Телефон завибрировал на кухонном столе, словно оса, запутавшаяся в стекле. Таня, вытирая руки о полотенце, бросила взгляд на экран. Незнакомый номер, но с кодом родного города. Города, который она старательно вычеркнула из жизни три года назад. Сердце екнуло, предчувствие беды сжало горло. Она почти не сомневалась, кто может звонить. Вздохнув, взяла трубку.
— Алло?
— Танюша? Это ты? — Голос, знакомый до боли, прозвучал в трубке. Голос Нины Петровны, бывшей свекрови. Тон был натянуто-ласковый, фальшивый, как дешевая бижутерия.
Таня ощутила, как по спине пробежали мурашки. Она молчала, сжимая телефон так, что пальцы побелели.
— Танюша, милая, ну скажи хоть словечко! Мы же родные люди, как-никак! — настаивала Нина Петровна, и в ее голосе уже проскользнула привычная нотка упрека.
— Какие мы родные, Нина Петровна? — наконец выдавила Таня, стараясь говорить ровно. За окном ярко светило солнце, играя бликами на хромированном кране. Совсем не та погода для этого разговора. — Мы не родные уже очень давно. Вы что-то хотели?
— Таня, случилось страшное! — Голос в трубке задрожал, но Таня знала эту игру. Нина Петровна была мастером мелодрамы. — С Маринкой беда! Она… она пропала! Уже трое суток ее нет! Милиция руки разводит, говорят, взрослая, сама придет… Но я чувствую, что-то не так! Она бы позвонила!
Маринка. Младшая сестра ее бывшего мужа, Дениса. Та самая, которая в шестнадцать лет смотрела на Таню свысока, подхихикивала за спиной и без зазрения совести брала ее вещи без спроса. «Тетя Таня, вы же не жадная?»
Таня закрыла глаза. Картины прошлого нахлынули с невероятной силой. Крики Дениса, летящая в стену чашка, ее собственный синяк под глазом, который она тщательно маскировала тональным кремом. И Нина Петровна, смотрящая на все это сквозь пальцы: «Ну что ты, Танюша, Дениска у нас горячий, но золото! Ты его спровоцировала, наверное». А Маринка в дверном проеме, с безразличным видом жующая жвачку.
— Нина Петровна, — Таня говорила медленно, четко выговаривая каждое слово, стараясь унять дрожь в голосе. — Я очень сожалею, что с Мариной что-то случилось. Искренне. Но какое это имеет отношение ко мне? Вызовите милицию еще раз, наймите частного сыщика. Я живу за тысячу километров. Я не могу вам помочь.
— Как не можешь?! — Фальшь мгновенно испарилась, сменившись привычной агрессией. — Ты же знаешь всех его дружков! Этих… отбросов, с которыми он шастал! Ты же жила здесь! Ты должна знать, где они ее могли припрятать! Или… или он сам! Мой Дениска! Он же не вернулся из той зоны! Может, он сбежал? Может, он ее… — Голос сорвался на визгливый шепот. — Таня, ты же была его женой! Ты обязана помочь! Спаси ее! Ради всего святого!
Слово «обязана» резануло, как нож. То самое слово, которое она слышала годами. «Обязана» терпеть. «Обязана» прощать. «Обязана» молчать. «Обязана» спасать их дочь от последствий их же воспитания.
Гнев, острый и обжигающий, подкатил к горлу. Три года терапии, три года попыток выстроить новую жизнь, стереть шрамы – и вот этот голос из прошлого одним махом пытался все разрушить.
— НЕТ! — Ее собственный голос прозвучал резко, почти чужим, перекрыв визг в трубке. — НЕТ, я не хочу 'спасти' вашу дочь! — Она шипела, прижав трубку к губам, словно боялась, что соседи услышат этот ядовитый выплеск. — Мне хватает того, что мне пришлось спасаться от ВАШЕЙ СЕМЬИ! От вашего «золотого» сыночка, который чуть не угробил меня! От вас, которая видела всё, но делала вид, что ничего не происходит! От вашей дочери, которая смеялась мне в лицо! Хватит! Вырвалась – и слава богу! Ищите ее сами!
Она резко нажала на красную трубку, отрезая поток возмущенных воплей, который уже начал литься из динамика. Телефон выскользнул из дрожащих рук и со звоном шлепнулся на кафель. Таня прислонилась к холодной стене, пытаясь отдышаться. Солнечный свет внезапно показался слишком ярким, слишком агрессивным. В горле стоял ком.
Спасение. Какой иронией было это слово. Она вспомнила тот день, когда решилась. Не махинации Дениса с чужими деньгами, из-за которых его в итоге посадили. Нет. Последней каплей стал его кулак, разбивший ей губу о дверной косяк только за то, что она осмелилась спросить, где он пропадал трое суток. И взгляд Маринки, равнодушный, как у смотрящей на муху кошки. И голос Нины Петровны: «Ну что ты опять ему язык распустила, Танюша? Сам виноват».
Тогда она поняла – спасать нужно себя. Тихо, без скандалов, собрала самое необходимое в сумку, пока Денис храпел после пьянки. Взяла документы, немного денег, которые сумела отложить тайком. И ушла. Навсегда. Подальше от этого города, от этой «семьи», от своего прошлого. Начала с нуля: съемная комната, работа официанткой допоздна, потом курсы бухгалтеров, новая должность. По крупицам отстраивала себя заново. Научилась снова улыбаться, не оглядываясь. Завела пару осторожных знакомств. Казалось, прошлое похоронено.
И вот этот звонок. Как мина замедленного действия.
Весь день прошел в нервном напряжении. Мысли путались. Она пыталась работать за компьютером, но цифры расплывались перед глазами. Вместо отчетов она видела испуганное лицо восемнадцатилетней Маринки. Глупая, избалованная девчонка, но… невиновная в грехах своего брата и матери? Или виновная своим равнодушием? Таня не знала. Знать не хотела. Она выключила монитор, встала и подошла к окну. Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в нежные персиковые тона. На улице было тихо. Совсем не та погода для трагедий.
Она решила выйти, подышать воздухом, сменить обстановку. Купила кофе с собой и пошла в ближайший сквер. Осенние листья шуршали под ногами, пахло прелью и дымком. Она села на холодную лавочку, пытаясь унять дрожь в руках. Кофе был горьким, как ее мысли.
«Спаси ее». Слова Нины Петровны звенели в ушах. А кто спас ее, Таню? Кто протянул руку, когда она была в синяках и в отчаянии? Никто. Она спасла себя сама. Ценой огромных усилий и боли. И теперь она должна рисковать своим хрупким миром ради той, кто презирал ее? Ради семьи, которая разрушила ее жизнь?
Но образ девчонки не выходил из головы. Трое суток… Что могло случиться? Денис… Мысль о том, что он мог сбежать, заставила ее похолодеть. Он был способен на все. Злобу свою он копил годами. На нее, на мать, которая «сдала» его, на весь мир. Если он и правда на свободе и нашел Маринку…
Таня резко встала. Нет. Она не могла. Не должна была впутываться. Это был капкан. Она выпила последний глоток холодного кофе и выбросила стакан в урну. Пора домой. Запереться. Выключить телефон.
Вечер тянулся мучительно. Она пыталась смотреть сериал, но сюжет не заходил. Взяла книгу – буквы сливались. Даже любимая музыка раздражала. Звонок в дверь заставил ее вздрогнуть. Кто в девять вечера? Она не ждала никого. Осторожно подошла к глазку.
За дверью стояла девушка. Бледная, в помятой легкой куртке не по погоде, с огромным синяком под глазом. Волосы были растрепаны. Это была Маринка. Но не та наглая девчонка, а перепуганный ребенок. Она озиралась по сторонам, словно боялась, что за ней следят.
Сердце Тани бешено заколотилось. Рука сама потянулась к замку, но разум кричал: «Не открывай! Это проблемы! Выгони ее!»
Маринка снова нажала на звонок, коротко, отчаянно.
Таня закусила губу. Проклятое чувство ответственности. Проклятая жалость. Она щелкнула замком и приоткрыла дверь, оставив цепочку.
— Чего тебе? — спросила она холодно, не узнавая собственного голоса.
Маринка вздрогнула и уставилась на нее широкими, испуганными глазами. В них не было и следа прежнего высокомерия. Только животный страх.
— Таня… Тетя Таня… — прошептала она, и голос ее дрожал. — Пожалуйста… Пусти… Они меня найдут… Он меня убьет…
— Кто? — спросила Таня, хотя догадывалась.
— Дениска… — девушка всхлипнула. — Он сбежал… Он нашел меня… Он сказал… что я виновата… что мама сдала его… Он был как зверь… Он меня… — Она не договорила, беззвучно зарыдав, прижимая руку к синяку.
Таня смотрела на нее. На эту жалкую, затравленную девчонку. На синяк, который был точь-в-точь как у нее когда-то. В душе бушевала война. Гнев, страх, обида – против жалкой искры человечности. Проклятое прошлое ворвалось в ее настоящую жизнь и плюхнулось на порог.
— Где он сейчас? — спросила она наконец, голос все еще жесткий.
— Не знаю… — Маринка всхлипнула. — Я убежала… когда он отвлекся… Я бежала куда глаза глядят… Вспомнила… что ты где-то здесь… Нашла адрес в старой маминой записной книжке… Пожалуйста… Хоть на одну ночь… Я больше не к кому…
Таня молчала. Минуты тянулись, как часы. Она видела, как девушка на пороге буквально сжимается от страха и холода. За окном поднялся ветер, зашелестел листьями. Похолодало.
— Заходи, — тихо сказала Таня и сняла цепочку. — Но только на одну ночь. Завтра утром – в милицию. Я тебя туда отведу сама. Поняла?
Маринка кивнула, лихорадочно, благодарно, и буквально впорхнула в прихожую. От нее пахло потом, страхом и дешевыми духами.
Таня закрыла дверь на все замки. Повернулась и увидела, как Маринка, прижавшись к стене, дрожит мелкой дрожью. Как загнанный зверек.
— Иди в ванную. Умойся. — Таня указала рукой. — Я принесу тебе что-то переодеться.
Пока Маринка была в ванной, Таня стояла посреди комнаты, слушая, как течет вода. Что она наделала? Впустила волка в свое укрытие. Пусть и в образе испуганной овечки. Но эта овечка привела к ней беду по пятам. Денис был маньяком в своем упорстве. Если он знал, что Маринка может прийти к ней… Он придет и сюда.
Страх сдавил горло. Старый, знакомый страх. Она подошла к окну, задернутому шторами, и осторожно раздвинула край. Улица была пустынна, освещена желтыми кругами фонарей. Ни души. Пока.
— Таня? — робкий голосок позвал ее.
Маринка вышла из ванной. Лицо было вымыто, но синяк под глазом теперь выделялся еще сильнее, багрово-синим пятном. На ней была старая футболка Тани и спортивные штаны. Она казалась еще моложе и беззащитнее.
— Садись, — Таня кивнула на кухонный стул. — Рассказывай. Все. От начала. И не ври.
Они сидели за кухонным столом. Маринка, сжимая в руках стакан теплого чая, который ей дала Таня, рассказывала сбивчиво, путаясь и всхлипывая.
— Мама… мама после того, как Дениску посадили, совсем сдала… Пьет… Я пыталась учиться, работать… Но… — она махнула рукой. — Потом встретила Пашку… Он вроде нормальный был… А потом… потом оказалось, что он «работает» на того самого Костика… Помнишь? Друг Дениски…
Таня помнила. Костик – тот самый, кто втянул Дениса в свои аферы. Гад ползучий.
— Пашка втянул меня… Сначала просто передать пакетик… Потом больше… А потом Дениска сбежал… Я не знаю как… Он нашел Пашку… И… и они что-то не поделили… Пашка… — Маринка сглотнула комок в горле. — Пашки больше нет… Дениска сказал… что я виновата… что я все знала и не предупредила… что я как мать… Он… он меня бил… Говорил, что отомстит всем… И маме… и мне… и тебе…
— Мне? — Таня нахмурилась. — За что мне-то?
— Он… он говорил, что это ты виновата, что его посадили… Что если бы не ты, он бы все провернул чисто… Он всегда тебя ненавидел… После того как ты ушла… Он безумствовал…
Таня почувствовала ледяную волну страха. Так и есть. Он придет. За Маринкой. И за ней.
— Почему ты не пошла в милицию сразу? — спросила она резко. — Почему бежала ко мне? Чтобы привести его прямо сюда?
— Я боялась! — Маринка вскочила. — Он сказал, что если я в милицию – он маму убьет! Он знает, где она! Он знает все! А к тебе… — она опустила глаза. — Я думала… ты сильная… Ты же от него сбежала… Я думала… ты знаешь, что делать… Я больше не знаю, куда идти… — Она снова разрыдалась.
Таня смотрела на эту истеричную девчонку, принесшую в ее дом кошмар. Гнев смешивался с отчаянием. Она была права, не хотела впутываться! Но теперь поздно. Она в центре бури.
— Ладно, хватит реветь, — сказала она жестко. — Слушай меня внимательно. Первым делом – твоя мать. Звони ей. Сейчас же. Говори, что ты в безопасности. Скажи ей… — Таня задумалась. — Скажи ей, чтобы она немедленно уехала к тетке в деревню. Сказала, что это я посоветовала. И чтобы выключила телефон. Поняла?
Маринка кивнула, рыдая, и потянулась за своим разбитым смартфоном.
Пока Маринка с дрожащими руками набирала номер матери, Таня подошла к окну. Темнота сгущалась. Ветер усилился, гоняя по асфальту клочья газет и опавших листьев. Ничего необычного. Пока. Но она чувствовала опасность кожей. Старые навыки выживания просыпались. Она проверила замки на двери еще раз. Подошла к ящику с инструментами и достала тяжелый гаечный ключ. Положила его на тумбочку у кровати. На всякий случай.
Маринка закончила разговор. Голос Нины Петровны в трубке звучал истерично, но Маринка, стиснув зубы, передала все, что велела Таня.
— Мама… мама обещала уехать… Сейчас же… — сказала она, положив телефон. — Она сказала… спасибо тебе…
Таня лишь хмыкнула. Спасибо? Сейчас это было неважно.
— Ложись спать. На диване. — Таня указала на раскладной диван в гостиной. — Завтра встаем рано. Пойдем в милицию. Расскажешь все. Про Пашку. Про Дениса. Все.
— А он… а он придет сюда? — прошептала Маринка, боязливо оглядываясь на запертую дверь.
— Не знаю, — честно ответила Таня. — Но если придет – я готова. А теперь спи.
Она выключила свет в гостиной, оставив Маринку в темноте, и ушла в свою спальню. Дверь закрыла, но не стала запирать – вдруг понадобится помощь? Сама легла, но сон не шел. Она прислушивалась к каждому шороху в квартире: к тихому всхлипыванию Маринки за стенкой, к завыванию ветра за окном, к скрипу старых половиц. Гаечный ключ лежал рядом на тумбочке, холодный и тяжелый.
Она думала о Денисе. О его безумных глазах в последнюю их ссору. Он не простил ей побега. Теперь он сорвался с цепи. И он придет. Не сомневалась. Вопрос был – когда.
Ночь тянулась бесконечно. Временами Таня проваливалась в тревожную дрему, но малейший звук за окном или в квартире будил ее. Маринка в гостиной тоже ворочалась. Около четырех утра Таня услышала, как девушка осторожно подошла к двери спальни, постояла, вздохнула и вернулась на диван.
Под утро Таня все же задремала тяжелым сном. Разбудил ее резкий стук в дверь. Не звонок. Стук. Тяжелый, настойчивый, властный.
Сердце Тани ушло в пятки. Она вскочила с кровати, схватив гаечный ключ. В гостиной послышался испуганный писк Маринки.
Стук повторился. Громче.
— Открывай! Милиция!
Таня замерла. Милиция? Она подошла к глазку. За дверью действительно стояли двое в форме. Один постарше, с серьезным лицом, другой молодой. За ними маячила фигура Нины Петровны, вся в слезах.
— Открывайте, гражданка! По вызову!
Таня медленно, с цепочкой, открыла дверь.
— Гражданка Соколова? — спросил старший, показывая удостоверение. — Мы по вызову гражданки Волковой, — он кивнул на Нину Петровну. — Заявление о пропаже дочери. Марины Волковой. Говорят, она здесь?
— Да, здесь, — тихо сказала Таня, отпирая цепочку. — Заходите.
Милиционеры вошли. Нина Петровна бросилась вперед, увидев испуганную Маринку, вылезшую из-под одеяла на диване.
— Мариночка! Родная моя! — Она захлебывалась слезами, обнимая дочь. — Живая! Целая! Слава тебе Господи! Я так боялась!
— Мам… — Маринка зарыдала в плечо матери.
Старший милиционер (фамилия на жетоне – Петров) оглядел квартиру, его взгляд задержался на синяке под глазом Маринки, на напряженном лице Тани.
— Объясните, что тут произошло? — спросил он деловито. — Гражданка Волкова, — он кивнул на Нину Петровну, — заявила, что дочь пропала три дня назад, и что вы, возможно, знаете о ее местонахождении, но отказались помогать. А теперь она здесь. Как вы объясните ситуацию?
Таня глубоко вдохнула. Она чувствовала на себе взгляд Нины Петровны – благодарный и одновременно виноватый. Взгляд Маринки – полный страха и мольбы. Взгляд милиционера – оценивающий.
— Она пришла ко мне вчера вечером, — начала Таня ровным голосом. — В таком состоянии, как видите. Она рассказала, что ее избил и держал взаперти ее брат, Денис Волков. Он сбежал из мест лишения свободы. Он же, по ее словам, причастен к исчезновению или гибели молодого человека по имени Павел, с которым она встречалась. Она боится за свою жизнь и за жизнь матери. Я предоставила ей временное убежище и собиралась сегодня утром отвести ее в отделение, чтобы подать заявление.
Нина Петровна ахнула, закрыв рот рукой:
— Дениска? Сбежал? И… и бил тебя?! Маришка? Да не может быть! Он же брат!
— Может, мама, — тихо сказала Маринка, отстраняясь от нее. — Он сошел с ума. Он убил Пашку. Я видела… Он хотел убить и меня.
В квартире повисла тяжелая тишина. Милиционер Петров обменялся взглядом с напарником.
— Денис Волков… — проговорил он, вспоминая. — Да, из колонии-поселения под Широким действительно неделю назад сбежал один заключенный. Волков. Так вот он ваш брат? — Он посмотрел на Маринку. — Гражданка, вам нужна медицинская помощь? И вы готовы дать официальные показания? О нападении на вас и об обстоятельствах исчезновения Павла… как его фамилия?
— Седых… Павел Седых, — прошептала Маринка.
Петров достал блокнот.
— Хорошо. Гражданка Соколова, вы поступили правильно, что предоставили потерпевшей убежище. Но вам следовало немедленно вызвать нас.
— Она была в шоке, — отрезала Таня. — И боялась, что Денис может быть где-то рядом. Я обеспечила ее безопасность на ночь. Мы готовы ехать в отделение сейчас же. Марина даст показания. И я, если нужно.
Петров кивнул.
— Тогда прошу всех проследовать с нами. Вам, гражданка Волкова-младшая, нужен осмотр врача и оформление заявления. А вам, гражданка Соколова, – объяснить все подробнее. И насчет возможного местонахождения Дениса Волкова – любая информация. Вы с ним не контактировали?
— Нет, — твердо сказала Таня. — И не хочу. Я лишь предоставила кров его сестре, потому что она пришла ко мне в ужасном состоянии. Больше я ничем помочь не могу. И не хочу.
Она подчеркнула последние слова, глядя прямо на Нину Петровну. Та опустила глаза.
В отделении все закрутилось. Маринку повели к врачу, потом на допрос. Нина Петровна, бледная как полотно, сидела на жесткой скамейке, кусая губы. Таня давала объяснения другому следователю. Рассказала все, что знала: о звонке Нины Петровны, о неожиданном появлении Маринки, о ее рассказе про Дениса и Павла. О том, что она знала Дениса как жестокого человека. Свою личную историю упоминать не стала – это было не нужно. Она подчеркнула, что действовала исключительно из соображений безопасности испуганной девушки и готова была утром привести ее сама.
— Вы проявили гражданскую сознательность, — констатировал следователь. — Хотя, конечно, лучше было вызвать нас сразу. Но ситуация понятна. Спасибо.
Когда формальности были окончены, Таня вышла в коридор. Нина Петровна вскочила ей навстречу.
— Таня… Танюша… — начала она, в голосе снова зазвучали нотки прежней патетики. — Как мне тебя благодарить? Ты спасла мою девочку! Если бы не ты… — Она попыталась обнять Таню.
Таша отступила на шаг.
— Я не спасала ее, Нина Петровна. Я просто не выгнала на улицу испуганного человека. А спасется ли она, — Таня кивнула в сторону кабинета, где допрашивали Маринку, — это теперь зависит от нее самой и от вас. От того, как вы будете разгребать последствия того, что сами же посеяли. Мое участие закончено. Я сделала то, что считала необходимым. Только это.
— Но… но Дениска… — всхлипнула Нина Петровна. — Они же его ищут… Если он придет…
— Это ваша проблема, — холодно сказала Таня. — Как когда-то моя синяки и страх были только моей проблемой. Вызовите охрану, смените замки, уезжайте из города. Делайте что угодно. Я больше не имею к вашей семье никакого отношения. И не хочу иметь. Я предупредила вас о его побеге. Предоставила вашей дочери кров. Отвела ее в милицию. Все. С меня довольно.
Она повернулась и пошла к выходу. Солнце светило ярко, дул свежий, почти зимний ветер. Она вдохнула полной грудью. Воздух свободы. Воздух ее жизни, которую она отвоевала.
— Таня! — окликнула ее Маринка, выбегая из кабинета следователя, куда ее уже отпустили. На лице девушки были следы слез, но глаза горели решимостью. — Спасибо. За все. Я… я все рассказала. Все, как было. И про Пашку. И про Дениску. Спасибо, что не прогнала.
Таня остановилась. Посмотрела на эту девчонку, которая вчера была ее кошмаром из прошлого, а сегодня… сегодня была просто человеком, попавшим в беду.
— Живи, Марина, — тихо сказала Таня. — Живи и будь умнее. И никогда не прощай тем, кто поднимает на тебя руку. Никогда. Это главное, чему я научилась. До свидания.
Она вышла на улицу. Холодный ветер обжег лицо, но это был ветер свободы. Ее свободы. Она не спасла дочь Нины Петровны. Она просто не смогла не помочь человеку на пороге. Но границы были восстановлены. Дверь в прошлое снова захлопнута. На этот раз – навсегда.
Она зашагала по тротуару, подставляя лицо холодному, но чистому ветру. На душе было тяжело, но спокойно. Она поступила по совести. А большего от себя не требовала. Ее путь лежал вперед. К ее жизни. Без их семьи. Без их драм. Без необходимости кого-то спасать от них же самих. Она спасла себя. Этого было достаточно.
Читайте также: