Ольга Григорьевна так в тот ужасный вечер и не притронулась к еде.
Ну казалось бы, что тут такого?! На дню по всей стране арестовывают и отпускают тысячи людей! А Миша, судя по рассказам внучки, всё же не так чист, как хотелось бы.
— Ох, Мишка, Мишка… — думала Ольга Григорьевна, сидя в кресле и кутаясь в шаль. — И я не могу теперь тебе помочь, и никто не может. Хотя…
Город небольшой, найти тут кого–то достаточно просто, тем более если ты работала учителем и знаешь своих учеников.
Ольга Григорьевна быстро встала, взяла с полки телефон, потом поискала глазами записную книжку. Та обнаружилась в ящичке, под кусочком красной бархатной ткани.
— Лена? Леночка, дорогая моя, здравствуй! Это Ольга Григорьевна. Как дела? Да? Ну хорошо… — Женщина еще рассеянно покивала, потом спросила:
— Лен, у вас есть номер этой Фёклы, ну да, невесты. Зачем? — Ольга Григорьевна задумалась. Действительно, что она скажет этой девице, когда дозвонится? О чем–то попросит или станет отчитывать, угрожать? — Я хочу с ней поговорить о Михаиле Викторовиче. Она наверняка может что–то сделать!
Лена поломалась, попросила подождать, перезвонила Евгении Дмитриевне. Та принялась сначала ругаться, что такую информацию не выдает, но узнав, что это нужно для Ольги Григорьевны, всё же согласилась.
Фёкла долго не брала трубку, потом ответила устало и сипло.
— Алло–о–о… Ну… Чего–о–о–о? Кто? А–а–а–а… И что вы хотите? — тянула она гласные, зевала.
— Я хочу, чтобы вы помогли своему жениху. Вы же можете, попробуйте, пожалуйста! Я ручаюсь, что Миша не мог… — шептала в трубку Ольга Григорьевна, оборачивалась, боясь, что Ира услышит, начнет ругаться. — Он хороший человек. Не в белом пальто, но всё же! Фёкла Степановна!..
Но Фёкла ее быстро оборвала:
— Мог или не мог, это уж пусть полиция разбирает. А я от такого дер…а подальше буду держаться. И не впутывайте вы меня! И не звоните, понятно? Тоже мне, мать Тереза, звонит она! Пап, тут какая–то полоумная бабка, она меня достала! — Фёкла отключила сотовый, а потом Ольге на домашний звонили какие–то люди, угрожали и призывали быть благоразумной.
— Ну и чего ты добилась? — сухо спросила Ира. — Там все они повязаны, концов не найдешь. Бабушка, милая, прошу тебя, иди спать. А я… Я…
— Ты сходи к нему, ладно? Спроси, может быть что–то надо! Миша не привык, чтобы о нем заботились, станет отказываться, конечно, но ты все равно спроси! — затараторила Ольга Григорьевна, стала гладить внучку по напряженной, прямой спине, вздыхать и облизывать губы.
И тогда Ира поняла, что бабушка состарилась. Вот в этот самый момент, когда с Мишей стряслась беда. Она состарилась и перестала верить в то, что что–то на этой земле еще зависит от неё. Нет, уже не зависит. Она, Ольга Григорьевна, больше не играет никакой роли. Она только, как та самая божья коровка, может ползать и тыкаться головой в препятствия. Но тут надо аккуратно, ведь и раздавить могут!..
Ира, сама себе поражаясь и вооружившись поддержкой Марины Сергеевны, всё же добилась свидания.
— Скворцова, вообще–то не положено, но уж ладно. Моя дочка благодаря вам на рисование стала ходить, уж очень вы хорошо класс у них украсили, она бегает с удовольствием. Но имейте в виду, я буду присутствовать при вашем разговоре! — пригрозил следователь.
Ира кивнула. Она даже не знала, что скажет, о чем спросит.
Миша зашел в комнату, сел за стол, устало, равнодушно посмотрел на посетительницу, потом на следователя. А ещё в его глазах было что–то злое, как будто он обиделся на весь мир.
Таким он и встретился когда–то Ольге Григорьевне, а она отогрела, где–то хвалила, где–то шутила и помогала. Она всегда помогала. Чем? Нет, не деньгами и вещами, ведь всем детдомовским не поможешь! Она помогала мальчику понять, что он хороший, даже если у него нет родителей, что он сильный и смелый, что может вырасти отличным парнем. Да, именно так она и говорила «отличным парнем», без лишних пафосных сравнений.
И злость тогда ушла из Мишиных глаз. А теперь вернулась. Есть он и мир. И они опять враждуют…
— Вы? Зачем пришли? — холодно осведомился директор.
— Меня к вам бабушка прислала, она… — тихо ответила Ирина, но Михаил не дал договорить.
— Бабушка? Опять бабушка? Как же вы мне надоели! — вдруг заорал он. — Сколько можно меня мучать?! Не будет конкурса чтецов. Не будет, и точка! И если ваша бабушка этого не понимает, то дорога ей в психушку! Я сто раз говорил, что нет у нас такого мероприятия, вы чем слушаете?!
Он так орал, что в комнату вбежал конвой, следователь вскочил, а Ирина, вся красная, рассерженная, с раздувающимися ноздрями, выбежала прочь.
— Нес какую–то чепуху, орал! А ты говоришь, культурный человек! — ворчала она, когда пришла домой и рассказала бабушке, как всё получилось. — Да он так кричал на меня, как будто я прислуга, назойливая муха, слепень. Еще немного и, кажется, пристукнул бы! Как же так можно?!
Ольга Григорьевна только покачала головой.
— Ты так ничего и не поняла, детка… Он не хотел нас впутывать… Заботился. Он всегда о всех заботился, как умел. В ДК много разведенных женщин, так он им премии платил, к месту и не к месту. Детям летом лагерь организовал, на Волгу ездили. Говорят, всем очень понравилось. А сейчас, видишь, не захотел, чтобы мое имя всплыло где–то. Миша, заботушка… — сказала она и ушла к себе.
Мишка с детства такой: опекал мелюзгу, что привозили к ним в интернат, мог и подраться за правое дело, если слабых обижают. Так, собственно, он и познакомился близко с Ольгой Григорьевной.
Была драка, жестокая, до первой крови. Миша вступился за первоклассника, у которого старшаки отнимали деньги. Мишку тогда знатно отдубасили, Ольга Григорьевна нашла его на заднем дворе школы. Он, с заплывшим глазом и переломанной рукой, плакал, но очень тихо, чтобы никто не видел.
— Чего смотрите? В милицию поведете? — сплюнул на землю паренек. А ведь мелкий был тогда, коренастенький, этакий гном–забияка.
— А чего, съесть тебя что ли сразу? Вставай, бери шинель, пойдем лечиться, — усмехнулась Ольга Григорьевна.
И долго тогда сидели в травмпункте, Ольга Григорьевна, конечно, сообщила в интернат, что мальчик с ней, просила не беспокоиться, насколько это вообще возможно в такой ситуации.
Она ни о чем не спрашивала, не ругалась и не нудела. А рассказывала о муже, который рано ушел из жизни, о том, как ходили с ним в горы, как упали там вниз, и муж ее вытягивал.
— Страшно? — спросил мальчишка.
— Страшно, конечно! — согласилась Ольга Григорьевна. — Он так потом ругал меня, так ругал… Но это хорошо. Значит, я ему не безразлична.
И вот это Мишка усвоил на всю жизнь: те, кому плевать на тебя, так биться на станут. Ругаются и волнуются те, кому ты нужен, пусть и по разным причинам, но всё же…
И поэтому он наорал на Иринку. Она ему не безразлична, значит, надо ее спасать, а для этого надо оттолкнуть от обрыва…
… Ирина долго не ложилась, сидела на кухне, пила чай, думала…
Она встретила Фёклу у студии, где та занималась вокалом.
— Фёкла Степановна, извините. Могу я с вами поговорить? — кинулась она к будущей певице. — Вы знаете что–то о Михаиле Викторовиче? Вы же можете как–то помочь! Он же ваш жених и…
— Что? И вы туда же? А мне, значит, звонила ваша бабка? Да этот крендель, Мишенька, обворовал нас всех, обманул, а я должна за него просить? Слушай, ты, Ирка, кажется, шла бы ты отсюда, а? А то тоже сядешь, рядышком будете! — зло прошипела Фёкла. — И что он в тебе нашел? Ведь смотреть не на что, а в голове вообще ерунда творится… Иди отсюда, я сказала, а то вызову полицию, скажу, что грабишь!
Ирина кивнула. Она ушла, больше не приставала. Она всего лишь божья коровка, мечущаяся по столу. У нее есть крылья, можно улететь, но не сейчас. Потом когда–нибудь…
Ирина не попала и на заседание суда. Михаил Викторович быстро осмотрел зал и как будто облегченно вздохнул. Не хотелось бы, чтоб Ира или Ольга Григорьевна слышали, как зачитывают список обвинений в его адрес. Это всё неправда, а доказать он ничего не может. Доверился, а его предали, теперь расхлёбывать надо…
О приговоре сообщила Лена. Бог весть, откуда она узнала, но сказала сразу же, как только пришла на работу. А потом усмехнулась невесело.
— Ну что, Ирочка, добилась своего? Да все знают, что это ты на Мишу нашего заяву накатала! Ты его ненавидела, всё тебе было не так. Теперь рада? На повышение пойдешь, может, сразу на его место? Смотри, не упади, больно будет! Гад ина!
Вот так. И оправдания тут никто слушать не будет…
Ира уволилась оттуда через два месяца. Даже Марина Сергеевна стала с ней холодна и нарочито вежлива.
— Зачем вы так, Марина? Что я вам сделала? — спросила наконец Ирина у коллеги.
— Ничего… Только вот в коллективе вас не любят. А мне сыновей кормить, на ноги ставить. Я уж как все… — смущенно пояснила Антонова и поспешила уйти…
Ольга Григорьевна тяжело пережила весть о приговоре, сникла вся, перестала есть вообще. Ира уговаривала ее, но бабушка только мотала головой.
Мишку она помнит еще ребенком, тем сложнее принять его взрослое горе.
Ира устроилась работать в другое место, иногда ездила к сестре и родителям. А потом, похоронив бабушку, перебралась обратно в Москву. Ей в Даровске больше делать нечего…
… В тот зимний вечер Ирина ехала в автобусе. Она жила в родительской квартире вот уже который год, помогала Полинке нянчить детей, работала в центре культурного развития. Жила довольно хорошо. Не весело, не радостно, просто спокойно и хорошо. И сейчас она приедет, сварит себе пельменей, включит сериал и будет долго мусолить пельмени, гонять их по масляной тарелке, потом и вовсе отставит, выключит свет, подойдет к окну. Там падает снег. Скоро Новый год, во дворе стоит наряженная елочка, детвора бегает вокруг нее, то плескаясь в лужицах света от фонарей, то ныряя в полутьму, барахтаясь и смеясь.
Кто–то позвонил в дверь. Открывать не хотелось, но Ирина все же пошла.
Мишка. Похудевший, сероватый и постаревший. Но он.
— Вы? — прошептала Ира.
— А мы опять на «вы»… — улыбнулся он. — Я. Зашёл поздравить с наступающим. Вот, это вам, Ирина Борисовна! — И протянул ей пластмассового зайца с конфетами внутри, точь–в–точь такого, как был в детстве. — И никакая ты не «баба на чайник».
Она пригласила его пить чай. Сама себе удивилась, не хотела же, но губы сами все сказали.
— Извините, кофе нет. Забываю купить. Я вообще все последнее время забываю. Бабушку давно похоронили, но я в себя никак не приду, — тихо пояснила Ира.
— Ольга Григорьевна? Жалко… — Михаил побледнел ещё больше. У него был и для старушки подарок, Миша даже заехал к ним на квартиру, но там не открыли…
— Последний год ей дался особенно тяжело, болела много. Она вас вспоминала, Миша. И тоже жалела. — Ирина налила гостю еще чаю, вынула из шкафчика вазу с печеньем.
— А чего меня жалеть? Сам виноват, немного запутался. Я, как та божья коровка, бегаю по столу, лапками шевелю, а мир–то вокруг другой, не мой. Не принимает он меня. И я в нем не умею жить, выходит. Ладно, пойду. С новым годом, Ирина Борисовна.
Он ушёл. Ира хотела его окликнуть, с ним было как–то легче говорить о бабушке, а Ире очень нужно было о ней поговорить именно сейчас…
Но не окликнула. Пусть всё идёт, как идет. Значит, так надо, надо быть одной. Ей надо быть одной…
Они опять пропали с радаров друг друга. Ира за это время несколько раз оказывалась у грани, когда тоже можно было взять деньги, чужие, по сути, но такие заманчивые, доступные. Протяни руку и возьми! И никто не узнает. Но было стыдно. Бабушкино воспитание…
«Интересно, — иногда думала она, — Миша все же брал что–то себе? И если брал, то как теперь живет с этим?»
… Михаил Викторович появился перед дверьми ее досугового центра через два года, ухоженный, свежий, не шикарный, просто нормальный. Потоптался, зашел.
— Мужчина, вы к кому? У нас по пропускам! — строго осадила его пыл вахтер.
— Я? Я к Ирине Борисовне. Вот, цветы хочу подарить, — и показал букет.
— Подождите, я уточню. Паспорт давайте!
Женщина долго звонила куда–то, объясняла, потом разрешила пройти…
Он опять встал на ноги, беспризорный, ничейный Миша, устроился на работу, отремонтировал квартиру, купил пусть подержанную, но всё же, машину и вот приехал к Ирине.
— Дай мне шанс, Ир, а? Ну, я знаю, у меня прошлое, грехи, я не вписываюсь, наверное... Но, может, попробуем все же? Если ты, конечно, хочешь… — спросил он.
— Почему? — спросила она.
— Что почему?
— Почему мы должны попробовать? С чего? — пояснила она.
— Мне сказать это прямо здесь? Вот в этом кабинете?
— А чем он тебе не нравится?
— Ладно. Потому что я люблю тебя. И хочу, чтобы ты была со мной. Так пойдет? — Мишка нахмурился, схватил свою куртку и встал, чтобы уйти, потому что просто не мог видеть Ирину рядом и сидеть спокойно…
А Ира теперь и не знала, чего она хочет. Тут наметился роман с одним положительным мужчиной из газеты, он пишет статью про центр, много времени проводит с Ириной, им даже приятно быть вместе.
Миша другой, он как будто за стеклом, Ира его не понимает и немного боится.
— Михаил Викторович, я думаю, нам не стоит… Это будет ошибкой, понимаете? — прошептала она, опустила глаза.
Он кивнул, ушёл.
На что он рассчитывал, д у р а к?! Ольга Григорьевна любила повторять, что в одну реку невозможно войти дважды. Их с Ирой вода утекла, всё. Или это вообще были разные реки?..
Он бросил машину у дома, попросил соседей заходить к нему, поливать цветы, ведь хозяйка просила их беречь, приехал на вокзал, сел на скамейку в душном, наполненном людьми зале, очень хотелось курить.
Уехать. Надо уехать куда–нибудь. А там все как–то разрешится… Головой в прорубь, вот что он придумал.
До поезда еще пять минут.
В кармане зазвонил сотовый.
Сначала молчали. И дышали ноздрями, как у жеребенка.
— Миш… — наконец услышал мужчина. — Прости меня. Я хочу дать себе шанс, нам дать шанс. Бабушка всегда видела хороших людей, она их чувствовала. Она говорила, что ты хороший. Я хочу увидеть тебя ее глазами. И еще, я нашла божью коровку в твоем букете, она точь–в–точь, как та, в кафе…— Ирина замолчала, слушая, как Миша дышит в микрофон.
— Её глазами не получится, Ириш. Я давно вырос. Давай уж как–то сами, хорошо? — прошептал он наконец. — и божью коровку жалко.
Ира кивнула, улыбнулась, заплакала. Он этого не видел, да и не слышал ничего, потому что уже бежал к метро. Ему надо успеть догнать свое счастье.
Божьи коровки прекрасны, но и на них есть пятнышки. У Михаила тоже не белые крылья, но, может, он всё же достоин быть не один? У них с Ирой одни крылья на двоих, пусть летят!
Благодарю Вас за внимание, Дорогие Читатели! До новых встреч на канале "Зюзинские истории".