— Значит, эта квартира теперь будет общей семейной собственностью, и я, как глава семьи, буду решать, кто здесь живёт! — заявила Галина Петровна, размахивая какими-то бумагами перед моим лицом.
Я стояла посреди своей собственной кухни и не могла поверить в происходящее. Ещё десять минут назад я спокойно пила утренний кофе, планируя обычный субботний день. А теперь передо мной стояла моя свекровь с нотариально заверенными документами и требовала... что именно она требовала?
Мои руки дрожали, когда я поставила чашку на стол. Звук получился слишком громким в напряжённой тишине. Я заставила себя сделать глубокий вдох.
— Галина Петровна, я не понимаю, о чём вы говорите. Какая общая собственность? Эта квартира записана на меня.
Свекровь победно улыбнулась. Эта улыбка всегда появлялась на её лице, когда она считала, что загнала меня в угол. За пять лет замужества я научилась распознавать все оттенки её эмоций, и эта конкретная улыбка не предвещала ничего хорошего.
— Была записана на тебя, Настенька. Была. А теперь всё изменилось. Мой сын, твой муж, передал мне свою долю в этой квартире. По дарственной. Вчера оформили у нотариуса.
Комната качнулась. Или это я качнулась? Я ухватилась за край стола, пытаясь удержаться на ногах. Павел не мог так поступить. Не мог. Мы же обсуждали... Мы же договаривались...
— Где Павел? — мой голос прозвучал чужим, сдавленным.
— На работе, естественно. Кто-то же должен зарабатывать в этой семье, пока ты тут прохлаждаешься.
Я работала удалённо графическим дизайнером, и Галина Петровна прекрасно это знала. Но сейчас было не время спорить о моей профессии. У меня в голове билась только одна мысль: Павел передал свекрови долю в МОЕЙ квартире. В квартире, которую мне оставила бабушка. В единственном, что у меня было своего.
— Павел не имеет доли в этой квартире, — я старалась говорить спокойно, хотя внутри всё кипело. — Это моё добрачное имущество. Мне её бабушка завещала за два года до нашей свадьбы.
Галина Петровна покачала головой с видом человека, объясняющего очевидные вещи ребёнку.
— Ах, Настенька, Настенька. Ты такая наивная. Да, квартира была твоя. Но вы же с Пашей делали здесь ремонт после свадьбы? Меняли сантехнику, переклеивали обои, ставили новые окна? И всё это на семейные деньги. А значит, мой сын вложился в улучшение этого жилья. И по закону имеет право на долю.
Она протянула мне документы. Я взяла их трясущимися руками и пробежала глазами по строчкам. Договор дарения доли квартиры. Подпись Павла. Печать нотариуса. Вчерашняя дата.
— Теперь я собственник трети этой квартиры, — продолжала Галина Петровна, устраиваясь за моим кухонным столом как у себя дома. — И как собственник имею право здесь жить. Я уже продала свою однушку на окраине. Деньги пригодятся на обустройство. Вещи привезут в понедельник.
Документы выпали у меня из рук. Листы медленно спланировали на пол, но я не стала их поднимать. В голове шумело. Свекровь продала свою квартиру. Она собирается жить здесь. В моём доме. В моём убежище.
— Вы не можете... — начала я, но голос предательски дрогнул.
— Могу и буду, — отрезала Галина Петровна. — Я имею полное право жить в своей собственности. И не смотри на меня так. Я мать Павла, бабушка ваших будущих детей. Кстати, о детях. Пора бы уже подумать о продолжении рода. Пять лет в браке, а всё без толку. Теперь я лично прослежу, чтобы вы исполнили свой долг перед семьёй.
Она встала и прошлась по кухне, оценивающе оглядывая пространство.
— Здесь придётся многое поменять. Эти ваши современные штучки... Нужно что-то более практичное, семейное. И эту комнату — она кивнула в сторону моего кабинета, дверь в который была приоткрыта, — переделаем в детскую. Хватит заниматься ерундой, пора думать о важном.
Я почувствовала, как во мне поднимается волна гнева. Страх и шок отступили, уступая место ярости.
— Это мой рабочий кабинет. Я там зарабатываю деньги.
— Ой, не смеши меня, — махнула рукой свекровь. — Какие деньги? Рисуешь картинки на компьютере и называешь это работой. Нормальная женщина должна заниматься домом и семьёй, а не этой ерундой. Павел достаточно зарабатывает, чтобы содержать семью.
Павел. При мысли о муже гнев вспыхнул с новой силой. Как он мог? Как посмел распорядиться тем, что ему не принадлежало? И главное — почему ничего не сказал мне?
Я достала телефон и набрала его номер. Гудки показались бесконечными.
— Да? — голос Павла звучал напряжённо.
— Приезжай домой. Немедленно.
— Настя, я на работе...
— Немедленно, Павел. Или я еду к тебе в офис, и мы будем выяснять отношения при твоих коллегах.
Трубка помолчала.
— Буду через полчаса.
Я отключилась и повернулась к свекрови. Она сидела за столом с видом хозяйки положения.
— Не надо устраивать сцены, Настя. Что сделано, то сделано. Прими это как должное. В конце концов, я не чужой человек. Я помогу вам с хозяйством, с будущими детьми. Это же прекрасно — большая дружная семья под одной крышей!
— Выйдите, — я указала на дверь.
— Что? — Галина Петровна даже привстала от возмущения. — Ты выгоняешь меня из моей собственности?
— Из моей квартиры. Вы получите ключи, когда въедете официально. А пока — выйдите. Мне нужно поговорить с мужем.
Она поднялась, гордо вскинув голову.
— Хорошо. Но запомни, девочка — теперь всё изменилось. И тебе придётся с этим смириться.
Когда за ней закрылась дверь, я опустилась на стул. Ноги больше не держали. Моя квартира. Моё единственное безопасное место. Бабушка оставила её мне, чтобы у меня всегда был дом. Чтобы я ни от кого не зависела. И вот теперь...
Ключ повернулся в замке через двадцать минут. Павел вошёл в квартиру неуверенно, словно почувствовал грозу ещё с порога.
— Настя? — позвал он из прихожей.
Я не ответила. Сидела на кухне и ждала. Он появился в дверном проёме — высокий, широкоплечий, такой родной и такой чужой одновременно. Мы были вместе семь лет — два года встречались, пять в браке. Я думала, что знаю его. Оказалось, не знаю совсем.
— Настя, послушай... — начал он, но я подняла руку, останавливая его.
— Просто ответь — это правда? Ты передал своей матери долю в моей квартире?
Он опустил глаза.
— Это не так, как ты думаешь...
— Да или нет, Павел?
— Да, но...
— Как ты мог? — голос сорвался на крик. — Как ты посмел? Это МОЯ квартира! Моё наследство! Единственное, что у меня было своего!
— Настя, выслушай меня...
— Что тут слушать? Ты за моей спиной сговорился со своей мамочкой и подарил ей часть МОЕГО дома! Ты предал меня!
Павел прошёл на кухню и тяжело опустился на стул напротив.
— Она моя мать, Настя. Единственный родной человек. Она всю жизнь для меня... Я не мог ей отказать.
— А я кто? Случайная прохожая?
— Ты моя жена. Но она — мать. Она вырастила меня одна, без отца. Всем пожертвовала ради меня.
Старая песня. Я слышала её сотни раз за эти годы. Святая Галина Петровна, которая посвятила жизнь сыну. Которой мы все должны быть вечно благодарны и обязаны.
— И что, в благодарность за это ты решил сделать меня бездомной?
— Не драматизируй. Никто тебя бездомной не делает. Просто мама будет жить с нами. Что тут такого страшного?
Я смотрела на него и не узнавала. Неужели он действительно не понимает? Или притворяется?
— Павел, твоя мать ненавидит меня. Она считает, что я недостойна тебя. Что я неправильно веду хозяйство, неправильно готовлю, неправильно одеваюсь. Что я должна бросить работу и рожать детей. Она будет превращать мою жизнь в кошмар каждый день!
— Она просто заботится о нас. Хочет как лучше.
— Для кого как лучше? Для меня? Или для себя?
Павел встал и прошёлся по кухне.
— Настя, пойми. У мамы маленькая пенсия. Квартира на окраине требовала ремонта. Она уже не молодая, ей тяжело. А здесь центр, вся инфраструктура рядом. И мы сможем за ней присматривать.
— То есть ты продал меня за удобство своей матери?
— Никто тебя не продавал! — вспылил он. — Просто нужно научиться жить вместе. Миллионы семей так живут!
— Но я не хочу! Это мой дом! Я имею право решать, кто в нём будет жить!
— Теперь это и её дом тоже. Смирись.
Смирись. Как просто. Смирись с тем, что тебя предали. Смирись с тем, что твой дом захватили. Смирись с тем, что твоё мнение никого не интересует.
— А если я не смирюсь?
Павел остановился и посмотрел на меня. В его взгляде мелькнуло что-то недоброе.
— А что ты сделаешь? Подашь в суд? Попробуй. У мамы лучший адвокат в городе, её подруга. Мы докажем, что я вкладывался в ремонт. Что имею право на долю. И знаешь что? Если ты будешь упираться, я потребую не треть, а половину. Как супруг.
Меня словно окатили ледяной водой. Это был уже не мой Павел. Это был чужой, враждебный человек.
— Ты мне угрожаешь?
— Я просто объясняю реальность. Прими её. Мама будет жить здесь. Точка.
Он развернулся и пошёл к выходу.
— Куда ты?
— На работу. Мне нужно доделать проект. А ты пока подумай. И приготовь комнату для мамы. Она въезжает в понедельник.
Дверь захлопнулась. Я осталась одна в своей уже не совсем своей квартире.
Следующие два дня прошли как в тумане. Павел ночевал у друга — сказал, что даёт мне время подумать. Галина Петровна названивала каждые несколько часов, интересовалась, готова ли её комната. Я не отвечала на звонки.
Я металась по квартире как зверь в клетке. Это место было моим убежищем, моей крепостью. Здесь я выросла с бабушкой после того, как родители погибли в аварии. Здесь прошло моё детство, юность. Каждый угол хранил воспоминания. И теперь всё это оказалось под угрозой.
Я позвонила юристу. Консультация обошлась недёшево, но мне нужна была ясность.
— Если муж действительно вкладывался в капитальный ремонт, он может претендовать на долю, — сказал адвокат. — Особенно если есть документы, подтверждающие расходы. Вы сохраняли чеки?
Чеки. Кто хранит чеки от ремонта пятилетней давности? Мы делали всё вместе, семьёй. Я доверяла мужу.
— А дарственная? Можно её оспорить?
— Теоретически да. Но нужны веские основания. Доказать, что дарение было совершено под давлением или обманом. У вас есть доказательства?
Доказательства. Какие могут быть доказательства семейного предательства?
В понедельник утром в дверь позвонили. Я знала, кто это, но всё равно посмотрела в глазок. Галина Петровна стояла в окружении коробок и сумок. За её спиной маячили грузчики.
Я не стала открывать.
— Настя! Я знаю, что ты дома! Открой немедленно! — голос свекрови звенел от возмущения.
Я молчала.
— Настя! Это моя квартира тоже! Ты не имеешь права не пускать меня!
Телефон зазвонил. Павел.
— Настя, что за цирк? Открой дверь матери!
— Нет.
— Что значит нет? Ты с ума сошла?
— Возможно. Но в мой дом она не войдёт.
— Это не только твой дом!
— Пока суд не решит иначе — только мой.
Трубка помолчала.
— Ты серьёзно? Хочешь судиться?
— А ты оставляешь мне выбор?
— Настя, одумайся. Мы семья. Нельзя же так...
— Семья? — я рассмеялась. Смех получился истерическим. — Семья не предаёт. Семья не действует за спиной. Семья уважает друг друга. А вы с мамочкой просто решили, что я недостаточно важна, чтобы со мной считаться.
— Настя...
Я отключилась.
За дверью продолжался скандал. Галина Петровна требовала вызвать полицию. Грузчики переминались с ноги на ногу. Соседи выглядывали из квартир.
Через час всё стихло. Видимо, грузчикам надоело ждать, и они увезли вещи обратно.
Вечером пришёл Павел. У него были ключи, так что звонить ему не пришлось. Он вошёл злой, решительный.
— Настя, прекрати этот спектакль. Ты опозорила мать перед грузчиками, перед соседями. Она в слезах!
— Мне жаль, — сказала я спокойно. Весь день я готовилась к этому разговору. — Но она не будет здесь жить.
— Будет. Хочешь ты этого или нет.
— Нет, Павел. Не будет. И знаешь почему? Потому что если ты попытаешься вселить её силой, я подам на развод. И на раздел имущества. Всего имущества. Включая твою долю в фирме твоего друга. Помнишь, ты оформлял её на меня для налоговой оптимизации? Двадцать процентов, если не ошибаюсь. При текущей прибыли это очень неплохие деньги.
Павел побледнел.
— Ты не посмеешь.
— Посмею. Как и ты посмел пойти за моей спиной к нотариусу.
— Но... это же бизнес! Это моя работа!
— А это мой дом. Моё наследство. Единственная память о бабушке. Но тебя это не остановило.
Мы смотрели друг на друга как два врага. Куда делась любовь? Куда ушли нежность, доверие, общие мечты? Всё растворилось, стоило его матери щёлкнуть пальцами.
— Настя, давай поговорим спокойно...
— Мы говорим спокойно. Я предлагаю сделку. Твоя мать отказывается от доли в квартире. Возвращает всё как было. И я забываю о разводе и разделе имущества.
— Это шантаж!
— Это переговоры. Как сказал один умный человек — я просто объясняю реальность.
Павел опустился на стул. Вся его решительность куда-то испарилась.
— Мама меня убьёт...
— Это твои проблемы. Ты создал эту ситуацию — ты и разруливай.
— Настя, ну должен же быть компромисс...
— Компромисс был возможен, если бы вы спросили моего мнения ДО похода к нотариусу. Если бы мы сели и обсудили, как помочь твоей матери. Может, мы бы сняли ей квартиру поближе. Может, помогли бы с ремонтом её жилья. Может, нашли бы тысячу других вариантов. Но вы решили, что проще меня поставить перед фактом. Что я слабая, глупая, зависимая. Что стерплю. Но я не такая, Павел. И не буду.
Он молчал долго. Потом достал телефон.
— Мама? Да, это я. Нам нужно поговорить. Нет, не по телефону. Я заеду.
Отключившись, он посмотрел на меня.
— Я попробую с ней поговорить. Но она не отступит просто так.
— Это твоя мать и твоя проблема. Решай.
Он ушёл. А я осталась в пустой квартире, чувствуя себя одновременно победительницей и проигравшей. Да, я отстояла свой дом. Но какой ценой? Можно ли построить счастье на руинах доверия?
Прошла неделя. Галина Петровна названивала ежедневно, но я не брала трубку. Павел приходил каждый вечер. Мы разговаривали. Точнее, он уговаривал, а я стояла на своём.
— Она согласна не въезжать сразу, — сказал он в один из вечеров. — Готова подождать, пока мы привыкнем к мысли.
— Я не привыкну.
— Настя, но она же продала квартиру!
— Пусть купит другую. Деньги у неё есть.
— Но она хочет быть ближе к нам!
— Пусть снимет. В соседнем доме. В соседнем квартале. Где угодно, но не здесь.
Каждый такой разговор отдалял нас друг от друга. Трещина, появившаяся в день предательства, становилась всё шире.
На десятый день Галина Петровна пришла сама. Я не хотела открывать, но она сказала через дверь:
— Настя, открой. Я пришла с мирными намерениями. Давай поговорим как взрослые люди.
Любопытство победило. Я открыла.
Свекровь выглядела постаревшей. Видимо, эта неделя далась ей нелегко.
— Можно войти?
Я посторонилась. Она прошла на кухню, села за стол. Я налила чай — воспитание не позволяло выгнать гостя без угощения.
— Настя, — начала она после первого глотка. — Я понимаю, ты злишься. Может, мы действительно поступили неправильно, не предупредив тебя. Но пойми и меня. Я старею. Мне страшно остаться одной. Павел — мой единственный сын. Я хочу быть рядом.
В её голосе впервые не было привычного металла. Только усталость и что-то похожее на искренность.
— Я понимаю, — ответила я. — Но понимаете ли вы меня? Это мой дом. Моё личное пространство. Я не готова его делить.
— Но ведь можно научиться...
— Галина Петровна, давайте будем честными. Вы меня не любите. Считаете недостойной вашего сына. Критикуете всё, что я делаю. Как мы будем жить под одной крышей?
Она помолчала.
— Может, я действительно слишком строга к тебе. Но я просто хочу лучшего для Павла.
— А я хочу лучшего для себя. И жизнь под постоянным контролем и критикой — это не то, что мне нужно.
— Что ты предлагаешь?
Я глубоко вздохнула. Момент истины.
— Откажитесь от доли. Верните всё как было. А мы с Павлом поможем вам найти хорошую квартиру неподалёку. Поможем с обустройством. Будем навещать, приглашать в гости. Но жить будем отдельно.
Галина Петровна покачала головой.
— Ты требуешь, чтобы я отказалась от законной собственности.
— Которую вы получили обманным путём.
— Всё было законно!
— Юридически — да. Морально — нет. Вы с Павлом сговорились за моей спиной. Предали моё доверие. И теперь хотите, чтобы я это проглотила и сказала спасибо.
Она встала.
— Я думала, мы сможем договориться. Но ты упряма как осёл. Что ж, увидимся в суде.
— Увидимся, — согласилась я.
Когда за ней закрылась дверь, я почувствовала странное облегчение. Мосты сожжены. Пути назад нет. Оставалось только идти вперёд.
Вечером пришёл Павел. Мрачный, усталый.
— Мама сказала, вы не договорились.
— Твоя мама хочет невозможного.
— А ты разве нет? Требуешь, чтобы она отказалась от того, что уже получила.
— Я требую вернуть украденное.
— Никто ничего не крал!
— Назови это как хочешь. Суть не меняется.
Мы сидели по разные стороны стола как противники. Когда мы стали врагами? В какой момент любовь превратилась в эту холодную войну?
— Настя, я устал. Мама звонит, плачет. Ты холодная как лёд. Я между молотом и наковальней.
— Ты сам выбрал эту позицию, когда решил действовать за моей спиной.
— Я пытался сделать как лучше!
— Для кого?
Он не ответил. Мы оба знали ответ.
— Павел, скажи честно. Если бы всё было наоборот. Если бы мой отец потребовал долю в твоей квартире и вселился к нам. Ты бы согласился?
— Это другое...
— Чем?
— Твоего отца нет в живых.
— Не уходи от ответа. Представь гипотетически.
Он помолчал.
— Наверное... нет.
— Тогда почему ты требуешь от меня того, на что сам бы не согласился?
— Потому что она моя мать! Единственный родной человек!
— А я кто? Я твоя жена. Человек, с которым ты клялся прожить жизнь. Или эти клятвы ничего не значили?
Павел закрыл лицо руками.
— Я не знаю, что делать. Не могу предать мать. Не могу потерять тебя. Но вы обе требуете выбрать сторону.
— Нет, Павел. Это ты сначала выбрал сторону. Выбрал мать. А теперь удивляешься последствиям.
Он встал.
— Мне нужно подумать.
— Думай. Но помни — время работает против тебя. Я уже записалась к адвокату.
Он вышел, не попрощавшись. А я осталась одна в тишине квартиры. Моей квартиры. Которую я буду защищать до конца.
Прошло ещё три дня. За это время я успела подать документы на развод и раздел имущества. Адвокат заверил, что у нас хорошие шансы. Особенно учитывая долю Павла в бизнесе.
Когда Павел узнал о поданных документах, он примчался как ошпаренный.
— Ты это серьёзно? Развод?
— Абсолютно серьёзно.
— Но... мы же любим друг друга!
— Любили. Пока ты не показал, что твоя мать важнее меня. Что её желания весят больше моих прав.
— Настя, давай всё обсудим...
— Мы обсуждали. Десять дней. Ты сделал выбор.
— Я не делал выбора!
— Именно. Ты не смог выбрать жену. Значит, выбрал мать. Теперь живи с этим выбором.
Он смотрел на меня, и в его глазах стояли слёзы.
— Неужели всё? Неужели нельзя всё исправить?
— Можно. Верни мою квартиру. Всю. Как было.
— Мама не согласится...
— Тогда нам нечего обсуждать. Увидимся в суде.
На следующий день позвонила Галина Петровна.
— Настя, ты совсем спятила? Разводишься с сыном из-за какой-то квартиры?
— Не из-за квартиры. Из-за предательства.
— Какое предательство? Мы семья!
— Нет, Галина Петровна. Семья так не поступает. Семья уважает друг друга. А вы с сыном решили, что можете распоряжаться моей жизнью без моего согласия.
— Ты эгоистка! Думаешь только о себе!
— Возможно. Но это лучше, чем позволять другим думать за меня.
Она бросила трубку.
Ещё через день пришёл Павел. С документами.
— Вот, — он положил на стол бумаги. — Отказ от доли. Мама подписала.
Я взяла документы, проверила. Всё верно. Нотариальный отказ от дарственной.
— Почему она согласилась?
— Я пригрозил, что перепишу свою долю в бизнесе на твоё имя. Навсегда. И она не получит ни копейки.
Я посмотрела на него. Он выглядел опустошённым.
— Ты выбрал меня?
— Я выбрал компромисс. Мама получит деньги от продажи квартиры. Купит что-нибудь поближе. Мы будем помогать. Но жить она будет отдельно.
— А наш брак?
Павел поднял на меня глаза.
— Я не знаю, Настя. Ты была готова разрушить всё из-за этой квартиры. Готова бросить меня. Может, я никогда и не был тебе по-настоящему важен?
— Не перекладывай вину. Это ты был готов разрушить мой мир ради прихоти матери.
— Мы оба хороши.
Может, он был прав. Может, мы оба зашли слишком далеко. Но я не жалела. Я отстояла свой дом. Своё право на личное пространство. Свою независимость.
— Что теперь? — спросил Павел.
— Не знаю. Давай возьмём паузу. Подумаем. Ты поживи у друга, я — здесь. Посмотрим, что останется от наших чувств после всего этого.
Он кивнул.
— Наверное, ты права. Нам нужно время.
Павел ушёл, а я осталась в своей квартире. Одна. В тишине. Победительница? Или проигравшая? Время покажет.
Прошёл месяц. Галина Петровна купила двухкомнатную квартиру в пяти остановках от нас. Павел помог с переездом, обустройством. Они помирились — в конце концов, они мать и сын. Такие связи не рвутся из-за квартирных вопросов.
Мы с Павлом встречались раз в неделю. Разговаривали. Пытались понять, осталось ли что-то от нашей любви. Осталось. Но уже не то. Трещина, появившаяся в день предательства, так и не затянулась. Может, со временем. А может, и нет.
Я сидела на кухне в своей квартире и думала: стоило ли оно того? Стоил ли этот дом разрушенного брака? И каждый раз отвечала себе — да. Потому что дело было не в квадратных метрах. Дело было в уважении. В праве голоса. В том, чтобы тебя считали равным партнёром, а не удобным приложением.
Галина Петровна была права в одном — я эгоистка. Я думаю о себе. Защищаю свои интересы. И не позволю никому — ни мужу, ни свекрови — решать за меня, как мне жить.
Может, однажды я пожалею об этом. Может, в старости буду сидеть в этой квартире одна и думать — стоило ли упрямиться? Но это будет моя старость. В моём доме. По моим правилам.
А Павел... Что ж, если наша любовь не выдержала этого испытания, значит, она и не была настоящей. Настоящая любовь — это когда двое защищают друг друга от мира. А не когда один прячется за спиной матери, оставляя другого сражаться в одиночку.
Урок выучен. Больше я не буду доверять слепо. Не буду надеяться, что близкие люди всегда на моей стороне. Теперь я знаю — в этом мире каждый сам за себя. И это знание стоило разрушенного брака.
Моя квартира. Мой дом. Моя крепость. Я отстояла её. И пусть цена была высока, я не жалею. Потому что свобода и достоинство стоят дороже любых отношений, построенных на предательстве и неуважении.