— Ой, Ирка, ну что ты вечно высовываешься, что тебе, больше всех надо что ли?! — Лена вынула из ящика зеркальце, посмотрелась, улыбнулась своему отражению. — Да ладно, не шуми, а то еще уволят тебя! Вот я тут уже сколько? Не помню, много. Молчу. И еще столько же просижу. И…
— Но ведь это неправильно! — опять взвилась Ирина, вскочила, стала расхаживать по кабинету, трясти кулачками. — У нас не дом культуры, а какое–то болото! Самое настоящее болото! Кому мы интересны? Ну, средний возраст, да, придет, попоем с ними, потанцуем, ну дети, кого бабушки с дедушками приводят. Им деваться некуда, им надо развиваться и всё такое. А молодежь? Вон Степанкова опять сегодня полицию вызывала, мол, квартирой ниже ребята на гитарах играют, мешают ей сериалы смотреть. А если этим парням дать комнату, зал выделить, время, пусть приходят, что нам, жалко, что ли?! — Ира раскраснелась. Ей хотелось двигать, менять, внедрять, совершенствовать, хотелось, чтобы вокруг было много всего, и все улыбались. Наивная…
— Зал, говоришь, выделить? Это который? Тот, что на год вперед для банкетов расписан, и деньги уже уплачены, или тот, что под склад соседней типографской конторы используется? А куда мы денем всех этих брачующихся, юбиляров, выпускников и прочее, и прочее?
— Это же неправильно! — как попугай, повторила Ира. — Сдавать помещения — это последнее дело, ведь есть те, кому они, эти залы и комнаты, действительно нужны! Почему ребятам приходится собираться в заброшке на Ленина, по стеклам ногами ходить, а у нас такие площади пропадают! И эти «левые» банкеты…
— Ох, девочка ты моя… — протянула Лена. Ей нравилось, как морщится Ира, когда её называют девочкой. — Михаилу Викторовичу что главное, Ириш? Доход. С этого дохода, между прочим, — Елена Андреевна тыкнула в сторону коллеги пилочкой, — тебе премии платят, и вон, Юльке из бухгалтерии путевки на детей выделяют. Ты знаешь, что Юля у нас вдова, а у нее двое ее детей, так еще племянники, и всех надо как–то оздоровлять. Там такая ситуация сложная, тебе не понять! А «левые», как ты говоришь, банкеты, это как раз и есть спасение нас с тобой. Вот ты тоже, поди, свои деньги просто так не отдашь, подумаешь. Вот и я не отдам. Так что сколько ни кричи на летучках о своих нововведениях, все равно всё будет, как есть. Потому что это всем выгодно!
Лена взяла сумочку, встала, расправила складки на юбке и ушла пить кофе в соседний кабинет к «девочкам».
Ира знает, они сейчас там усядутся, развернут шоколадку, зашуршат фольгой, отломят себе по квадратику и будут смеяться над ней, глупой, недальновидной девчонкой. Ну и пусть! Посмотрим еще, кто кого!
В Даровск, к своей бабушке, Ольге Григорьевне, Ирина переехала после того, как её старшая сестра Поля вышла замуж и стала жить вместе с мужем в родительской квартире. Супруг Полины Ире не нравился, раздражал своей бездеятельностью, и поэтому наблюдать его каждый день Ира не хотела.
Бабушка, кажется, была не против. Ну что ж, зато вместе веселее, да и в трехкомнатной квартире не так уж и трудно разместиться двум женщинам.
— И что же Анатолий? — осведомилась Ольга Григорьевна. — На свадьбе он был очень хорош, галантен и мил. Но уже тогда был чуточку «губошлеп». Я Польке сказала, чтоб не ставила на эту лошадку.
— А Поля всё еще надеется, что он станет опорой и плечом, — ответила Ира.
— Ну и бог с ним. Пусть живут! — заключила бабушка…
В местный дом культуры, большое красивое здание с кое–где осыпавшейся лепниной и затертыми мраморными ступеньками у входа, Иру тоже устроила бабушка. Директор был её бывшим учеником, ну как не воспользоваться такими связями!
— Не надо. Я всё сама! — возмущалась Иришка.
— Сама, сама! Что я, твоего характера не знаю? Ты сама себя в такую яму закопаешь, опять что–нибудь выкинешь, фортели свои, А там, в нашем ДК, твоя энергия на пользу пойдет! Ну, полно тут в позы вставать! — Ольга Григорьевна, уютно устроившаяся в кресле и накрывшаяся вязаной шалью, улыбнулась. — Ставь, Ириша, чайник, а я пока позвоню. Да выйди! Не подслушивай!
Гремя на кухне тарелками, чашками и стальным, на газу, чайником, Ира слышала, как бабушка воркует с кем–то по телефону, как монотонно отвечает: «Да, да, да…», а потом коротко и резко «Нет!», потом опять соглашается с чем–то...
Девчонка подкралась к двери в гостиную, стала подсматривать в щелочку.
Ольга Григорьевна улыбалась, видимо, бывший ученик осыпал её комплиментами. Потом они стали говорить о современной русской прозе, которую Ольга Григорьевна недолюбливала, спорили.
Ира внесла поднос с «пятичасовым чаем», капризом и традицией бабушки, бухнула всё на стол, составила посуду на скатерть с гжелевского, из Пскова, подноса, стала возмущенно сопеть, глядя на бабу Олю.
А та, блаженно улыбаясь, щебетала: «Ирочка непременно зайдет к вам завтра… Да, к одиннадцати… Ну что вы, Миша! Конечно, передам! Я нашла эту книгу вчера, представляете, положила и забыла. Конечно, с автографом! Да, самого Бродского! Ой, ну зачем мне твои цветы, Миша?! На могилку принесешь!»
Ира зазвенела ложечкой. Бабушка терпеть не могла в этой жизни несколько вещей: когда громко размешивают сахар в чашке, когда чавкают и дарят ей цветы, но не потому, что на их не любила, а потому, что срезанные цветы подобны покойнику, так она говорила; не любила ещё, когда мямлят и прогибаются.
Именно поэтому Ольга Григорьевна больше тяготела к младшей внучке Ирише, упрямой егозе. Полина же была слишком мягкотелой, размазанной, как тесто на припыленной мукой доске. Так Толик её, собственно, и поймал…
— Бабушка! Опять ты про могилы! Хватит! Ты будешь жить вечно. И перестань хлопотать за меня. Я уже отправила резюме в пару мест и…
— Молодец. Но завтра в одиннадцать будь добра подойти к ДК, в администрацию. И будь так любезна перестать шуметь! Сахар надобно размешивать элегантно, ну! — почему–то разозлилась Ольга Григорьевна. — И заварка опять холодная. Ира! Ну так не получится!
Девушка закатила глаза. Последнее время у бабушки часто портится настроение ни с того, ни с его, она ругается, отчитывает внучку из–за пустяков, а потом вообще уходит к себе и сидит в комнате, заведя любимую пластинку — вальсы.
Ольге Григорьевне родиться бы в эпоху балов, Пушкина и дуэлей, поместий, неспешных гостеваний у родни в деревенской усадьбе, прогулок по паркам на лошадях и платьев с корсетами. Вот там бы она прижилась.
Ира однажды сказала об этом бабуле, но та только рассмеялась.
— Я бы все равно была всего лишь гувернанткой, нянькой. А поскольку место рядом с Сашей Пушкиным уже было бы занято пронырливой Ариной Родионовной, то я бы прозябала у каких–нибудь капризных графьев и погибла старой девой… Нет, Ириша! И не выдумывай!
А Ира выдумывала. И никто не мог запретить ей мечтать.
… Ирина пришла к Михаилу Викторовичу минута в минуту, в одиннадцать она уже стояла у двери его кабинета, прямая, дерзкая, готовая тут же сказать, что не нуждается в бабушкиной помощи, что работу найдет себе сама и вообще…
— Скворцова Ирина Борисовна? Вы от Ольги Григорьевны? Заходите! — скомандовала резко, как собаке, сидевшая за своим столом секретарь, Евгения Дмитриевна. — Ну, шустрее! А то что вы думаете, что если протеже, то и воблами тут плавать надо? Миша… То есть Михаил Викторович скоро уезжает на совещание!
«Миша», квадратный, с накаченными, даже чересчур, плечами мужчина в тесном ему синем костюме, сидел за огромным, дубового дерева, столом, лакированным, с резьбой и зеленым сукном на столешнице. У стола не было панели, которая обычно закрывает ноги сидящего от любопытных глаз, и Ирина увидела, что директор сучит ножками, как заправский танцор. Его ботинки с модными зауженными носками отстукивали степ.
— А, Ирина Борисовна, заходите. Добрый день. — Мужчина поднял голову, быстро осмотрел посетительницу с головы до ног. — День ведь уже? Или еще утро? — Посмотрел на часы, даже, кажется, золотые, но Ирина не разобрала. — Как там принято у вашей бабушки? У нее всегда все строго! Садитесь, чего вы! Располагайтесь. Значит вы — менеджер? Занятная профессия, вы не находите? — Миша взял из рук посетительницы папку с резюме, полистал, начал читать, но быстро утратил интерес, отбросил в сторону, а потом, проведя рукой по ежику волос, вздохнул.
Ирине он не понравился. Этакий воротила, хитрый, хваткий и беспринципный, вон как глазами стреляет, и весь в цепях да перстнях. Папуас! Про таких Ира смотрела кино, и там они были через одного бандитами. Странно, что он нравится бабушке…
— Занятная? — переспросила Ира. — Не знаю, обычная профессия. У меня еще колледж с дипломом «педагог–организатор». Но это к делу не относится, я все равно к вам не собираюсь устраиваться, — пожала девушка плечами.
— То есть как? А что же бабушка? Она расстроится! Нет, давайте–ка оформляйтесь. Нам менеджеры и организаторы нужны. А там разберемся.
— Бабушка переживет. Я сама найду себе работу, — покачала головой Ирина, стала собирать в папочку свои документы.
— Ну если сама, то зачем пришли? Время мое потратили! Некрасиво! Значит, вы обманули Ольгу Григорьевну? Пришли, но нахамили и нос воротите? А вы знаете, что у нас тут, в Даровске, с работой, ох, как плохо? Да на ваше место у меня, вон, пять человек в очереди стоят. И все тоже «родственники», — это слово он выделил особенно. — Всем я должен помочь. Вот и сижу, голову ломаю, кого куда посадить, на какой прибыльный стул. А тут еще вы… И с дипломами. Ольга Григорьевна говорила, что вы смышленая и… Подождите, припомню… — Он шевелил губами, поглаживал лоб.
«Издевается! — поняла Ирина. — Зачем? Вроде взрослые тут все люди…»
Она уже хотела попрощаться и уйти, но в кабинет директора влетела заплаканная женщина, заохала, сунула Михаилу Викторовичу какие–то списки, тот их посмотрел, пожал плечами.
— Ну а что вы хотели? Кому ваше макраме нужно? Вы бы еще художественный свист предложили! — Хохотнул, но, видя, что подчиненной не до шуток, нахмурился. — Не идут сейчас люди на эти ваши творчества. Ну не идут, и все! Некогда, на работе пашут, а старушкам оно и подавно не нужно, они немощны и заняты тем, что ругают сегодняшнюю жизнь. Знаете что, Марина Сергеевна… Что же нам придумать…
— Да, давайте придумаем. Ой, извините, здравствуйте! — Марина только сейчас заметила стоящую чуть в стороне девчонку.
— Добрый день. Может быть, я чем–то смогу помочь? — Ирина не ожидала от себя такого. Она же тут даже работать не собиралась, а вот уже впрягается в проблемы коллектива.
— Не могу набрать людей, понимаете? — сокрушенно всплеснула руками Марина Сергеевна Антонова, местный кружковод, очень талантливая, творческая женщина, немного наивная из–за своей увлеченности.
— Не понимаю. Куда не можете? Как искали? — взяла сразу галоп Ира. Её хлебом не корми, дай что–то организовать. Все школьные праздники, вечеринки в компании, посиделки и экскурсии, встречи одноклассников всех возможных школ, где она когда–то училась, — всё было на ней.
— Ну как… Списки у нас лежат внизу, в рекреации. Кому нужно, приходят, записываются. Мы их вызываем с документами. А никто не записался. Понимаете, если я не наберу людей, то меня уволят. Сокращение численности сотрудников, Михаил Викторович сказал, что это распоряжение сверху. И куда я тогда? Где пригожусь? У меня двое сыновей. Мальчишек я как буду воспитывать? На что жить?! У нас колоссальная безработица, а уехать не могу, на мне больная свекровь.
— Бывшая, Марина. И это надо всё продумать. Давай, мы ее сдадим всё же! И у тебя руки развяжутся. Поедете пусть не в Москву, но все же в город покрупнее, там освоишься. Мы поможем! — по–деловому, как уже давно решенный вопрос, предложил Миша, повертел в руках ножичек для открывания писем. Нехорошо повертел, как–то уж очень ловко. Он перебирал его между пальцами так быстро, что Ира даже замерла от удивления.
— Нет. Я сказала, что не сдам. Она мне помогала, теперь моя очередь! — тем временем стукнула кулачком по столу Марина.
— Она уже не твоя родственница, ты пойми! Если всех жалеть… — скептически улыбнулся Михаил.
— …То разорвется сердце, — продолжил за него Ира. — Так говорит моя бабушка. Но всегда же можно найти выход. Давайте, я помогу. Но… Но я не хотела тут работать. А вот теперь придется устроиться…
— Ваша бабушка всегда говорит очень правильные вещи, Ирина Борисовна. Завтра придёте в «кадры», оформитесь. И в путь. Кабинет Марины Сергеевны Антоновой на втором этаже, — подвел общий итог директор и показал глазами на дверь. У него много дел, и еще скоро должна позвонить Фёкла, его нынешняя девушка. У нее странное имя, похожее на свеклу, она и ведет себя очень эксцентрично, но это интересно, Миша рассматривает ее каждый день, приглядывается, как к новому автомобилю или коробке с инструментами. Надо–не надо? А какие опции есть? А сколько потребляет?.. Смотрит, оценивает. И немного развлекается.
Фёкла часто приезжала к жениху в «этот дурдом», как она называла ДК, мелькала мимо охраны в своей розовой шубке из искусственного меха, стучала каблучками по мраморной лестнице и, на секунду замедлив свой отчаянный бег, представляла, что это их с Мишей собственный особняк. И она тут хозяйка, и скоро у нее будет грандиозный приём… От этих мыслей становилось весело, и Фёкла начинала пританцовывать.
Вот и сейчас она влетела жар–птицей в кабинет жениха, без стука, без предупреждения, разнося вокруг себя шлейф дорогих французских духов — старания папеньки.
— Мишка! Ох, Миша! Я так соскучилась! У нас в салоне так скучно, боже мой! — И кинулась, было, целоваться, но тут только заметила расстроенную Марину Сергеевну и Ирину, поджала губы.
— А… Ты не один. Жаль. Ну что ж, мне зайти позже? Когда там у тебя приемные часы? — Фёкла уселась на Мишин стол, красными ноготками полистала ежедневник. — Так… Так… Совершенно нет времени на меня…
— Здравствуй, извини, буквально пять минут, и я весь твой. Значит, все решили? — обратился Михаил Викторович к сотрудницам. — Ира, оформляйтесь и помогайте Марине Сергеевне. А вы, Марина, выше нос! Евгения Дмитриевна! — нажал он кнопку переговорного устройства. — Сделайте нам с Фёклой чай, пожалуйста.
— Кофе! Я хочу кофе! — вскочила девица, полоснула Иру по щеке пушистым шарфом. — Всё, девочки, чего стоите–то?! Идите, работайте! Без вас вся культура засохнет! — кинула она за спину и снова заворковала с женихом…
Культура не засохла. Ира–таки устроилась на работу в ДК, теперь она была «на балансе», как сказала Марина.
И дальше стали работать. Ира напечатала листовки, красиво их оформила, с вензельками и рамочками, чудо! Расклеили по столбам и стендам, приглашая на мастер–класс «талантливого, творческого человека» и прочее и прочее, Марины Сергеевны Антоновой.
— Не скромно как–то, неправильно! — покачала Марина головой.
— А ходить у людей клянчить деньги сыну на ботинки скромно? — насупилась Ира. — Извините, но я считаю, что мы все делаем хорошо. У нас есть что–то интересное, так расскажем об этом людям.
Худо–бедно набрали людей: девочки, их мамы, несколько старушек.
И вот они все стоят в холле, в сменной обуви, шушукаются, рассматривают вывешенные по стенам Маринкины работы.
— Красота какая! Душа радуется, какая красота! Ну когда же нас пригласят? Время уже! — доносилось с банкеток.
И тут случилась первая неприятность.
Кабинет, где должен был проходить мастер–класс, со вчерашнего дня украшенный, с расставленными столиками и стаканчиками для воды, вдруг заняла Фёкла с «девочками».
— Ой, ну чего ты орешь, как полоумная? — нависла над Ирой воздушная, в летящем платье и ковбойских сапогах Фёкла. — Ну заняли, и заняли. Сядете в коридоре, вон там есть место!
Она махнула рукой в рекреацию, полутемную, с кадками цветов и блеклыми картинами на стенах. Там стояло несколько диванчиков и низенькие журнальные столики.
— Но это нам не подходит! Как же так, мы же договорились, в расписании кабинет на это время отдали нам! — шагнула вперед Марина, но тут же втянулась в толпу растерянных учениц, потому что Фёкла так строго зыркнула на нее, что стало страшно.
— Это у тебя расписание, колготки, каши и котлеты, а у меня жизнь! Я замуж выхожу, нужно мне где–то обсудить, как всё будет! — гавкнула на Марину Сергеевну девица.
Так и сели в коридоре. Посетительницы были, конечно, недовольны, Марина извинялась…
Ирина влетела в кабинет директора без спроса, без команды, как была с гирляндой на шее, которую до этого прилаживала на втором этаже, так и побежала, узнав от вахтерши, тети Саши, что стряслось.
— Извините, Михаил Викторович! Но это безобразие! Люди ехали с другого конца города, погода сегодня ужасная, но они пришли, а мы их принять не можем? Почему кабинет заняла ваша… Эта…
— Фёкла Степановна, — подсказал Миша, быстро закончил разговор по сотовому, отложил его, посмотрел на раскрасневшуюся Иру и залюбовался ею, тем, как она сердится, как раздуваются у нее ноздри, словно у молодой лошадки. Миша видел таких, когда ездили с классом на ферму. Жеребята тоже вот с такими влажными, огромными глазами подходили к ограде загончика и таращились на ребят, а те на них. И все принюхивались.
— Фу, навозом пахнет! — кричали дети и смеялись.
А жеребята тоже ржали тихонько, протяжно, потому что пугались запаха детей, незнакомого, чужого. И раздували ноздри, из которых шел парок, дело–то было в ноябре, уже выпал снег…
— Фёкла Степановна тут никто и занимать помещения не имеет права! Я требую… — распиналась Ира. — Что вы смотрите?!.. — наконец осеклась она, смутившись под пристальным взглядом начальника.
— Я на вас смотрю. И вы прекрасны, Ирина Борисовна! Вы очень похожи на бабушку, даже удивительно… А Фёкла… Вы всего не знаете и не должны знать, Ира. Смиритесь и выискивайте пути обхода, — кивнул куда–то на стену Михаил, как будто там и были эти неизведанные пути.
— Какие пути? Что за бардак? Михаил Викторович, так нельзя! Это… Это нечестно! Вы бы видели, как Марина Сергеевна ожила, как ее глаза горели, когда наконец набрали людей для кружка, какая она сегодня красивая пришла, даже прическу нарядную сделала. И сыновей к соседке отвела, у той есть видеомагнитофон, купила им кассету с мультфильмами, а вы... — Ира вдруг всхлипнула, ее подбородок задрожал, она его схватила пальцами, как будто хотела остановить, но дрожь не проходила.
— Я знаю. Я всё знаю, Ирина. Но так надо. Всё, идите, у меня важный разговор! — строго приказал Михаил Викторович. — Вы просто слишком правильная, слишком прямая, в наши дни так не получится, не та ситуация. Я знаю, вас так воспитали, вы тут не виноваты, но…
Он не договорил, потому что Ира уже ушла, хлопнув дверью…
И Лена успокаивала ее, а потом ушла пить кофе, оставив Ирину переживать одну в кабинете.
— Выгодно? Деньги? — шептала она, мечась по кабинету, как в клетке. — Кошмар!
И чем дальше, тем больше она хлопала дверьми, то возмущаясь, что заняли зал, когда там должны были заниматься юные писатели, то требовала вернуть в план курс первой медицинской помощи, но его вычеркивали за неимением средств и опять же помещения.
А вечерами в кабинетах и залах, украшенных специально приглашенными людьми, танцевали и радовались какие–то сомнительные личности, кричали «горько» молодоженам, били об пол бокалы. Иногда случались скандалы, бывало, что кто–то дрался. А потом опять гремела музыка и все смеялись…
… — Бабушка, как же так? Он же продажный, твой этот Михаил Викторович насквозь продажный! Его назначили людям помогать, а он деньги только гребет и… — возмущенно шкрябала по сковороде лопаткой Ирина. — Тебе еще картошки или хватит? — Она обернулась к Ольге Григорьевне, нахмурилась.
— Хватит. Ир, ну он сам знает, как надо. Он хороший мальчик, умный, ты просто слишком углубляешься… — пожимала плечами женщина. — Зачем ты взяла эту тарелку?! Вот какую надо, как раз к стейку и картошке твоей. Ну, приятного аппетита!
Ире иногда казалось, что бабушка вообще не хочет обсуждать своего бывшего ученика, то ли Ольге Григорьевне это неприятно, ведь он «такой хороший», то ли ей просто все равно, что творится в городе.
— Обидно, бабушка! Людей жалко, и вообще… — Ира затихла, равнодушно пережевывая пищу, отвернулась к окну…
Окончательно она сдалась и даже разревелась, когда к чьему–то юбилею забрали большой светлый зал, где, по задумке Иры, должны были заниматься танцами ребята из закрытого на ремонт клуба, что располагался по соседству.
Ребята и их родители удивленно смотрели на накрытые яствами столы, на снующих по залу официантов и наряженную в углу большую искусственную елку.
— Что это такое? Мы договаривались, все с вами обсудили, а вы нас обманули? — выговаривала Ире руководитель танцевального клуба. — Вы же сами пошли нам навстречу, как будто помогли. А, теперь что? Куда детям идти? Знаете, я слышала, что у вас тут творится, и что из вас никакой организатор, но доверилась, а теперь понимаю, что зря! Вы, Ирина Борисовна, никчемный, подлый, заносчивый человек! И я буду жаловаться на вас. Ну и на всю вашу шарашку!
Детям дали другой зал, с обшарпанным паркетом и без станков вдоль стен, занятие прошло по расписанию, но не так, как хотелось бы. А Ира стояла в коридоре и, спрятавшись за шторой, тихонько плакала, бубнила что–то, вытирала рукой нос, пищала и причитала.
Кто–то резко откинул штору. Ира оглянулась. На нее смотрел осоловелыми глазами один из гостей гремящего басами банкета. Мужчина неловко поправил галстук, икнул.
— Разрешите вас пригласить! Я хочу танцевать! — шаркнул он ногой, хотел взять Иру за руку, но его повело, танцор завалился на подоконник, чуть не уронив горшки с цветами.
Ирина отпрянула, хотела убежать, но ее уже схватили две крепкие руки, потянули к себе…
А потом что–то произошло, быстро и тихо мужчина отлетел к противоположной стене, а вместо него перед Ирой возник Михаил Викторович, он приказал Ирине забрать пальто и сапоги, и выходить на улицу.
— Зачем? — прошептала она. — Вы меня увольняете?
— Да кто вас увольняет?! Разве уволишь вас! В кафе пойдем, как вы в таком состоянии работать будете?! — рявкнул Миша, еще раз оттолкнул гостя, сказал ему что–то, а потом продолжил:
— Ирина Борисовна, ну что вы стоите?!
И она побежала в кабинет, где под удивленным взглядом Леночки накинула на себя пальто, схватила сумку, натянула сапоги, чуть не сломав «молнию», и, не попрощавшись, ушла.
Лене ничего не оставалось, как опять идти пить кофе и гадать, куда убежала эта организаторша.
…Он притащил ее в какое–то кафе с темно–бордовыми абажурами, выкрашенными в серый цвет стенами и железными столиками, усадил в самый дальний темный угол, попросил официанта принести кофе и коньяк.
Ира смотрела на свои ладони, сложенные на столе к «замок», молчала. Ей вообще больше ничего не хотелось. Ну разве что уехать отсюда.
И Миша тоже молчал, рассматривал ее. Тонкие черты лица, ноздри, как у жеребенка, упрямый подбородок, красивый, темно–синего, глубокого цвета костюм. Приятно…
Принесли кофе, Михаил плеснул им обоим коньяка, заставил Иру выпить.
И тогда ее опять прорвало. Она ругалась, стучала ладошкой по столу, угрожала даже, что выведет его, директора, на чистую воду, опять что–то доказывала, а он молчал и смотрел.
Потом, дав ей окончательно измотаться и выплеснуть гнев, заговорил:
— Ты многого не знаешь, еще о большем знать не должна. Так будет лучше. И поэтому прими всё, как есть. Да, трудно, но всегда же находим выход! Ир, ты живешь в такое время, мы живем, — поправился он, — когда всё очень не просто. Поверь, я стараюсь, чтобы наладилось всё, но… Доход. Сейчас все на самоокупаемости, а ее нет. На ДК не выделят денег, и скоро зарплаты совсем упадут в размерах. Как все мы станем жить? У нас больше половины — это одинокие женщины, воспитывающие детей. И что? Мне их куда? Уведомление о сокращении, и вперед, в мир? Поэтому и банкеты эти, и праздники, и помещения сдаем. Пробовали платные кружки делать, но люди не идут, нет их, денег. Выручку, думаешь, я себе в карман кладу? Если бы так, то я бы уже стал миллионером! Мы платим за то, чтобы здание не забирали, за свет, за то, чтобы нас не закрывала пожарная инспекция. И не просто не закрывала, ведь ДК старый, а ремонты делаем. И кто нам их оплатит? Материалы надо хорошие, современные, а не то, что у нас на складах лежит, все в плесени. Ир, я очень стараюсь, правда!
Господи, как она его ненавидела за все, что ей выговаривали родители, педагоги, за свой стыд и беспомощность! А еще, она сейчас это поняла, за Фёклу.
Та вела себя в ДК как у себя дома, вальяжно и грубовато. Она — графиня, все остальные — челядь. И все их трепыхания с этими детишками — просто квохтанье наседок, не более.
— Ты играешь в Робин Гуда? — усмехнулась девушка.
— Ну… Вроде того. А что, нельзя?
Ирина пожала плечами.
— Ты голодная? — вдруг спросил Михаил Викторович.
— Мы на «ты» не переходили! — отрезала Ирина.
— Вы голодны? — поправился он, не услышал ответа, сам что–то заказал.
А потом стал рассказывать.
Он занял должность директора внезапно, благодаря, так сказать, знакомству с Фёклой.
«Ну, папа! Он мне нравится! Но я же не могу встречаться с нищебродом!» — дула она губки.
И папа помог. Мишу вызвали в префектуру, сообщили о назначении. А потом Фёклин отец пригласил его к себе, растерянного, удивлённого, немного испуганного.
— Мы куда–то долго ехали. Меня прямо от префектуры забрали. Я на таких машинах и не ездил никогда. Приехали к ним. Я Фёклу никогда до дома не провожал, она с личным водителем всегда была… Ну так вот, я обалдел. Вот это особнячок, вот это апартаменты!
— И вы продались, — кивнула Ира. — Забавно. У вас должность, деньги, поди, тоже завелись. Кукла рядом красивая, пахнет хорошо. Да не трогайте вы меня! — Она оттолкнула его руку.
— Извините, просто у вас божья коровка… — пожал он плечами.
— Чего? — простодушно, широко распахнув глаза, спросила она, наклонилась, прищурилась.
По столу, действительно, ползла, деловито переступая лапками, божья коровка, красная, с яркими черными точечками.
— Откуда она здесь? Зима же почти! — удивилась Ира. — Бедненькая, замерзнет. И голодно ей…
— Вот и ты, как божья коровка, приехала к нам почти зимой, думала, дом тут будет, бегаешь вот так, суетишься, а все только хуже становится… — вздохнул Михаил, налил себе в рюмку коньяк, выпил, отвернулся, уставился на стену.
— Никакая я не божья коровка. Я обычная. И пятен у меня нет. Хотя… Они, знаешь ли, хищники, коровки эти. Может, я тоже такой стану? Как ты? И твои сотрудники. Я, кажется, уже со всеми переругалась там. Я слишком правильная, да? — подставляя пальцы, чтобы насекомое заползло на них, спросила Ира.
— Ты? А мы все же на «ты»? Тебе надо было родиться в другом месте и в другое время, Ир. Ты… Слишком преданная делу, наверное, а сейчас надо, как это говорится, «и вашим и нашим», тогда можно спокойно жить.
— Вот и бабушке надо было родиться в веке этак девятнадцатом. Там бы она жила счастливо… — улыбнулась Ира.
— Твоя бабушка уникальный человек. И она вот меня не ругает. Понимает, что как–то надо выживать.
— Она просто очень добрая. Но и ей больно от того, что происходит. Она новости не смотрит больше, вообще телевизор не включает. Читает только.
— Она вела у нас русский язык и литературу. В интернате. Тут, на Никитина. Приходила всегда строгая, прямая, гордая такая. И грустная. А потом, когда начинала урок, расцветала. Я больше таких людей не встречал. Нет их больше. Ну разве еще ты… — Михаил опять заказал кофе. Хотелось выпить коньяка, напиться до поросячьего визга и послать всё к чертям —Фёклу, ее отца, этот ДК, уехать… Ведь здесь его ничто не держит. Ничто! Квартиру продать, уволиться, снять со счетов все деньги и в путь! Только куда? Где его ждут? Нигде.
— Бабушка, когда мы гостили у нее здесь, в вашем городе, водила меня с сестрой в ДК на спектакли. Театр был на ремонте, и актеры выступали на вашей сцене. Я помню, как на Новый год ряженый дед Мороз подарил нам с Полинкой зайцев, таких пластмассовых, а внутри конфеты. Бабушка специально водила нас к нему, и он, дед Мороз, вынул из своего мешка этих зайцев, — Ирина улыбнулась, вспомнила, как тогда пахло в зале — гримом, духами и чистыми костюмами.
— Ты уронила своего зайца, он треснул. И ты ревела, ругала сестру, что это она тебя толкнула… — добавил Михаил Викторович.
— А какой–то парень, лохматый, хмурый, сказал, что я «баба на чайнике». У меня было пышное платье, и он так сказал. Господи… Это были вы? То есть ты? — Ира удивленно посмотрела на мужчину.
— Вполне возможно. Но вряд ли.
Кивнули друг другу. Конечно нет! Это был не он. Он бы так грубо не сказал. А историю про подарок просто придумал, может, слышал от Ольги Григорьевны.
Нет. Тогда это были не они. Другие люди, наивные, верящие в добро и сказки…
Миша и сейчас слышал от Степана Юрьевича, отца Фёклы, много сказок. И про то, как они вместе «замутят» бизнес, и как им всем будет хорошо, и как легко сейчас возвыситься над остальными, чтобы, конечно же, помогать этим остальным, глупым и непрозорливым.
Мишка не верил. Но жизнь в интернате приучила его выживать, пользоваться тем, что можно взять, даже если это не очень честно. Ольга Григорьевна этого в нем не знает. Верит, что мальчик вырос благородным, добрым.
Если бы знала, ни за что бы не отправила к нему Иринку…
— Ир… А давай, я тебя домой провожу? Поздно уже! — предложил Михаил.
Он бы поцеловал ее. Обязательно. И сию же секунду. И она бы его оттолкнула, конечно, отругала и убежала бы. Но… Но потом вспоминала его прикосновения, то, как от него вкусно пахнет табаком и кофе, какой он нежный…
И она как будто потянулась к Мише, а потом отпрянула. По столу ползала всё та же божья коровка, мыкалась под блюдцами, искала что–то, потом полетела на цветы в вазочке, но те были искусственными. Как и почти все в этом человеческом мире…
Михаил целоваться не стал. К чему, если они все равно никогда не будут вместе. Он женится на Фёкле, потому что это очень выгодно, а Ира… Она останется за бортом. И это хорошо.
И всё шло, как обычно, только, пожалуй, свадеб и банкетов стало немного меньше, а свободных кабинетов больше. И всё, что планировала Ирина Борисовна, а вместе с ней и руководители кружков, завертелось как будто быстрее, радостнее.
Фёкла тоже стала меньше бывать в заведении, говорили, что она теперь занялась вокалом, поет дни напролет, готовит концерт.
И дела шли как будто лучше и лучше, Ира с коллегами планировала новогодние «огоньки», заказывала костюмы, подарки, печатала пригласительные билеты.
А накануне праздников, двадцать восьмого декабря, Михаил Викторович не приехал на работу. Еще через час секретарь, Евгения Дмитриевна, выбежала из приёмной, кинулась к подругам в соседний кабинет.
— Арестовали! Совсем арестовали, сегодня утром пришли и забрали! — рыдая, сообщила она.
— Да кого забрали–то? — Лена положила на тарелку недоеденный зефир, вытерла салфеткой кончики пальцев.
— Мишу. Мишу нашего забрали. Всё… Это всё… — прошептала Евгения Дмитриевна.
У Фёклиного папы, Степана Юрьевича, случились неприятности. Но виновного быстро нашли. Укрывал доходы, «отмывал», обманывал! Кто? Миша, конечно. Через его ДК столько денег шло, мама не горюй! Использование помещений, люди эти посторонние…
— Степан Юрьевич показывал мне документы, где черным по белому было написано, что все согласовано. Во благо города, — усмехнулся Михаил, когда ему предъявляли обвинения. — Вы бы у него спросили!
— Спросили уже. Врешь ты всё, прибрал денежки, думаешь, самый хитрый? — ответили ему.
Документов не нашли. Степан Юрьевич заявил, что Мишка сам все под себя греб, проворачивал «делишки», даже дочку его, Фёклу, хотел втянуть, но она не согласилась…
… — Ну вот, а ты говоришь, хороший мальчик, — скептически покачала головой Ира, рассказав все бабушке об аресте ее бывшего ученика.
— Он хороший, — упрямо твердила Ольга Григорьевна. — Только вот рос же не в тепличных условиях, как вы с Полей, поэтому немного по–другому смотрит на жизнь.
— Ну да, брать у богатых и раздавать бедным, такой у него взгляд, ну и себе чуть–чуть, — кивнула Ирина. — И что их этого вышло? Ой, бабуль, ну что ты так нервничаешь? Там разберутся, может еще и отпустят. Садись, ужин готов! — нарочито бодро позвала бабушку Ира, но и ей самой есть не хотелось, на душе было тревожно, скреблись кошки так, как будто Ира в чем–то виновата…
Продолжение рассказа ( и он же конец) выйдет завтра, 4 августа.
Ссылка на продолжение (будет активна со 4 августа)
Благодарю Вас за внимание, Дорогие Читатели! До новых встреч на канале "Зюзинские истории".