Я стояла с чемоданом в руках в родительской квартире и не понимала… Это же МОЯ комната. Здесь мои обои с мишками, которые мы клеили, когда мне было семь. Здесь я готовилась к экзаменам, плакала из-за первой любви…
А теперь там спит какая-то Лена с пузом от моего брата.
Знаете, что самое страшное? Когда ты возвращаешься домой разбитая, униженная, с пустыми карманами — а дома тебе говорят, что ты здесь лишняя.
Три месяца я сплю на раскладушке между холодильником и плитой. Просыпаюсь в пять утра от звука кофемолки — мама встаёт готовить завтрак «молодым». Засыпаю под шум посудомойки в одиннадцать вечера.
У меня нет угла. Совсем.
Вещи в пакетах под столом. Документы в коробке на подоконнике. Я как беженка в собственном доме… А мне тридцать три года, чёрт возьми! Я не подросток, которого можно ткнуть носом куда угодно.
Но самое больное — мама смотрит на меня так, будто я обуза. Будто это я виновата, что муж оказался сволочью и выгнал меня из московской квартиры без копейки.
***
Наша семья всегда жила по принципу: «Вера справится, она сильная». Когда папа пил — я в десять лет варила суп и укладывала спать младшего брата Диму. Когда у мамы случился нервный срыв — я в пятнадцать работала на рынке, чтобы хоть как-то свести концы с концами.
Дима рос принцем. Красивый, обаятельный, но абсолютно безответственный. В школе тройки — ничего, Вера поможет с домашкой. В институт не поступил — не страшно, Вера уже работает, потянет семью. Девушки беременеют и бросают его — ну что поделать, такой уж характер у мальчиков.
А я… Я училась на отлично, поступила в МГУ, работала как проклятая. Вышла замуж за успешного москвича, думала — наконец-то заживу для себя. Восемь лет отправляла деньги родителям, покупала Диме машину, оплачивала маме лечение.
И что? Муж нашёл молоденькую любовницу, а меня выставил из дома как надоевшую собаку. Говорит: «Квартира записана на мою маму, ничего тебе не положено». Развод, суды, адвокаты — деньги кончились быстро.
Приехала в Ростов с одним чемоданом и думала: хоть дома-то меня примут с пониманием…
***
— Лена такая хорошая девочка, — мама гладила беременный живот будущей невестки, пока я мыла посуду после их ужина. — Тихая, спокойная. И Димочку так любит!
Я молчала. Лена действительно милая — двадцать два года, огромные глаза, говорит шёпотом. Но она живёт в МОЕЙ комнате уже два месяца, а Дима как жил у друзей, так и живёт. Работать не хочет — «пока не найду достойную должность».
— Мам, а когда они съедут? — спросила я осторожно. — Может, хотя бы после родов?
— Как съедут?! — мама всплеснула руками. — Да у них же ребёнок будет! Им стабильность нужна, понимание! А ты что, не можешь потерпеть ради племянника?
Вот оно… Опять я должна потерпеть.
— Мам, но это же моя комната. Я здесь выросла…
— Ну и что? — мама смотрела на меня как на эгоистку. — Ты же не беременная! Тебе что, трудно на кухне спать? Места много, тепло…
Места много. Два метра между столом и мойкой.
***
Каждый день одно и то же. Лена встаёт в обед, завтракает в моей — теперь её — комнате. Мама носит ей чай с печеньем, спрашивает про самочувствие. А я с утра до вечера ищу работу, хожу по собеседованиям, возвращаюсь вымотанная.
— Не шуми, — шикает мама, когда я пытаюсь разогреть ужин. — Лена отдыхает, ей нельзя нервничать.
А мне можно? Мне можно спать на раскладушке, которая скрипит при каждом повороте? Мне можно стирать бельё в ванной в пять утра, чтобы не мешать «молодым»?
Дима заявился через месяц. Пьяный, весёлый, с букетом цветов.
— Привет, сестрёнка! — обнял меня. — Как дела? Работу нашла?
Я хотела сказать про комнату, про то, что пора бы уже определиться с жильём… Но Лена выбежала из моей комнаты в одной ночнушке, кинулась ему на шею. А мама смотрела на них с такой нежностью…
— Мам, — попробовала я ещё раз. — Может, поговоришь с Димой? Пусть снимает квартиру…
— На что снимать? — мама нахмурилась. — Он же не работает пока. А Лене врач сказал — никаких стрессов!
А мой стресс не считается.
Началось хуже. Лена стала жаловаться на запахи с кухни. Мама запретила мне готовить рыбу и жарить лук. Потом оказалось, что звук будильника тоже «вреден для малыша». Я стала просыпаться от вибрации телефона.
— Ты могла бы и потише ходить, — сказала мне Лена однажды. — А то я всю ночь слышу, как ты ворочаешься.
Это я мешаю ЕЙ спать в МОЕЙ комнате.
***
Взорвалось всё в один вечер. Я пришла с очередного собеседования — опять отказ. Села на свою раскладушку и заплакала. Тихо, в подушку.
Лена вышла из комнаты:
— Вера, ты можешь не рыдать? Мне завтра к врачу, нужно выспаться.
Что-то во мне сломалось.
— А ТЫ можешь съехать из МОЕЙ комнаты?! — закричала я. — Мне тридцать три года, я развожусь, ищу работу, сплю на кухне КАК БОМЖ! А ты мне указываешь, как себя вести?!
— Вера! — вбежала мама. — Ты с ума сошла?! Как ты можешь кричать на беременную?!
— А как ВЫ можете выселить родную дочь ради беременной любовницы безработного сына?! — я орала уже не сдерживаясь. — ЭТО МОЙ ДОМ! МОЯ КОМНАТА!
Мама побледнела:
— Это мой дом. И я решаю, кто здесь живёт.
***
Тишина. Звенящая, страшная тишина.
Мама стояла в дверях кухни и смотрела на меня чужими глазами. Лена всхлипывала, прижимая руки к животу. А я вдруг поняла…
Я здесь больше не дочь. Я помеха.
— Хорошо, — сказала я тихо. — Понятно.
Собрала пакеты с вещами. Взяла документы. Мама молчала. Лена скрылась в моей комнате.
У подруги на диване пока живу. Ищу съёмную квартиру, хоть однушку. Работу нашла — не ахти какую, но хватит на жизнь.
Мама звонила раз. Спросила, как дела. Сказала, что у Лены токсикоз, тяжело ей. Про то, что мне тоже тяжело, не спросила.
Дима женился на Лене на прошлой неделе. Пригласили меня на свадьбу. Я не пошла.
Знаете, что самое странное? Впервые за много лет я сплю спокойно. Да, на чужом диване. Да, одна. Но никто не говорит мне, что я должна потерпеть ради чужого счастья.
***
Родители не всегда любят детей одинаково. Иногда семья — это не про поддержку, а про привычку жертвовать собой ради тех, кто этого не ценит.
Мне тридцать три. Я начинаю жизнь с нуля в третий раз. Но теперь я знаю: дом — это не стены, где ты родилась. Дом — это место, где тебя хотят видеть.
А меня там больше не хотят. И это, наверное, к лучшему.