Однажды в море у нас на подводной лодке проекта 671РТ случилась нештатная ситуация: в четвёртом, реакторном, отсеке появилась утечка по «вспомогательному пару».
Казалось бы, утечка по «главному пару» серьёзнее, но на нашей установке было хорошо продумано, как её отключать. А тут не совсем был понятен ни масштаб неисправности, ни то, как с ней бороться.
Саша Карандышев, командир дивизиона движения, вместе со старшиной команды спецтрюмных уже работал в четвёртом, в аппаратной выгородке. Туда же стремился уйти из центрального поста и наш командир БЧ-5. Командир лодки, встревоженный, мягко говоря, неприятными и не совсем ещё понятными событиями, механика никуда от себя отпускать не хотел, считая того в этой ситуации своим главным советчиком.
Тем не менее, механик в четвёртый отсек всё же ушёл. Кто-то подсказал командиру, что у пульта управления главной энергетической установкой есть возможность не только слышать, что творится в четвёртом, но и наблюдать всё происходящее через телекамеру.
Командир тут же связался с пультом ГЭУ по громкоговорящей связи. Ему ответил Миша Поярков, командир группы дистанционного управления, который после недавнего разговора с командиром чувствовал себя обиженным и жаждал мести. Командир запросил:
- Пульт! Пульт, где находится командир БЧ-5?
- Товарищ командир, механик находится в четвёртом!
- Пульт! Что делает командир БЧ-5?
- Товарищ командир, механик смотрит в аппаратную выгородку через иллюминатор на среднем проходе!
- Пульт! Что сказал командир БЧ-5?
Вот тут-то для Миши наступил сладчайший момент, когда можно было безнаказанно по… (короче, повыделываться)! Нарочито чётко, бодро, лихо и чуть весело Миша ответил:
- Товарищ командир, механик сказал: «У, бл…!»
К счастью, наше надёжное «железо», светлые головы и умелые руки наших «механических» людей дали нам возможность вернуться в базу, даже не выводя из действия установку того борта, где возникла неисправность.
Связь
Для людей флотских характерны не только чувство юмора (иногда - весьма специфическое), но и самоирония. Например, мои «братья по крови», минёры, о себе шутят так: «По душе минёру мина, потому что он дубина». Или утверждают со всей серьёзностью, что настоящим специалистом БЧ-3 стать невозможно до тех пор, пока не выучишь «три минных принципа». А выглядят эти принципы вот так:
1.Мина живёт в воде.
2.Пузом майку не порвёшь.
3.Наше дело - труба.
Конечно, другие специалисты тоже шутят. Некоторые из этих шуток можно произносить в любом обществе (если, конечно, присутствующие поймут сказанное), а некоторые может не стерпеть даже бумага…
У связистов есть такое изречение: «Связь - как воздух: когда она есть - её не замечают, когда нет - задыхаются». Но это очень серьёзно, а если перейти на более весёлую волну, то есть у них ещё и весьма двусмысленная поговорка: «Связь - дело случайное!» или такого же свойства тост: «За связь без брака!»
В разных историях (и весёлых, и трагичных) связь так или иначе участвовала (или даже играла главную роль). Об этом можно, наверное, было бы написать книгу, и даже не одну.
Но сейчас хочу остановиться лишь на нескольких случаях.
Я до сих пор с уважением отношусь к старой доброй громкоговорящей системе «Берёзка», ближайшей родственнице известного многим подводникам «Каштана», которая, объективно говоря, не была лишена недостатков. Её микрофоны, заключённые в штампованные из фенол-формальдегидной пластмассы корпуса, после какого-нибудь тридцатого-сорокового падения на стальную палубу всего лишь с двухметровой высоты начинали предательски барахлить.
Лодка, к экипажу которой я был тогда прикомандирован, грузила противолодочные ракеты с очень серьёзными головными частями.
Известно, что при погрузке боезапаса минёры всё происходящее у них в отсеке должны докладывать в центральный пост под запись в вахтенный журнал. На торпедных лодках в те времена эти доклады у них принимали, как правило, либо офицеры БЧ-5, либо сами механики.
К лодочным механикам я всегда относился и отношусь очень тепло. Они великолепно знают своё дело, и не раз в трудную минуту их знания и опыт помогали лодкам и экипажам, несмотря ни на что, выполнять свою задачу, а то и вовсе спасаться от гибели. Я даже как-то раз переделал известные всем слова о поэтах (на такое большого ума не надо): «Механик на лодке больше, чем механик».
Правда, когда механики, осознавая свою роль, чересчур наглеют, это добром не заканчивается. Во всём надо знать меру…
Командиром БЧ-5 в том экипаже был Олег Александрович Никатов, которого я глубоко уважаю. Грамотный, авторитетный, умный, волевой офицер. Правда, меня задевало, если он подшучивал над интеллектуальным уровнем минных офицеров (хотя сам я такие шутки отпускал частенько). Я также болезненно реагировал, если мне казалось, что механик слишком глубоко стремился вникать во внутренние дела минёров.
Вот уже мы погрузили и проверили одну ракету, и все доклады прошли нормально. Следует отметить, что погрузка боезапаса на любую лодку - дело не только ответственное, но и тяжёлое (и в моральном, и в физическом плане). В этот период без особых на то причин «гладить против шерсти» участвующих в погрузке людей нежелательно.
Загружаем другую ракету. Делаю доклады в центральный пост, который никогда не сидит без дела и постоянно общается с самыми разными боевыми постами. Я уже заметил, что мой микрофон начал работать нестабильно, но посчитал, что ответы «Есть!», то и дело доносящиеся через динамик из центрального, в данный момент относятся именно к моим докладам…
Ракету загрузили на стеллаж, а потом - в торпедный аппарат. Докладываю обо всём, как положено.
Внезапно из динамика раздаётся, очень громко и очень сердито:
- Первый!!! В чём дело, почему не докладываете, где ракета?
Мне показалось, это голос механика. Стало обидно, что он, явно превышая свои полномочия, жёстко и как-то свысока высказывает абсолютно несправедливые обвинения в наш адрес. Я ответил довольно резко - при этом, ещё и ненормативную лексику для «связки слов» употребил.
Пауза… Потом центральный чуть менее грозно запросил:
- Первый, кто находится на связи?
- Старший лейтенант Караваев!
Всё тот же голос подчёркнуто спокойно, даже как-то нарочито - замедленно, словно подбирая слова, произнёс:
- Товарищ старший лейтенант, научитесь пользоваться средствами связи!
После погрузки прихожу в центральный пост. Вижу, все разом повернулись ко мне и как-то странно глядят. Через пару секунд Витя Байков, командир дивизиона живучести, спрашивает меня:
- Игорь, ты знаешь, кого обхамил по трансляции?
Молча мотаю в ответ головой: действительно, в точности не знаю, только предполагаю. Очевидно, это и в самом деле механик, которого уважает весь экипаж и которому я сгоряча совершенно напрасно нагрубил. Мне становится мучительно стыдно - однако, в действительности, всё оказалось гораздо хуже... Не дождавшись от меня ответа, Витя сам ответил на свой вопрос:
- Фалеева, начальника штаба дивизии! (как раз он и был руководителем погрузки).
Олег Михайлович Фалеев, опытный подводник, всё понял правильно - надо отдать ему должное - и никаких карательных мер против меня не принял.
«Берёзка», по которой центральный пост мог слышать всё, что происходило на некоторых важных боевых постах (а на посты, естественно, транслировались все разговоры в центральном) сыграла шутку не со мной одним.
Антон Валентинович Милованов, мой знакомый минёр, ставший потом очень известным командиром, рассказал такой случай из своей жизни. Лодка, на которой он служил, передавала радиограмму, находясь на перископной глубине.
По установленной тогда организации выход лодки в эфир контролировали радиометрист и радиоразведчик - чтобы удостовериться, что в момент передачи радиограммы связную антенну не накрыла волна. Когда радисты доложили о передаче радиограммы, метрист возразил:
- Выхода не наблюдал!
То же самое доложил разведчик. Стоявший в центральном посту заместитель командира дивизии злобно прокомментировал:
- Значит, под воду ушёл весь ваш «выход»!
Сидевший по тревоге в первом отсеке минёр негромко, но внятно произнёс:
- Так вы у акустиков спросите!
Минёрскую реплику, оказывается, было слышно в центральном посту, и разгневанный замкомдив взвился:
- Кто сказал?!!!!!
Ещё один казус со мной произошёл, когда я служил уже на «акуле» помощником командира. Каждый, кто берёт в руки микрофон лодочной трансляции и видит на нём кнопочку, понимает, зачем она: нажмёшь - и будет слышно, что ты говоришь, отпустишь её - микрофон отключается. На «акулах» вместо «Каштана» уже была система «Лиственница», более «продвинутая». Всех тонкостей её эксплуатации я в то время ещё не знал, придя с других кораблей…
Наша боевая служба длилась уже третий месяц, вот к концу подошла моя очередная вахта. Вижу, какими усталыми выглядят люди в центральном посту. Моргая пересохшими, покрасневшими глазами, они безрадостно глядят перед собой. Решил подшутить, чтобы взбодрить и развеселить своих сослуживцев.
Включаю на пульте «Лиственницы» всё, что нужно, беру микрофон, нажимаю кнопочку на нём и произношу обычную, рутинную, команду:
- Первой смене построиться на развод в спортивном зале!
Затем отпускаю кнопочку (у, какой я умный!) и добавляю к только что произнесённому:
- Форма одежды - трусы, ботинки! (такую форму в курсантские годы нам иногда объявляли на физзарядку).
Команды, передаваемые по трансляции на любом военном корабле - это очень серьёзно! Никто не имеет права по своему усмотрению менять или коверкать их! Вот почему все мои сослуживцы, находившиеся в центральном, от удивления подскочили:
- Игорь Борисович, что это Вы скомандовали?
Улыбаюсь в ответ:
- Ха-ха, когда я подавал вторую часть команды, то отпустил кнопку на микрофоне!
В ответ весьма зловеще заулыбались уже они:
- Когда на «Лиственнице» включён режим боевой трансляции, тогда всё равно, нажата эта кнопка, или нет…
Ждал очередного «разноса», а их я итак уже успел получить немало. Та автономка была для меня очень тяжёлой: абсолютно новый для меня корабль, совершенно незнакомый экипаж, да ещё и вступил я за пару недель до её начала в новую для себя должность - к тому же, весьма неблагодарную «по определению». На удивление, всё обошлось. И развод у первой смены прошёл так же, как всегда, и никто меня ни в чём не упрекнул. Только, как мне потом передали, кто-то из первой смены сказал:
- Помощник-то у нас какой шутник!
Люди более солидные тоже, бывало, шутили с применением средств связи. Правда, получалось это у них успешнее, чем у меня.
Как-то раз с нашим вторым экипажем пошёл на боевую службу в качестве старшего на борту Геннадий Алексеевич, заместитель командира дивизии. Ещё совсем недавно замкомдив командовал этим экипажем и прекрасно знал всех людей.
Где-то под конец автономки Геннадий Алексеевич вызвал в центральный пост командира БЧ-4 и достаточно долго шептался с ним о чем-то. Затем оба заулыбались, после чего связист отправился выполнять что-то явно очень секретное.
Вот закончился очередной сеанс радиосвязи. Заместителю командира дивизии в центральный пост принесли для ознакомления новые входящие радиограммы.
Он внимательно перечитал их, что-то подчеркнул, потом отложил одну из них в сторону. Затем замкомдив вызвал в центральный пост ничего не подозревавшего инженера электронавигационной группы, молодого офицера по имени Кирилл, по отчеству Нордович (получается, вся статья ему была идти в штурмана). Парень слыл закоренелым холостяком - но это вовсе не значило, что он сторонился женщин. Геннадий Алексеевич подошёл к «Лиственнице» и объявил:
- Внимание, товарищи подводники! У нас пополнение! Только что получена радиограмма: у нашего сослуживца, Кирилла Нордовича, РОДИЛАСЬ ДОЧЬ!
После этого Геннадий Алексеевич по-отечески обнял обалдевшего офицера и торжественно вручил ему бланк с наклеенными кусками бумажной ленты.
Кирилл обалдел ещё больше. Он перечитал сообщение несколько раз подряд, затем, наконец, начал что-то соображать. Подсел за пульт «Молибден» к своему другу и компаньону по холостяцким гулянкам и стал на пару с ним загибать пальцы на руках, подсчитывая что-то. Несколько раз подряд получилось девять!!! «Штурманёнок» окончательно скис и побрёл куда-то, рассеянно принимая по пути сыпавшиеся со всех сторон поздравления. Молодой мужик принимал участие в одном виде связи, а сюрприз получил через другой.
Чуть позже Геннадий Алексеевич признался Нордовичу, что это был только розыгрыш, и что свободе холостяка, на самом деле, ничто не угрожает (на данный момент). Это радисты, по просьбе замкомдива, вручную набрали на своём аппарате нужный текст, наклеили на бланк и оформили так, чтобы всё выглядело, как «взаправду». Для специалиста такое дело трудным не было, гораздо труднее им было до поры-до времени сохранять всё в тайне...
Бывали в автономках и более безобидные розыгрыши - как бы это сказать - «связанные со связью». Например, на одной из лодок, шедшей подо льдами Арктики, однажды по трансляции объявили:
- Начальнику медицинской службы прибыть в центральный пост к береговому телефону!
Заспанный доктор взял да и пришёл в центральный пост, где с его появлением грянул оглушительный хохот. До сих пор не знаю, то ли врач действительно поверил шутникам, потеряв пространственно-временную ориентацию, то ли просто решил подыграть ребятам...
P.S. Перечитал свой рассказ спустя несколько лет. Стало грустно: сколько хороших людей ушло из жизни за это время...
Кроме того, вспомнил, что недавно один из моих коллег рассказал мне о существовании ещё одного "минного принципа": Не откладывай практические стрельбы на осень, а секс на старость.
С песней по жизни
На днях смотрел по телевизору очередную передачу «В нашу гавань заходили корабли».
Один из её гостей, немолодой капитан 1 ранга, вспоминал о своём участии в международной парусной регате. Он рассказал, что на банкете, устроенном накануне старта, наши участники исполняли известные всем нам русские и советские песни, а один из американцев браво спел что-то своё (на английском, естественно, языке).
Мелодия показалась нашему офицеру очень знакомой. Он решил узнать, что это за песня. Оказалось, что её пели ещё пираты сэра Френсиса Дрейка - значит, песне уже около четырёх веков! Слова были очень «солёными» - это и понятно, ведь явно не монахини их написали... Капитан 1 ранга перевёл текст на русский язык, несколько «опреснив» его, и лихо, совсем по-пиратски, исполнил песню в «Гавани». Припев по-русски звучал, кажется, так:
Ха! Джилли-джилли-джилли,
Бенни-бенни-бом!
Нам рифы или штормы,
Нам бури нипочём!
Как ни странно, мелодия оказалась знакомой мне с детства! Прошло несколько часов, пока я вспомнил, откуда знаю её. Отец иногда с улыбкой напевал на этот мотив странную песенку. Там был такой припев:
Эх, тумба-тумба-тумба,
Мадрид и Лиссабон!
Старые кало-о-ши,
Труба и граммофон!
Это была одна из строевых песен его курсантских лет. Судя по всему, она попала к ребятам тогда, когда англичане и американцы ещё были нашими союзниками. Кому-то из наших песня понравилась, но он её не перевёл, а просто переделал на русский манер. И ничего, курсанты над бессмысленным текстом посмеивались, но пели!
Вместе с оружием и техникой, поставленными по ленд-лизу, нашим тогда досталось ещё несколько песен.
Бывало, ребята в строю исполняли абсолютно не имеющую никакого отношения к военному делу песню о каком-то Виверлее, который пошёл купаться, не умея плавать. Меры безопасности при этом были соблюдены им не в полной мере. Как и следовало ожидать, бедняга утонул: воткнулся головой в грунт, а ноги остались торчать над водой... Безутешная вдова утопшего, Доротея, окаменела от горя, увидев страшное зрелище...
Пришли от союзников, конечно же, песни и повеселее. Например, такая, где были слова:
Когда солдаты пьют вино,
Подруги ждут их всё равно.
Моя подружка злится - ну и пусть,
Быть может, я ещё вернусь!
Её припев с удовольствием подхватывали все:
Будь здорова, дорогая, я надолго уезжаю,
А когда вернусь - не знаю, а пока прощай!
Некоторые из обретённых нашими иностранных строевых песен были очень добросовестно и профессионально переведены на русский язык. Например, английская песня периода Первой мировой войны (или даже старше?) «Путь далёк до Типперери».
Когда курсантом стал я, строевых песен иностранного происхождения мы не пели. Это не поощрялось. А поскольку советские авторы песен о курсантах не писали, мы пели другие, близкие нам по тематике, заменяя в них, если получалось, слова «солдат» или «матрос» на «курсант».
Однажды (ещё в лагере, во время «курса молодого бойца») ребята из соседней роты задорно исполнили старую русскую военную песню «Солдатушки-бравы ребятушки». Мне показалась, что её вполне можем спеть и мы, но только после небольшой переделки. Совсем чуть-чуть подумал - и вскоре сообщил ребятам новые слова. Понравилось многим, и их запомнили влёт, даже не записывая.
Теперь рифмы были, например, такими: «Наши тётки - быстрые подлодки» или «Наши деды - мины и торпеды» (что слегка оскорбило тех, кто уже считал себя закоренелым ракетчиком). Но самым большим «перлом» оказались слова «Наша мама - Партии программа»... Это я так незатейливо пошутил, но мою легкомысленную шутку все приняли за чистую монету.
Хорошо, что тогда никто даже не попытался поискать за ней политический подтекст. А ведь могли бы - и тогда я запросто был бы отчислен прямо из лагеря, даже не успев поучиться.
В училище имени Дзержинского был случай, когда один жутко «идейный», активный и сознательный парень очень своеобразно решил призвать своих товарищей к культурному поведению во время обеда. Он в личное время написал по собственной инициативе лозунг, где, по простоте душевной, употребил просторечное слово из какого-то местного диалекта. Вот что у него получилось:
«Курсант! Борись за социалистическую етьбу!»
Когда парень вешал на камбузе своё произведение, мимо, на его беду, проходил начальник политотдела. Узрев за неуклюжими словами какую-то невероятную политическую ересь, разъярённый «начпо» лично настоял на отчислении чересчур сознательного бедняги...
Бывало, мы в курсантские годы озорничали. В том числе, и в строю, когда требовалось что-то петь.
Распорядок дня предусматривал для военных мероприятие под названием «вечерняя прогулка». Это означало, что нам, незадолго до отбоя, надо было в течение получаса строем и с песнями ходить кругами по двору. Многие из нас не любили это мероприятие, считая, что со стороны мы выглядим полными идиотами, и старались от него уклоняться.
Очень принципиальный офицер, Борис Сергеевич Голубев, заступая дежурным по нашему факультету, находил в «шхерах» перед вечерней прогулкой всех «уклонистов» и выгонял на двор, а потом стоял и смотрел, как мы ходим. Однажды ребята решили тонко поиздеваться над ним и спели припев из песни «Прощайте, голуби»:
Пусть летят они, летят
И нигде не встречают преград!
Склонность поозорничать, «попартизанить» была, конечно, свойственна и матросам срочной службы. Однажды, заступив дежурным по дивизии, я вышел на плац и услышал, как матросы с бербазы поют песню о выпившем постовом милиционере, прозвучавшую в фильме «Маленькая Вера», где были такие слова:
...и лейтенанту оба глаза одним ударом загасить!
Конечно же, я не мог не вмешаться - всё же «при исполнении» был...
Когда дивизия готовилась к смотру строя и песни, нередко возникала проблема, что именно и кому надо спеть, чтобы все экипажи не исполняли одно и то же. Бывало, приходилось петь положенный на известную мелодию какой-нибудь героической советской песни текст своих самодеятельных поэтов. Наши сослуживцы из числа выпускников Бакинского училища говорили о подобном новоделе так: «Музыка Баха, слова гиждулаха» (крайне неприличное слово на азербайджанском языке).
Когда мой дядя, заслуженный юрист, был студентом и проходил вместе с однокурсниками военные сборы, там они тоже разучили и исполнили свою строевую песню. Вот как это было.
Ребятам на время сборов дали командира подразделения - дядьку уже в годах, носившего капитанские погоны. Через некоторое время стало ясно, что у него нет не только высшего образования, но и, пожалуй, даже среднего. Свою первую речь перед новыми подчинёнными капитан начал так:
- Грамотные есть? Тогда слушай и записывай слова нашей строевой песни! И начал диктовать:
Жила-была бабушка над рекой, над речкой,
Захотелось бабушке искупаться в речке.
Эта бабка хитрая купила фунт мочала,
Эту песню новую начинай сначала...
И так далее. Насмешливые студенты, которым вот-вот предстояло стать дипломированными юристами, на смотре исполнили безыскусную песню с таким юмором, «стёбом», что их командир тут же был отстранён.
Ребята тогда хорошо повеселились, но мне кажется, что зря они столь пренебрежительно отнеслись к своему временному начальнику - пусть даже малограмотному и недалёкому.
Я читал, как в нашей армии появлялись такие командиры. В войну, когда на передовой, бывало, погибали все офицеры подразделения, их обязанности начинали исполнять сержанты. Когда в живых не оставалось и сержантов, командование взводами и даже ротами принимали на себя рядовые - ведь кто-то же должен был руководить людьми в бою! Было положение, согласно которому таким солдатам могли присваивать звание младших лейтенантов независимо от образования. В войну эти достойные люди были вполне на своём месте, но мало кто из них дорос (точнее, дожил) хотя бы до капитанских погон.
В мирное время перспектив для карьерного роста таких офицеров, увы, тем более, не было. Именно о таком человеке пелось в известной песне Владимира Высоцкого: «...капитан, никогда ты не будешь майором!»
А теперь - немного о других временах и других песнях.
Наверное, не напрасно наши предки придумали строевые прогулки войск по городу под звуки оркестра!
Владимир Дмитриевич Ильин, сослуживец отца, однажды был отправлен в необычную командовку. Он был в те дни уже капитаном 1 ранга и командовал ракетной подводной лодкой. Владимир Дмитриевич был умным, опытным и грамотным командиром.
Однако, для выполнения специальной миссии из множества флотских офицеров был выбран лишь он один - но не за эти качества, а за высокий рост и отличную выправку. В подчинение Ильину временно дали несколько десятков моряков-североморцев, собранных со всего флота. Они были ещё выше ростом, чем Владимир Дмитриевич.
Это специальное подразделение в течение какого-то времени отрабатывало на плацу прохождение торжественным маршем под оркестр, а также исполнение строевой песни. Затем они были отправлены... в Москву!
Казалось бы, это была невероятная дурь со стороны флотского командования - оставлять на несколько недель без командира подводную лодку с баллистическими ракетами только ради того, чтобы он с толпой добрых молодцев походил по столице. Но зато каков был произведённый эффект!
Рослые и красивые североморцы, возглавляемые целым капитаном 1 ранга, печатали шаг по московским улицам и пели: «Северный флот не подведёт!» Над ними развевалось полотнище Военно-морского флага.
Прохожие радовались, они испытывали чувство гордости за наши Вооружённые Силы, престиж которых буквально несколько лет назад, во времена Хрущёва, подрывался самым гнусным образом.
Северный флот и вправду не подвёл - зато его через каких-то двадцать лет подвели, а потом и привели в самое жалкое состояние...
Очень хочется верить, что наш флот всё же возродится!
Предыдущая часть:
Продолжение:
Другие рассказы автора на канале:
https://dzen.ru/suite/42ca6d86-cb18-488a-8ea3-568a197c3f3e?share_to=link