Запах моего сына — это лучшее, что есть на свете. Смесь молока, детской присыпки и чего-то неуловимого, вселенского. Я вдыхала этот аромат, качая на руках крошечный, посапывающий комочек, и чувствовала, как весь остальной мир съёживается, становится неважным. Декрет. Странное, тягучее время, когда дни сливаются в один бесконечный цикл кормлений, пелёнок и колыбельных. Моя блестящая карьера финансового аналитика, совещания и дедлайны остались где-то там, в прошлой жизни, за плотно закрытой дверью. Сейчас вся моя вселенная была здесь, в этой двухкомнатной квартире, в этих 62 квадратных метрах счастья и усталости.
Квартира принадлежала свекрови, Елене Николаевне. Она не упускала случая об этом напомнить. Не зло, нет. А так, по-матерински, с мягкой улыбкой, подкладывая мне в тарелку кусок пирога.
- Кушайте, кушайте, деточки. Хорошо, что есть где вам гнёздышко вить. Я для своего Олежки ничего не пожалею. Вот, скоро и документики на него перепишу, будет полноправным хозяином.
Олег, мой муж, смущённо улыбался и кивал. Он обожал свою мать. А я… я ей не доверяла. Что-то было в её сахарной улыбке, в цепком взгляде, что заставляло мой внутренний радар тревожно пищать. Я видела, как она «помогла» Олегу расстаться с его предыдущей девушкой, которая, по мнению Елены Николаевны, была «недостаточно хозяйственной». Я знала, как она контролировала каждый его крупный расход. И я понимала: декрет, моя финансовая зависимость — это её звёздный час. Момент, когда она может расставить все фигуры на доске так, как ей удобно.
Однажды вечером, когда Олег вернулся с работы, я, уложив наконец-то сына, решилась на разговор.
- Олеж, давай кое-что подпишем, для нашего спокойствия?
- Что ещё подпишем? — он устало стягивал галстук.
- Простое соглашение. Что как только твоя мама переписывает на тебя квартиру, ты в течение месяца выделяешь мне и сыну по половине доли. Чтобы мы все были защищены. Чтобы у нашего ребёнка было гарантированное будущее.
Олег нахмурился.
- Ань, ну ты начинаешь… Мама же не монстр. Она всё для нас делает. Зачем эти бумажки? Мы же семья.
- Семья — это доверие, я согласна. А бумажка — это гарантия, — твёрдо сказала я. — Ты же знаешь, я привыкла всё просчитывать. Давай сделаем это для моего спокойствия. Просто формальность.
Он долго сопротивлялся, говорил, что это обидит маму, что я накручиваю себя. Но в конце концов, устав от спора, махнул рукой: «Давай свою бумагу!» Я достала заранее напечатанный лист. Никаких юридических сложностей. Простой, ясный текст. Он быстро пробежал глазами и, вздохнув, поставил подпись. «Довольна?» — спросил он. Я молча кивнула, убирая документ в папку со свидетельством о рождении сына. Я была не довольна. Я была на шаг впереди. И это давало мне хрупкое, но такое необходимое чувство контроля.
Шли месяцы. Сын рос, я всё глубже увязала в быте. Елена Николаевна помогала. Приходила с кастрюльками супа, гуляла с коляской, но каждое её слово было пропитано ядом собственничества.
- Ох, как же Олежек-то устаёт, один кормилец в семье! — вздыхала она, глядя на меня. — Ничего, Анечка, твоё дело сейчас — дом и ребёнок. Главное, что у вас есть крыша над головой. Моя крыша.
Она всё чаще стала называть квартиру «Олежкиной». «Надо бы шторы в Олежкиной спальне поменять», «Пора бы в Олежкиной квартире ремонт сделать». А потом, однажды, во время чаепития, она как бы невзначай бросила фразу, от которой у меня заледенело сердце.
- Хорошо, что я успела все дела с документами закончить. Теперь-то я спокойна. Квартира на сыне, всё как положено.
Она сказала это так буднично, будто о погоде. И посмотрела на меня с плохо скрытым торжеством. Я почувствовала, как кровь отхлынула от лица, но заставила себя улыбнуться.
- Ой, как замечательно, Елена Николаевна! Наконец-то!
Внутри всё кричало. Они сделали это за моей спиной. Пока я меняла подгузники и не спала ночами, они провернули свою аферу. Муж и его мать.
На следующий день, дождавшись, когда Олег уйдёт на работу, я начала действовать. Мне нужны были доказательства.
- Олеж, — позвонила я ему, стараясь, чтобы голос звучал как можно беззаботнее. — Слушай, я тут детские пособия оформляю, там нужна куча бумаг. Можешь сказать, где у нас папка с документами на квартиру? Мне оттуда выписку из домовой книги надо.
Он, ничего не подозревая, назвал место. В ящике его письменного стола.
Вечером, когда он был в душе, я открыла ящик. Руки слегка дрожали. Вот она, папка. Сверху лежало свеженькое, пахнущее типографской краской свидетельство о собственности. Собственник: Олег Игоревич Петров. Основание: договор дарения. Дата — две недели назад.
Я почувствовала глухой удар в груди, будто меня предали самые близкие люди. Ах, нет. Не будто. Меня предали.
Я начала лихорадочно перебирать бумаги. И вот он. В самом низу, прижатый старыми квитанциями, лежал мой документ. Наше соглашение, с его размашистой подписью. Он даже не потрудился его уничтожить. Забыл. Посчитал неважным.
Холодная ярость вытеснила боль. Я быстро сфотографировала на телефон все страницы: договор дарения, новое свидетельство, наше соглашение. Отправила себе на почту и в облако. Спрятала оригинал соглашения на место. Они считали меня уставшей, зависимой клушей. Они жестоко ошибались.
Попытки поговорить с Олегом провалились.
- Ань, ну какая разница? — уклонялся он от ответа. — Квартира в семье. Мама так решила, ей виднее. Не заводись, пожалуйста.
Он не понимал. Или не хотел понимать. Он был просто удобным инструментом в руках своей матери. Что ж, теперь игра пойдёт по моим правилам.
Кульминация наступила через неделю. Воскресенье. Елена Николаевна пришла «навестить внука» и, как всегда, начала раздавать ценные указания. Я молча сносила её поучения, пока речь не зашла о продаже моей машины.
- Анечка, а зачем тебе сейчас машина? Ты же дома сидишь, — начала она издалека. — А Олегу тяжело, кредит на нём висит. Продали бы твою машину, и ему полегче стало бы.
Это была последняя капля.
- Моя машина останется при мне, Елена Николаевна, — спокойно, но твёрдо ответила я.
- Что значит «при тебе»? — её брови поползли вверх. — Вы теперь семья! Всё должно быть общее! Или ты забыла, в чьём доме ты живёшь?
И тут её прорвало. Видимо, моё тихое сопротивление вывело её из себя.
- Ты должна быть благодарна, что мой сын тебя приютил! Что я вам дала эту квартиру! А ты ещё права качаешь! Да кто ты здесь такая? У тебя тут ничего нет! Мой сын — единственный собственник! А ты — НИКТО! Пустое место!
Она кричала, размахивая руками. Олег сидел на диване, бледный, и молчал. Он позволил ей так говорить со мной. Со своей женой. Матерью его ребёнка.
Я выдержала паузу, давая ей выдохнуться. Затем медленно встала, подошла к комоду и достала свой телефон. Открыла галерею.
- Ошибаетесь, Елена Николаевна, — мой голос звенел от ледяного спокойствия. — Во-первых, я не «никто». Я — жена вашего сына и мать вашего внука. А во-вторых…
Я повернула экран телефона сначала к ней, потом к Олегу. На экране была чёткая фотография нашего соглашения.
- У меня есть вот такой интересный документ. С подписью вашего сына. Где он обязуется оформить на меня и нашего ребёнка половину этой квартиры. Документ, который имеет полную юридическую силу как договор о намерениях. Вы хотели провернуть всё тихо, пока я меняю пелёнки? Забрать у меня последнее, оставив нас с сыном без всяких прав? Но я всё предвидела.
Я перевела взгляд на застывшего Олега.
- Так что у нас теперь два варианта, дорогие мои. Либо ты, муж, выполняешь условия нашего соглашения, и мы идём к нотариусу. Либо мы встречаемся в суде. И поверьте, я сделаю этот процесс максимально публичным. Я расскажу и про это «дарение», и про ваше отношение ко мне, и про многие другие ваши «семейные тайны». Думаю, вашим деловым партнёрам будет очень интересно.
Лицо Елены Николаевны медленно меняло цвет с багрового на мертвенно-бледный. Её тщательно выстроенный план, её уверенность в собственной хитрости и моей глупости рухнули в одно мгновение. Она смотрела на меня, как на привидение. Она проиграла. Проиграла уставшей женщине в декрете.
Олег смотрел то на меня, то на мать, и я видела в его глазах не только страх, но и запоздалое, мучительное прозрение. Он наконец-то понял, в какую ловушку загнала его собственная мать, и из какой ямы я только что вытащила не только себя, но и будущее нашего сына.
Квартиру мы переоформили через неделю. Олег был тих и подавлен. Он сделал всё, что я сказала, без единого слова возражений. Елена Николаевна с тех пор у нас не появлялась. Звонила только, чтобы спросить про внука, и её голос был сухим и чужим. Ледяная стена между нами выросла навсегда.
Наш брак трещал по швам. Доверие, однажды разбитое, не склеить. Мы остались вместе. Ради сына. И потому что где-то в глубине души я видела, что Олег — не злой человек. Он просто слабый. И он начал меняться. Медленно, болезненно, он начал выбираться из-под маминого крыла, учиться быть мужем и отцом, а не только сыном.
Я добилась своего. Я отстояла своё право, своё достоинство и крышу над головой для своего ребёнка. Но победа эта была с горьким привкусом. Я сидела в нашей квартире, качала на руках своего сына, пахнущего молоком и счастьем, и понимала, что теперь я всегда буду начеку. Любовь — это прекрасно. Доверие — бесценно. Но иногда самый важный документ в твоей жизни — это тот, который ты подписываешь не сердцем, а холодным, трезвым умом.