Некоторое время назад я написал цикл, посвященный — хотя и косвенно — Роберту Браунингу. Сегодня хотелось бы продолжить его небольшой заметкой о дружбе поэта Браунинга и художника Данте Габриэля Россетти. Известно, что они стали дружить, когда Россетти был ещё очень молод. Он восхищался поэтическим гением Браунинга и рисовал вслед за ним. Например, его первая акварель «Лаборатория» была вдохновлена одноименным стихотворением Браунинга, как и сюжеты, связанные с Беатриче и Данте. Россетти всегда хотел нарисовать Роберта, но из-за переездов он успел закончить только небольшой акварельный портрет, который сейчас хранится в Кэмбридже. Аналогично Россетти хотел изобразить жену Браунинга, Элизабет Барретт Браунинг, но она не пожелала, чтобы Россетти увековечил её возвышенным уродством школы прерафаэлитов.
Россетти, однако, был (до определенного момента) совершенно восхищен Браунингом. Он был прекрасным чтецом и мог читать часами его стихи вслух, вызывая слезы у пришедших. Многое из поэзии Россетти было вдохновлено стихами и поэмами Роберта, который служил ему первым примером, однако влияние никогда не было прямым из-за стилистических особенностей. Данте Габриэль даже издевался над собственной патологичной любовью — конечно, в стихах (To The P.R.B.):
And no man asks of Browning; though indeed
(As the book travels with me) any fool
Who would might hear Sordello's story told.
Поводом для их размолвки стала поэма Fifine at the Fair, которую Россетти воспринял как нападку на себя, однако публичная критика другого поэта, как и ирония (отправить критикуемому лицу экземпляр поэмы с признанием в чистых чувствах) не были свойственны Браунингу. Конечно, Браунингу не всё нравилось в поэзии Россетти, о чем он обычно говорил; например, для Браунинга казались неуместными персонификации чувств, как и некоторые архаизмы Россетти. Россетти отвечал критикой, поэтому их отношения дали трещину. Впрочем, взаимное восхищение сохранилось и после размолвки, правда, друг другу они его уже не выражали. Оба испытывали сожаление, и оба считали своё поведение — отчасти — неверным. Хочется вспомнить знаменитые строки из «Ромео и Джульетты» Шекспира:
У бурных чувств неистовый конец,
Он совпадает с мнимой их победой.
Разрывом слиты порох и огонь,
Так сладок мед, что, наконец, и гадок:
Избыток вкуса отбивает вкус.
Не будь ни расточителем, ни скрягой:
Лишь в чувстве меры истинное благо.
Хотя бы потому, что поэмы Браунинга Россетти не раз сравнивал с шекспировскими. Когда смотришь на двух гениев, которые — в силу своей внутренней боли — расходятся, всегда возникает вопрос: «А сколько бы ещё они могли сделать, не будь они столь принципиальны в своей обиде?» И — могли бы вообще?
Александра Ильина (а.и.)
P.S. Текст вдохновлен статьей Розали Глинн Грилльс «Россетти и Браунинг», а также их личными письмами.