной. Она появилась изначально как арт-объект, расписанная загадочным кодом одним из художников Петербурга Алексеем Костромой в 1994 году. Алексей пронумеровал каждый кирпич башни, а сверху разместил гигантское яйцо — видимо, грифона. Грифон давно вылупился и улетел, а расписанная таинственными цифрами труба-башня осталась. Ну и затем благодаря слухам о том, что номера на кирпичах — это формула счастья (вечности, силы и т. п.) и мистическому флеру от имени петербургского алхимика Вильгельма Пеля, чья аптека располагается поблизости, труба превратилась в объект поклонения пытливой молодежи. Причем в настолько популярный объект, что бедным жильцам двора, в котором стоит эта башня, пришлось закрывать все проходы к ней на хитрые замки и ставить другие преграды. Что, естественно, только увеличило интерес искателей приключений и собирателей городских легенд. Я нагло использовал Башню Пеля в качестве портала в иные миры и в „Витчхантерах“, и своем самом фантасмагоричном романе „З.Л.О“», — рассказал Антон Соя.
Евгений Богучарский
Читайте также:
От парадной до абсурда: лингвистический ОМОН на страже культурного наследия
В Северной столице предложили создать словарь «петербургизмов»
«Невская хроника»: Глаза циклопа, необъяснимая тоска и эхо древней магии
