Старинный дом в пригороде Твери стоял на краю обрыва, глядя на Волгу, что лениво текла внизу. Его облупившиеся стены, выкрашенные когда-то в бледно-зеленый, хранили память о временах, когда здесь собиралась большая семья. Деревянные ставни поскрипывали на ветру, а сад, раскинувшийся за домом, каждую весну утопал в сиреневом цвету. Запах был таким густым, что, казалось, его можно намазать на хлеб, как варенье. Именно сюда, в этот дом, каждый май съезжались родственники — кто с надеждой на отдых, кто с грузом нерешенных проблем.
Весна 2025 года выдалась ранней. Сирень зацвела в начале мая, и двор наполнился ее сладким ароматом. Первой приехала Лена, младшая из трех сестер. Ей было тридцать два, но в семье ее по-прежнему считали «маленькой». Лена припарковала свой потрепанный «Логан» у ворот и, не выключая радио, где крутили старый хит Земфиры, вышла из машины. Она вдохнула знакомый запах сирени, и на мгновение ей показалось, что ей снова пятнадцать, а мама зовет ее пить чай на веранде.
Лена приехала из Москвы, где работала маркетологом в небольшой IT-компании. Последние месяцы выдались тяжелыми: сокращения, бесконечные дедлайны и ссоры с начальством. Она надеялась, что несколько дней в доме деда помогут ей перезагрузиться. Но, оглядев заросший сад и покосившийся забор, Лена поняла, что покой здесь найти будет непросто.
Следом приехал ее старший брат Миша. Его внедорожник, блестящий, как будто только из салона, выглядел чужеродно рядом с Лениной машиной. Миша, сорокалетний предприниматель из Питера, занимался поставками стройматериалов. Дела шли неплохо, но он сам признавался, что устал от бесконечных переговоров и подковерных игр. Миша был старшим в семье, и это накладывало отпечаток: он привык всех опекать, даже когда его об этом не просили.
— Ленка, ты чего такая хмурая? — крикнул он, выгружая из багажника ящик с вином и пакеты с продуктами. — Сирень цветет, жизнь прекрасна!
— Угу, — буркнула Лена, помогая тащить сумки. — Ты бы лучше забор починил, чем вино тягать.
Миша только рассмеялся, но в его глазах мелькнула тень. Он знал, что дом требует ремонта, но каждый год откладывал это «на потом». Дом принадлежал их деду, который умер десять лет назад, и с тех пор семья собиралась здесь раз в год, чтобы вспомнить прошлое и, как говорил Миша, «поддержать традицию». Но традиция эта тяготила всех.
Последней приехала Катя, средняя сестра. Ее электричка из Рязани опоздала, и она появилась в доме уже под вечер, усталая и раздраженная. Катя работала учительницей литературы в школе и воспитывала сына-подростка, который остался с бабушкой. Она была самой молчаливой из троицы, но ее молчание всегда было красноречивее слов. Катя привезла с собой только рюкзак и старую книгу — сборник стихов Ахматовой, который она перечитывала каждый май.
— Ну что, семейный совет? — пошутила она, бросив рюкзак на крыльцо. Но никто не засмеялся.
Вечером они сидели на веранде, окруженной сиренью. Миша разлил вино, Лена заварила чай, а Катя молча листала свою книгу. Разговор не клеился. Каждый год они обещали себе, что будут говорить только о хорошем, но старые обиды, как сорняки, пробивались сквозь их попытки быть дружелюбными.
— Я думаю, дом надо продавать, — внезапно сказал Миша, глядя в свой бокал. — Он разваливается, а мы только тратим деньги на его содержание.
Лена резко поставила чашку на стол. Чай плеснул через край.
— Ты серьезно? Это дом деда! Ты же сам говорил, что это наша история.
— История не платит за новый шифер, — отрезал Миша. — И не чинит трубы. Ты видела, сколько стоит ремонт? Я не олигарх, Лен.
Катя закрыла книгу и посмотрела на брата.
— А что потом? Разделим деньги и разъедемся? И всё, конец?
— А что ты предлагаешь? — вспылил Миша. — Ты сюда раз в год приезжаешь, а я таскаю сюда мастеров, плачу за электричество, за воду. Ты хоть раз вникала, сколько это стоит?
— Не начинай, — тихо сказала Катя. — Мы все знаем, что ты делаешь больше всех. Но это не значит, что ты один решаешь.
Лена молчала, глядя на сирень. Ей вспомнилось, как в детстве они с Катей собирали букеты и ставили их в стеклянные банки на веранде. Дед смеялся, говорил, что сирень — это душа дома. Продать дом значило продать эти воспоминания. Но Лена знала, что Миша прав: содержать его становилось всё тяжелее.
Следующие дни прошли в напряжении. Миша вызвал мастера, чтобы оценить стоимость ремонта, но цифры оказались пугающими. Лена пыталась занять себя уборкой, но каждый угол дома напоминал о прошлом: вот здесь она учила Катины стихи для школьного спектакля, а там, у старого дуба, Миша построил шалаш, когда им было по десять лет. Катя же бродила по саду, словно искала что-то, чего давно нет.
Однажды вечером, когда сирень начала осыпаться, Лена нашла в сарае старый альбом с фотографиями. На пожелтевших снимках были они втроем: маленькие, смеющиеся, с дедом, который держал их за руки. Лена принесла альбом на веранду, и они впервые за несколько дней сели вместе без споров.
— Помните, как дед заставлял нас поливать сирень? — сказала Лена, листая альбом. — Говорил, что если не поливать, она не зацветет.
— Ага, — улыбнулся Миша. — А потом мы с ним спорили, чей куст лучше цветет.
Катя вдруг заплакала. Это было так неожиданно, что Лена и Миша замерли.
— Я не хочу его продавать, — тихо сказала она. — Это всё, что у нас осталось. Мама умерла, папа уехал, деда нет. Если мы продадим дом, что у нас будет?
Миша хотел что-то сказать, но промолчал. Он понимал, что Катя права, но цифры в его голове не сходились с чувствами.
К концу недели сирень почти отцвела. Лепестки устилали дорожки сада, и воздух стал легче, словно дом вздохнул. Они так и не пришли к решению. Миша уехал первым, пообещав подумать. Катя осталась до утра, чтобы дочитать Ахматову под дубом. Лена задержалась дольше всех. Она бродила по саду, собирая опавшие цветы, и думала о том, как быстро всё меняется.
Дом остался стоять, как и прежде, храня их секреты и обиды. Сирень отцветет, но весной зацветет снова. И, может быть, они тоже найдут способ вернуться — не только в этот дом, но и друг к другу.
