Блистательной Пегги Гуггенхайм (1898-1979), покровительнице американского экспрессионизма и европейского модернизма, мы посвятили одну из предыдущих публикаций. Поэтому представлять ее как автора бестселлера «На пике века. Одержимая искусством» долго не будем. Мемуары Пегги начала писать в 1923 году, и в течение всей жизни постоянно обращалась к перу и бумаге, не надеясь на свою, по ее словам, «ужасную память». Поступательное движение искусства XX столетия отражено на страницах этой пухлой рукописи в полной мере. Не будем заниматься пересказом, а приведем несколько отрывков, а вы уже сами решите, достойна книга внимания (спойлер: безусловно!) или нет. Мое богатство позволяло мне чувствовать некоторое превосходство над Лоуренсом, и я чудовищно пользовалась этим: говорила ему, что мои деньги — это мои деньги и он не имеет права свободно ими распоряжаться. В отместку он развивал во мне комплекс неполноценности. Он говорил, что мне повезло оказаться принятой в мир богемы, и раз у меня за д
Блистательной Пегги Гуггенхайм (1898-1979), покровительнице американского экспрессионизма и европейского модернизма, мы посвятили одну из предыдущих публикаций. Поэтому представлять ее как автора бестселлера «На пике века. Одержимая искусством» долго не будем.
Мемуары Пегги начала писать в 1923 году, и в течение всей жизни постоянно обращалась к перу и бумаге, не надеясь на свою, по ее словам, «ужасную память». Поступательное движение искусства XX столетия отражено на страницах этой пухлой рукописи в полной мере.
Не будем заниматься пересказом, а приведем несколько отрывков, а вы уже сами решите, достойна книга внимания (спойлер: безусловно!) или нет.
Мое богатство позволяло мне чувствовать некоторое превосходство над Лоуренсом, и я чудовищно пользовалась этим: говорила ему, что мои деньги — это мои деньги и он не имеет права свободно ими распоряжаться. В отместку он развивал во мне комплекс неполноценности. Он говорил, что мне повезло оказаться принятой в мир богемы, и раз у меня за душой нет ничего, кроме денег, мой долг — отдавать их тем гениальным людям, с которыми мне дозволено общаться.
В то время мое желание увидеть все находилось в контрасте с отсутствием подлинного интереса к местам моих путешествий. Причиной тому была иная страсть. Очень скоро я знала наизусть, где в Европе хранится какая картина, и объездила все эти места, даже если мне приходилось часами добираться до крохотного городка, чтобы увидеть только одно полотно.
Я решила: раз уж я теряю деньги, то почему бы не терять еще больше, но по крайней мере делать что-то стоящее.
Поллок добыл огромный холст, и чтобы его повесить у себя в квартире, ему пришлось снести стену. Он сидел напротив него днями, лишенный всякого вдохновения, и все глубже погружался в депрессию. Он отправил свою жену Ли Краснер за город в надежде, что в одиночестве он обретет больше свободы и к нему придут новые идеи. Когда Ли вернулась, она обнаружила его по-прежнему в раздумьях — он не начал работать и даже не пытался. Наконец через три недели колебаний он начал неистово метать краску на холст и закончил картину за три часа.
Она сказала, если войны и можно предотвратить, то только пожертвованиями в пользу искусства.