— Машка, открой дверь! Я же вижу, что ты дома!
Я стояла в прихожей и смотрела в глазок. Лена колотила кулаком по двери, её голос срывался на визг. Соседи наверняка уже выглядывают — в нашем доме стены картонные.
— Машка, ну хватит дурака валять! Открывай немедленно!
Я отошла от двери. Села на табуретку, которую Лена притащила из кухни месяц назад — мол, удобнее обуваться. Всё в этой квартире напоминало о ней. Её тапочки у порога, её косметика в ванной, её кружка на кухне с надписью "Лучшая сестра в мире".
— Я знаю, что ты меня слышишь! — Лена теперь колотила ещё сильнее. — Мне нужны мои вещи!
Твои вещи? Я чуть не рассмеялась. Какие твои вещи, Леночка? Халат, который я тебе купила? Или крем для лица за три тысячи, который ты "случайно" заказала на мою карту?
— Маша, ну это же глупо! Открой, поговорим как взрослые люди!
Как взрослые люди. Как же. Взрослые люди не живут полгода на шее у сестры, не врут про временные трудности и не исчезают на неделю без объяснений, прихватив последние деньги с тумбочки.
Стук прекратился. Я подошла к глазку — Лена стояла, прислонившись спиной к двери. Плечи у неё дрожали. Плакала, наверное. Как всегда, когда не получалось добиться своего.
Телефон завибрировал. Сообщение от неё: "Машенька, ну пожалуйста. Мне правда нужно забрать документы. И объяснить всё."
Объяснить. Что тут объяснять? Что в очередной раз попала в историю? Что опять влюбилась в "не того" мужика? Что деньги, которые я дала на съём жилья, потратила на подарки для этого самого "не того"?
Ещё одно сообщение: "Я знаю, ты злишься. Но ведь я твоя сестра."
Да, сестра. Младшенькая. На два года младше, но всю жизнь как будто на двадцать лет младше. Мама её до самой смерти жалела: "Ленка у нас такая ранимая, берегите её". А меня не надо было беречь. Я же старшая, я же сильная, я же должна понимать.
— Маш, ну хватит! — снова голос за дверью. — Сосед выходил, видел тебя сегодня! Я знаю, что ты дома!
Конечно, знаешь. Потому что сегодня пятница, а по пятницам я всегда дома. Убираюсь, готовлю на выходные, стираю. Ты же знаешь все мои привычки — полгода наблюдала.
— Ладно, — голос стал тише, — не хочешь открывать — не открывай. Но поговорить нам всё равно придётся. Я подожду внизу. У меня времени много.
Я услышала, как она спускается по лестнице. Каблуки стучат — новые туфли, видимо. Интересно, на чьи деньги?
Прошла на кухню, поставила чайник. За окном уже темнеет, хотя только шесть вечера. Ноябрь, мерзкий месяц. Дождь, слякоть, короткий день. В такую погоду особенно не хочется выходить на улицу. А Лена знает — знает и пользуется.
Телефон снова завибрировал. На этот раз звонок. Номер Лены. Я сбросила вызов.
Сразу же новое сообщение: "Отвечай, когда я звоню. Это важно."
Важно. Для неё всегда важно то, что нужно ей прямо сейчас. А то, что важно для меня, почему-то может подождать. Как той зимой, когда я слегла с пневмонией, а она ушла к подружке "развеяться". Или как в прошлом году, когда мне нужна была помощь с переездом, а у неё как раз "критические дни и плохое самочувствие".
Чайник закипел. Я заварила себе ромашковый чай — успокаивает нервы. Села к окну, выглянула во двор. Лена стоит у подъезда, курит. В тонкой курточке, без шапки. Специально, конечно. Чтобы я увидела, как ей холодно, и пожалела.
Не пожалею.
— Машенька! — она задрала голову, увидела меня в окне. — Машенька, ну спустись! Поговорим хотя бы через домофон!
Я отошла от окна. Села за стол, взяла в руки кружку. Горячая, приятная. В квартире тихо — только холодильник гудит да соседи сверху телевизор включили.
Полгода назад я мечтала о такой тишине. Когда Лена переехала ко мне, тишины не стало совсем. Она постоянно болтала по телефону, включала музыку, приводила подружек. А я молчала. Потому что она "в тяжёлой ситуации", потому что "временно", потому что "сестра же".
Домофон зазвонил. Конечно. Кто-то из соседей её впустил. Сейчас будет снова колотить в дверь.
Но стука не было. Вместо этого в щель под дверью просунули листок бумаги. Я подождала минуту, потом подошла, подняла.
"Машка, я понимаю, что накосячила. Но давай поговорим. Хочу всё объяснить. Спускайся к машине через полчаса. Если не спустишься — уеду навсегда. Решай сама. Лена."
Навсегда. Как громко сказано. А через месяц опять появится — с цветами, слезами и новой историей о том, как её все обижают.
Я скомкала записку, выбросила в мусорное ведро. Потом передумала, достала, разгладила. Перечитала.
"Решай сама". Вот именно. Решай сама, Маша. Как всегда. Решай, давать ли сестре деньги в долг в седьмой раз. Решай, пускать ли её ночевать "на пару дней". Решай, покрывать ли её враньё перед родственниками. Решай, прощать ли очередную подлость.
А она что решает? Она решает, сколько денег взять из моего кошелька. Решает, какую из моих вещей "одолжить" без спроса. Решает, когда мне удобно выслушивать её проблемы.
Телефон зазвонил. Алёнка, моя подруга.
— Привет, Маш. Как дела?
— Нормально. Лена объявилась.
— О. И что хочет?
— Поговорить. Объяснить всё.
— А ты?
— А я не знаю.
— Маш, ну сколько можно? Сколько раз ты её прощала?
— Много.
— И что? Она изменилась?
— Нет.
— Тогда какой смысл в очередном прощении?
Я посмотрела в окно. Лена всё ещё стоит у подъезда, но теперь не одна. К ней подошёл какой-то мужчина. Высокий, в дорогой куртке. Они о чём-то разговаривают, он обнимает её за плечи.
— Алён, а что такое — уметь прощать?
— Как это что? Ну... не держать зла. Отпускать обиды.
— А если обижают снова и снова?
— Тогда это уже не прощение, а попустительство.
— В смысле?
— В смысле ты позволяешь человеку делать с тобой что угодно. Под видом прощения.
Я задумалась. Позволяю? Да, наверное, позволяю. Каждый раз, когда говорю "ладно, забыли", я даю Лене понять: можно продолжать. Можно брать без спроса, врать, исчезать, а потом возвращаться с просьбами о прощении.
— Маш, ты там?
— Да, я тут. Алён, а как понять — стоит прощать или не стоит?
— Есть простой тест. Человек просит прощения и что? Меняется? Или продолжает делать то же самое?
— Продолжает.
— Ну вот. Значит, он просит прощения не потому, что раскаивается. А потому, что ему удобно, чтобы ты простила.
За окном Лена с мужчиной садятся в машину. Дорогую, кстати. БМВ или Мерседес — я в марках не разбираюсь. Но то, что не дешёвая, понятно.
— Алён, а если я не прощу, я буду плохой сестрой?
— Маш, ты уже двадцать лет хорошая сестра. И что, помогло?
— Нет.
— Тогда попробуй быть плохой. Хуже точно не будет.
Машина отъехала от подъезда. Лена не спустилась за полчаса, как обещала. Спустилась за десять минут, как только подъехал её новый "принц". И уехала с ним, не дожидаясь моего решения.
Какое решение, Лена? Ты уже всё решила сама. Как всегда.
— Алён, она уехала.
— С кем?
— С каким-то мужиком. На дорогой машине.
— Ну вот. Значит, проблемы решились сами собой. А ты переживала.
— Значит, опять к кому-то переехала.
— И отлично. Пусть теперь кто-то другой решает её проблемы.
Но я знала: это ненадолго. Через месяц, максимум два, Лена снова появится. С новой историей, новыми слезами, новыми обещаниями исправиться.
— Алён, а что, если я в следующий раз не отвечу на звонки? Не открою дверь?
— Правильно сделаешь.
— Но ведь я её сестра...
— Маш, послушай меня внимательно. Ты не обязана спасать взрослого человека от последствий его поступков. Даже если этот человек — твоя сестра.
— Но мама говорила...
— Мама говорила то, что казалось ей правильным тогда. Но мамы уже нет, а ты живёшь свою жизнь. И имеешь право решать, кого впускать в эту жизнь, а кого нет.
После разговора с Алёнкой я ходила по квартире и собирала Ленины вещи. Немного оказалось, если честно. Пара платьев, косметичка, несколько книг. Остальное — моё. Которое она считала своим.
Сложила всё в пакет, поставила у двери. Завтра отвезу к ней на работу. Или нет, лучше передам через общих знакомых. Не хочу видеть её слёзы и выслушивать объяснения.
Вечером, когда я уже готовилась ко сну, пришло сообщение: "Маш, извини, что не дождалась. Срочно понадобилось уехать. Поговорим завтра. Я всё объясню."
Всё объясню. Конечно. Объяснишь, как объясняла уже сто раз. И я, как дура, буду слушать и кивать. А потом прощать.
Я набрала ответ: "Твои вещи будут у Светки. Заберёшь, когда удобно."
Отправила и сразу же заблокировала номер.
Потом достала из ящика стола связку ключей — запасные от квартиры. Те самые, которые дала Лене "на всякий случай". Завтра поменяю замки. А то мало ли что взбредёт ей в голову.
Легла спать и вдруг поняла: в квартире тишина. Настоящая, полная тишина. Никто не шуршит пакетами на кухне, не разговаривает по телефону, не включает воду в ванной.
И мне эта тишина нравится.
Утром проснулась от звонка в дверь. Сердце ёкнуло — неужели Лена? Но в глазке увидела почтальона.
— Заказное письмо для Лены Петровой.
— Она здесь не проживает.
— А раньше проживала? Указан этот адрес.
— Раньше гостила. Ненадолго.
— Понятно. Ну тогда отнесу обратно на почту.
Почтальон ушёл, а я подумала: даже почта знает, что Лена здесь жила. А я говорю "гостила". Почему вру самой себе?
Она не гостила. Она жила. За мой счёт, на моей территории, по моим правилам. А я делала вид, что это временно, что скоро всё наладится, что я просто помогаю сестре в трудную минуту.
Полгода — это не минута. Это полжизни, если считать по меркам Лениной ответственности.
В обед пришло сообщение с незнакомого номера: "Маша, это Лена. Ты заблокировала мой номер? Зачем? Я же сказала, что объясню всё."
Я не ответила. Заблокировала и этот номер.
Через час — новое сообщение, с третьего номера: "Маш, ну это уже глупо. Мы же взрослые люди. Давай встретимся, поговорим нормально."
И снова заблокировала.
К вечеру номеров набралось штук пять. Лена была настойчивой, когда дело касалось её интересов.
Но я больше не читала сообщения. Просто блокировала номера один за другим.
А вечером позвонила Светка, наша общая знакомая:
— Маш, Ленка просила передать...
— Стоп, — перебила я. — Не хочу ничего слышать.
— Но она говорит, что ты не умеешь прощать...
— А она умеет не обижать?
— Ну... она же в сложной ситуации...
— Света, сколько лет мы знакомы?
— Да лет пятнадцать, наверное.
— И сколько из этих пятнадцати лет Лена была в сложной ситуации?
Пауза.
— Ну... часто, — неуверенно ответила Светка.
— Все пятнадцать лет, Света. Все пятнадцать лет она в сложной ситуации. И все пятнадцать лет кто-то должен её из этой ситуации вытаскивать.
— Но ведь ты её сестра...
— Я её сестра, а не мать. И не обязана всю жизнь вытирать ей сопли.
— Маш, ты какая-то жёсткая стала...
— Стала. И знаешь что? Мне нравится.
После разговора со Светкой я поняла: началось. Сейчас все общие знакомые будут звонить и объяснять мне, какая я чёрствая. Лена умеет представить себя жертвой — это её главный талант.
Но мне уже всё равно. Пусть думают что хотят. Я устала быть хорошей для всех. Устала извиняться за то, что не хочу больше терпеть. Устала прощать то, что простить невозможно.
Потому что настоящее прощение требует раскаяния. А раскаяние — это не слова "извини, больше не буду". Раскаяние — это изменение поведения.
А Лена за тридцать лет ни разу не изменила поведение. Только слова менялись.
И я больше не буду слушать эти слова.
Вечером сидела на кухне, пила чай и думала о том, что завтра суббота. Целый день впереди. Можно съездить в театр — давно хотела. Или в музей. Или просто погулять по городу.
Без оглядки на то, что кому-то нужны деньги в долг. Без страха, что придётся выслушивать чужие проблемы. Просто я и мой выходной день.
И тут я поняла: это и есть умение прощать. Простить себе право жить своей жизнью. Простить себе право сказать "нет". Простить себе право не спасать тех, кто не хочет спасаться.
А Лена пусть учится прощать сама себе свои поступки. И искать выход из своих ситуаций.
Без моей помощи.
На следующий день я поменяла замки, а Ленины вещи передала через Светку. Вместе с запиской: "Больше не звони и не приходи. Учись решать проблемы сама."
Жёстко? Может быть.
Но честно.
Другие похожие истории вы найдёте в подборке «Семейные драмы и конфликты»:
это рассказы о том, когда семья — не поддержка, а испытание. Ссоры, давление родных и борьба за свои границы. Для тех, кто знает, как сложно уживаться даже с самыми близкими.