Дверь захлопнулась с таким грохотом, что дрогнула хрустальная вазочка на тумбе.
Полина прислонилась к косяку и прикрыла глаза. В ушах еще звенел голос матери:
— Ну что это за муж такой?! Совсем от людей отгородил! Ты же моя дочь! Я же тебе добра хочу!
В гостиной Антон молча собирал с дивана разбросанные пакеты. Только напряженная линия его челюсти выдавала внутреннюю бурю.
— Добра хочу...— прошептала Полина, с трудом открывая глаза. — О чем мама тебе говорила? Опять про кредит?
— Пятьсот тысяч. На "срочный ремонт". Хотя у Веры Владимировны квартира отремонтирована год назад, — он подошел к жене, осторожно взял ее за плечи. — И да, снова про то, что я не даю тебе "нормально общаться с родней" и что я тиран.
Полина вздохнула. Картина была до боли знакомой. Мать считала своим долгом и правом управлять жизнью дочери.
"Полиночка, ты же не откажешь старой матери?", "Это же для племянника, твоего крестника!", "Ты же можешь попросить Антона помочь, у него хорошая работа!"
Любой отказ воспринимался матерью, как личное оскорбление. А Антон...
Антон был той непреодолимой скалой, о которую разбивались все попытки Веры Владимировны и ее окружения "устроиться поудобнее на шее Полины".
— Она плакала, Антон, — голос Полины дрогнул. — Говорила, что я стала чужой и что ты меня изолировал. Что я раньше была добрее, отзывчивее...
— Добрее? — мужчина резко повернулся к окну. — Полина, вспомни "раньше". Твоя "доброта" довела тебя до истощения и невроза. Ты работала на трех работах, чтобы покрыть "срочные нужды" твоего брата-бездельника. Ты брала отпуск за свой счет, когда тетя Зина ломала ногу, чтобы ухаживать за ней, хотя у нее две взрослые дочери! Ты отдала свои свадебные деньги на "чудо-лечение" для двоюродного деда, которое оказалось "разводом"!
Антон подошел к Полине, его глаза горели не гневом, а искренней болью:
— Я не изолирую тебя от родни. Я защищаю тебя от их бесконечных запросов, манипуляций и чувства вины, которое они в тебя вбивают годами. Ты не банкомат, Полина, и не сиделка, не спасательный круг для всех, кто не хочет решать свои проблемы сам.
Полина вспомнила телефонный разговор с матерью накануне. Голос Веры Владимировны был сладкий и колючий.
— Поленька, солнышко! Слушай, у Танечки (сестры Полины) сломалась стиралка! Совсем! А у нее же малыш, горы пеленок! Новая стоит бешеных денег... Может, Антон... у него же связи... Или просто поможете деньгами? Чуть-чуть? Ты же не оставишь сестру в беде?
Полина, уставшая после тяжелого дня, уже было ответила: "Мама, я поговорю с Ан...", но Антон мягко забрал телефон из ее руки. Его голос был спокоен, но стален:
— Вера Владимировна, здравствуйте. Стиральные машины ремонтирует сервис или покупаются новые. Если у Тани финансовые трудности, то для этого есть кредиты. Мы не занимаемся финансированием бытовой техники родственников. Полина устала, она отдыхает. Всего доброго, — добавил он и положил трубку.
После этого женщина испытала смешанное чувство облегчения и стыда, а на следующий день приехала Вера Владимировна – "проведать", с пирогом и целым ворохом упреков в адрес Антона.
— Они не понимают, — тихо сказала Полина. — Они искренне считают, что это нормально, что семья – это когда все друг другу должны.
— Нормально – это уважать личные границы, — Антон присел рядом, обнял ее. — Нормально – это не вытягивать из тебя последние силы и деньги. Нормально – это радоваться за тебя, а не рассматривать тебя как ресурс. Я вижу, как ты сжимаешься каждый раз, когда звонит теща, как у тебя учащается пульс. Это не нормально.
— Я не запрещаю тебе общаться с ними, но я буду рядом, когда они начнут давить. Я буду говорить "нет" за нас обоих, когда ты не можешь. Потому что я твой муж. Моя работа – беречь тебя, даже если это значит быть для них "тираном". Пусть ненавидят меня. Лишь бы ты могла дышать свободно, — он поднял ее подбородок, заглянул в глаза.
Полина прижалась к его плечу. Слова матери о том, что Антон подмял ее под себя, все еще звенели в ушах.
— Спасибо, — прошептала она. — Просто... спасибо.
Антон тихо поцеловал ее в макушку. В тишине квартиры, где наконец не было посторонних голосов и требований, его слова прозвучали ясно и твердо:
— Никто не сядет тебе на шею, Полина, пока я дышу. Они могут считать меня, кем угодно, но ты знай правду.
Три недели спустя
Полина допивала чай на кухне, когда в дверь постучали – настойчиво и властно. Сердце екнуло.
Она узнала этот стук. Антон, читавший на диване книгу, поднял на нее взгляд. В его глазах не было тревоги, лишь тихий вопрос: "Ты готова?"
Полина сделала глубокий вдох и кивнула. Он не двинулся с места, увидев, как жена пошла открывать.
За дверью, действительно, Полина увидела Веру Владимировну. На лице матери была смесь обиды и привычной уверенности в своей правоте.
— Я зайду или так и будем стоять?! – начала она и попыталась протиснуться мимо дочери в прихожую.
Однако Полина не отступила ни на шаг. Она еще крепче вцепилась в косяк, блокируя вход.
— Здравствуй, мама. Что случилось? – голос девушки звучал ровно, но внутри все дрожало.
— Случилось! У дяди Коли холодильник помер! Совсем! А у него же инсулин хранить надо! Новый – космос стоит! Ты же знаешь, он на пенсии еле-еле... – Вера Владимировна говорила скороговоркой, не глядя в глаза дочери, будто бы отрабатывала заученный сценарий. – Нужно срочно! Ты же не оставишь родного дядю? Антон пусть даст денег, если у тебя нет, или в кредит оформит быстро, у него связи... Мы потом как-нибудь...
Раньше эти слова вызвали бы в Полине вихрь вины и паники. Сейчас она почувствовала лишь холодную, тяжелую усталость.
Она вспомнила брата, вечно "в долгах как в шелках", тетю Зину, чьи дочери так и не научились варить суп, свадебные деньги, ушедшие в никуда... И этот вечный, бесконечный "ремонт" в доме матери.
— Мама, – Полина перебила ее. – Дядя Коля – взрослый человек. У него есть дети. У него есть пенсия. Если холодильник сломался, есть сервисы по ремонту. Есть кредиты в банках, специально для таких случаев.
Вера Владимировна остолбенела. Ее рот приоткрылся от неожиданности и удивления.
— Как... Как ты можешь так с нами?! Это же родная кровь! Семья! Мы же все друг за друга! – она попыталась вновь перейти на крик, на манипуляцию слезами.
— Семья – это не про то, чтобы садиться друг другу на шею и требовать, – Полина проговорила эти слова четко, глядя матери в глаза.
Она почувствовала спиной спокойное присутствие Антона в дверном проеме гостиной. Его молчание придавало ей силы.
— Семья – это про уважение и поддержку, а не про бесконечное вытягивание денег и ресурсов. Я больше не банкомат. Я больше не спасательный круг для всех, кто не хочет решать свои проблемы сам. И Антон тут ни при чем. Это мое решение!
— Это он тебя научил! Он тебя изуродовал! – зашипела Вера Владимировна, трясясь от злости. – Ты раньше сердцем жила!
— Раньше я позволяла вам меня использовать, мама, до нервного срыва и до истощения. Больше – не позволю, – Полина сделала шаг назад, ее рука легла на ручку двери. – Дяде Коле я искренне сочувствую. Посоветуй ему обратиться в в сервис или к своим родным детям.
Лицо Веры Владимировны побагровело. Она хотела что-то крикнуть, обвинить, но увидела в глазах дочери отсутствие страха перед ее гневом.
— Ты... Ты мне не дочь! – выдохнула женщина сдавленно, медленно поворачиваясь.
— Мне жаль, что ты так думаешь, – тихо ответила Полина. – Когда захочешь поговорить по-человечески – без требований – позвони, а пока до свидания, мама.
Вера Владимировна презрительно сощурила глаза и выскочила из квартиры дочери и зятя.
Из гостиной вышел Антон. Он не стал расспрашивать жену, не стал утешать ее громкими словами.
Мужчина просто молча подошел к ней, крепко обнял и прижал к себе. Она почувствовала, как дрожь в руках постепенно утихает под его теплом и спокойствием.
— Я... я сделала это, — растерянно, будто бы сама от себя не ожидая, прошептала Полина.
Слова дочери для Веры Владимировны стали сильнейшим ударом. Никогда раньше девушка не позволяла себе так с ней разговаривать.
В приступе ярости женщина внесла номер телефона Полины в черный список, решив, что больше никогда не обратится к ней.