Ключ привычно провернулся в замке, и Лена толкнула дверь. Она заранее предупредила свекровь, что заглянет. Ну, как предупредила… Отправила сообщение в мессенджер, что заберет кое-какие вещи из общего шкафа.
Там, в квартире свекрови, хранились старые документы, которые когда-то забыл муж, зимние комбинезоны для ребенка, из которых он уже вырос, но которые были в хорошем состоянии, и пачка фотографий сына – еще совсем маленького.
Такие мелочи, которые не хотелось выбрасывать, но и дома места не было. Свекровь всегда говорила: «Оставляйте у меня, места много, не жалко». И Лена верила.
Но уже с порога что-то было не так. Воздух в прихожей был непривычно густым, тяжелым, пропитанным незнакомым запахом – сладковатым, приторным, как будто жгли что-то травяное. И тишина. Не обычная тишина пустой квартиры, а какая-то звенящая, давящая. Лена сделала шаг, потом еще один. Ее взгляд скользнул по знакомым стенам, и она замерла.
-Что это… – прошептала она в пустоту, голос сорвался. – Что здесь произошло?
Это была не ее квартира. Не квартира свекрови, которую она знала двадцать лет. Мебель была переставлена. Старый, громоздкий шкаф, который всегда стоял у стены, теперь ютился в углу, а на его месте… на его месте стоял низкий столик, покрытый расшитой скатертью.
На столике – свечи, какие-то фигурки, похожие на восточных божков, и ваза с сухими ветками. Стены, которые всегда были оклеены нейтральными обоями, теперь были выкрашены в странные, глубокие цвета – темно-синий, бордовый. Повсюду висели картины, изображающие абстрактные узоры и непонятные символы.
На полках, где раньше стояли книги и сувениры, теперь лежали какие-то камни, ароматические палочки в подставках и рамки с надписями на незнакомом языке – мантры, как потом догадалась Лена.
Она прошла на кухню. Пусто. Ни одной привычной кастрюли, ни стопки тарелок, ни даже чайника на плите. Все было убрано, спрятано. Или выброшено? В зале, где всегда висел большой семейный портрет и стояли рамки с фотографиями сына и внука, теперь не было ничего. Стены были девственно чисты, на полках – только те же свечи и благовония. Ни одной общей фотографии. Ничего, что напоминало бы о ее муже, о ее ребенке, о ней самой.
-Это… это какой-то розыгрыш? – Лена провела рукой по воздуху, словно пытаясь развеять наваждение. – Или я ошиблась дверью?
Она стояла посреди гостиной, глядя на пустые стены. В воздухе витал все тот же приторный запах благовоний. И еще – ощущение. Ощущение, будто их никогда здесь не было. Никогда не было их смеха, их разговоров, их суеты. Как будто их вычистили, стерли, вытравили из этого пространства.
-Что за… – Лена потянулась к телефону, но рука повисла в воздухе. Она хотела позвонить Андрею, но что она скажет? «Твоя мама сошла с ума и переделала квартиру в индийский храм?»
Это не была случайная уборка. Это не был ремонт. Это была демонстративная зачистка. Каждый предмет, каждый цвет, каждая деталь кричали об одном: «Вас здесь нет. И никогда не было». Она стояла в дверях, в ступоре. Мир вокруг нее сузился до размеров этой чужой, незнакомой квартиры. В голове стучало: «Где мои вещи? Где вещи сына? Куда делись все наши воспоминания?» Но ответа не было. Только эта звенящая тишина и запах чужого, навязчивого спокойствия.
***
-Лена, ты куда собралась? – голос свекрови, Галины Петровны, звучал в трубке резко, как всегда. – Опять к своим родителям? А я? Я что, одна должна сидеть? Вы меня совсем забыли!
-Мам, – устало ответил муж, Андрей, пытаясь сгладить ситуацию, – Лена к своим родителям едет, а не на край света. И ты не одна, мы вчера у тебя были. Мы же только вчера ужинали вместе, разве нет?
-Вчера! – фыркнула Галина Петровна. – Вчера – это вчера! А сегодня что? Я же мать! Я вас родила, вырастила, ночами не спала, а вы… Вы мне даже позвонить лишний раз не можете!
Такие звонки были нормой. Галина Петровна вмешивалась во все. В то, как Лена готовит суп, как одевает ребенка, как Андрей выбирает себе рубашку. Она звонила по десять раз на дню, чтобы узнать, что они ели на завтрак, почему ребенок кашлянул, и почему Андрей не позвонил ей сразу, как пришел с работы.
-Лена, ты что, не видишь, что у ребенка нос красный? – кричала она в трубку, когда Лена пыталась объяснить, что это просто аллергия на пыльцу. – Ты его угробишь! Я же говорила, надо к врачу, а ты… Ты меня не слушаешь! Ты никогда меня не слушаешь!
Лена терпела. Долго терпела. Она пыталась быть вежливой, объяснять, что у них своя жизнь, свои планы. Но все было бесполезно. Андрей пытался защищать ее, но это лишь усугубляло ситуацию. Галина Петровна обижалась, начинала плакать, говорить, что ее никто не любит, что она «отдала всю жизнь», а теперь «никому не нужна».
-Андрей, – говорила Лена мужу после очередного скандала, – я так больше не могу. Она нас просто съедает. Она не дает нам дышать. Я чувствую себя под постоянным микроскопом.
-Я знаю, Лен, – вздыхал Андрей, массируя виски. – Но что я могу сделать? Она же моя мать. Ты же понимаешь, это сложно.
-А я твоя жена! – отвечала Лена, ее голос дрожал от усталости. – И мать твоего ребенка! И я устала. Устала от ее вечных претензий, от ее обид, от ее криков.
Однажды вечером, после особенно тяжелого дня, когда Галина Петровна позвонила и устроила истерику из-за того, что Лена купила ребенку не ту игрушку, Лена не выдержала. Она сидела на кухне, Андрей пытался ее успокоить, а телефон снова зазвонил. Это была Галина Петровна.
-Не бери, – прошептал Андрей, протягивая руку. – Ну пожалуйста, не бери.
Но Лена взяла.
-Да что вам нужно?! – вырвалось у нее, когда Галина Петровна начала очередную тираду о том, как Лена не умеет выбирать игрушки и что она «совсем не думает о ребенке». – Почему вы постоянно вмешиваетесь?! Почему вы вечно недовольны?! Мы взрослые люди, у нас своя семья!
На том конце трубки повисла оглушительная пауза.
-Я… я просто… – начала свекровь, ее голос был непривычно тихим, но Лена не дала ей договорить.
-Может, вам стоит заняться собой, Галина Петровна? – слова вылетели из нее в запале, раздраженно, без задней мысли. – Начать медитировать, что ли? Или йогой заняться? А то вы срываетесь каждый раз, как только кто-то делает не по-вашему! Это же ненормально! Это просто истерика!
Она бросила трубку. Андрей смотрел на нее широко раскрытыми глазами.
-Лена, ты что наделала? – прошептал он, его лицо было бледным. – Ты же знаешь, какая она обидчивая.
-Что наделала, то и наделала! – отрезала Лена, тяжело дыша. – Пусть хоть раз подумает о себе, а не о том, как нам жить! Может, это заставит ее хоть немного успокоиться!
После этого свекровь исчезла. На пару недель. Не писала, не звонила. Лена сначала почувствовала облегчение. Наконец-то тишина. Андрей тоже вздохнул свободнее. Они даже начали шутить, что Лена «излечила» его мать.
А потом Галина Петровна объявилась. Резко. Но не с криками и обидами. Она стала «спокойной». «Не лезущей». Даже якобы «мудрой».
-Андрюша, – сказала она по телефону, когда он позвонил ей сам, – я поняла. Лена права. Мне нужно заняться собой. Я нашла свой путь. Я теперь практикую осознанность.
Они сначала обрадовались. Действительно, звонков стало меньше, криков не было совсем. Но Лена быстро почувствовала подвох. Эта «новая жизнь» была не просто изменением. Она была как будто взята на вооружение назло всем. Особенно ей, Лене. В каждом ее «спокойном» слове, в каждом «мудром» совете, в каждом ее новом увлечении чувствовалась затаенная обида.
-Я теперь не ем мяса, – сообщила Галина Петровна, когда они приехали к ней в гости. – Это очищает карму. Вы, конечно, можете есть, что хотите. Я не осуждаю. Но у меня теперь только вегетарианские блюда.
Или:
-Я теперь не смотрю телевизор, – говорила она, когда Андрей пытался включить новости. – Это загрязняет сознание. Лучше слушать мантры. Или медитировать. Я вот теперь медитирую по три часа в день.
И Лена понимала. Это не было просветлением. Это была месть. Пассивная, скрытая, но от этого не менее едкая.
***
Галина Петровна сидела на полу в позе лотоса, вдыхая приторный дым благовоний. Мантра, которую она слушала в наушниках, убаюкивала, но не успокаивала. Внутри нее кипела обида. «Заняться собой», «медитировать», «ненормально»… Эти слова Лены, сказанные в сердцах, въелись в ее мозг, как занозы. Она, Галина Петровна, которая всю жизнь положила на семью, которая вырастила сына, которая всегда знала, как лучше! Ее выставили истеричкой. Обесценили.
-Я же не лезла, – прошептала она в пустоту, поправляя подушку. – Я просто хотела помочь. Я же мать. А она… она меня унизила. Она показала мне, что я ничего не стою.
Мантры, картины, восточная философия – все это было не способом очиститься. Это был инструмент. Инструмент самоутверждения. «Вот, я могу меняться, – думала она, глядя на новую картину с изображением Будды. – Я могу стать другой. Я могу стать лучше, чем вы все. А ты – ты не вмешивайся. Теперь это моя жизнь. И ты к ней не имеешь отношения».
Она методично вычищала все следы. Сначала убрала все фотографии Андрея, когда он был маленьким. Потом – их общие снимки с Леной, со свадьбы, с рождением внука. Все, что напоминало о них, о их присутствии в ее жизни.
-Прошлое должно уйти, – повторяла она себе, складывая старые комбинезоны внука в пакет. – Это больше не ваше место. Мой храм покоя. Мое личное пространство, куда вам нет хода.
Она чувствовала себя сильной. Она чувствовала, что наконец-то обрела контроль. Эта «медитация» ей помогала. На самом деле, она просто закрылась. Закрылась от них. От их критики, от их вмешательства. И теперь она делала пассивную месть. Равнодушием. Отстранением. Демонстративной независимостью.
-Я живу для себя, – говорила она своему отражению в зеркале, когда надевала новый, свободный наряд из натуральных тканей. – Они хотели – я сделала. Пусть теперь смотрят. Пусть видят, как я изменилась. И пусть понимают, что они больше не нужны. Что они потеряли.
Ей нравилось это чувство. Чувство, что она их наказала. Что они теперь не знают, что происходит в ее жизни. Что она больше не бегает за ними, не звонит, не требует внимания. Теперь они будут скучать. Они будут чувствовать себя виноватыми. И это было сладко. Это было ее маленькой, тихой победой.
Иногда, очень редко, мелькала мысль: а что, если они не скучают? Что, если им все равно? Что, если они просто живут своей жизнью и не думают о ней? Но она гнала ее прочь. Нет. Они должны страдать. Они должны понять, кого потеряли. Она – Галина Петровна – теперь была просветленной. И они должны это оценить. Должны прийти и просить прощения. Должны понять, что она была права.
***
Лена стояла посреди гостиной, глядя на пустые стены. Запах благовоний все еще витал в воздухе, казалось, въевшись в мебель, в обои, в саму атмосферу квартиры. Она глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться. Нужно было действовать.
-Галина Петровна, – Лена подошла к свекрови, которая сидела на диване, скрестив ноги, и что-то читала в тонкой книге. Голос Лены был ровным, но внутри все дрожало. – Где наши вещи? Фотографии? Я же предупреждала, что зайду за ними. Я отправляла вам сообщение.
Галина Петровна медленно подняла голову. Ее взгляд был спокойным, даже слишком спокойным, с притворной мягкостью. Она улыбнулась, и эта улыбка показалась Лене совершенно чужой.
-Ах, Леночка, – произнесла свекровь, ее голос был тихим, почти шепотом, словно она боялась нарушить какую-то невидимую гармонию. – Я все отдала. Все, что было ваше, я передала Андрею. Он же забирал свои старые вещи, когда переезжал? Вот и ваши я ему отдала. Я думала, он тебе сказал.
Лена нахмурилась.
-Андрей ничего не забирал. Ни комбинезонов, ни документов, ни фотографий. Он бы мне сказал. Мы же обсуждали это. Он бы никогда не оставил важные документы.
-Ну, значит, забыл, – свекровь пожала плечами, ее взгляд скользнул по стене, где раньше висели их семейные фото. – Прошлое должно уйти, Леночка. Не держись за него. Это больше не ваше место. Мой дом – это теперь мой храм. Храм покоя и чистоты.
-Что значит «не наше место»? – Лена почувствовала, как внутри нарастает раздражение, но старалась держать себя в руках. – Это квартира Андрея тоже, он здесь вырос. И нашего ребенка. Здесь хранились наши воспоминания.
-Это теперь мой храм покоя, – Галина Петровна закрыла книгу, положив ее на колени, и посмотрела на Лену с видом просветленного гуру. – Место, где я обрела гармонию. Здесь нет места суете, нет места привязанностям. Вещи материальны, Леночка. Не держись за них. Это лишь иллюзия. Все, что нам нужно, это внутренняя гармония.
-Иллюзия? – Лена усмехнулась, горько. – Значит, комбинезоны, которые мы покупали ребенку на зиму, это иллюзия? Документы Андрея, которые ему нужны для работы, это тоже иллюзия? И фотографии, которые хранят память о детстве твоего внука, это тоже иллюзия? Вы серьезно?
-Память хранится в сердце, – свекровь приложила руку к груди, ее голос звучал все так же ровно и наставнически. – Не в пыльных коробках. Я очистила пространство. Очистила свою жизнь. И вам советую. Отпустите.
Лена смотрела на нее. В ее глазах не было ни грамма тепла, ни капли прежней, пусть и навязчивой, заботы. Только эта фальшивая, напускная мудрость. И тогда Лена поняла. Это не было просветлением. Это была затаенная месть. Ответ на ее же, Лены, совет.
-Хорошо, Галина Петровна, – Лена кивнула, ее голос стал твердым, как камень. – Тогда и мы больше не будем частью вашей духовной практики. И вашего храма покоя. Раз вы так хотите жить в чистоте и гармонии, без нас.
Она развернулась, пошла в прихожую. Там, в углу, стоял рюкзак с игрушками ребенка, который они привезли в прошлый раз. Лена схватила его. Это было все, что осталось от их присутствия в этом «храме».
-Что ты делаешь? – голос свекрови вдруг стал чуть громче, в нем проскользнула нотка паники, которую она тут же попыталась скрыть.
-Забираю ребенка, – Лена подняла рюкзак. – И ухожу. Ни визитов. Ни звонков. Ничего. Вы хотели покоя? Вы его получите. Абсолютный покой.
Она вышла из квартиры, захлопнув дверь. За спиной, на секунду, Лена почувствовала, как взгляд свекрови срывается. За маской спокойствия, за этой напускной мудростью, на мгновение промелькнула пустота. Пустота и растерянность. В этот момент Лена поняла: свекровь хотела не покоя, а внимания. И теперь она его лишилась.
***
Прошло несколько недель. Тишина в жизни Лены и Андрея стала абсолютной. Ни звонков от Галины Петровны, ни сообщений, ни непрошеных визитов. Сначала это казалось благословением. Лена чувствовала себя так, словно с ее плеч свалился огромный камень.
Она могла дышать полной грудью, планировать свои дни, не оглядываясь на потенциальные обиды и истерики. Потом – просто новой нормой. Они привыкли к этой свободе.
Лена стала больше времени уделять себе. Она записалась на курсы по рисованию, о которых давно мечтала, но на которые никогда не хватало ни времени, ни сил. Вечера проводила с Андреем, разговаривая о чем-то, кроме свекрови.
Они снова начали ходить в кино, встречаться с друзьями, которых раньше избегали из-за непредсказуемых звонков Галины Петровны. Сын стал спокойнее, перестал вздрагивать от каждого звонка в домофон.
Однажды, пролистывая мессенджер, Лена увидела новое фото в семейном чате. Его выложила Галина Петровна. На фото была новая штора – из какой-то грубой, натуральной ткани, с вышитыми на ней восточными узорами. Подпись гласила: «Энергия уюта. Мой храм наполняется светом».
Лена посмотрела на фото. Потом на Андрея.
-Ну что, ответим? – спросила она, в ее голосе не было ни злости, ни иронии, только легкое любопытство.
Андрей покачал головой.
-Не вижу смысла. Что мы скажем? «Поздравляем с новой шторой»? Она ждет реакции, Лена. Любой реакции.
Никто не ответил. Сообщение Галины Петровны осталось висеть в чате, одинокое и безмолвное. Через пару дней Андрей удалился из этого чата. Просто вышел, без объяснений. Лена последовала его примеру. Они больше не хотели быть зрителями в ее спектакле.
Внук, который раньше с удовольствием бегал к бабушке, постепенно забыл ее имя. Когда Лена спрашивала: «Хочешь к бабушке Гале?», он пожимал плечами: «К какой?» Для него бабушка была теперь только одна – Ленина мама, которая всегда была рядом, всегда улыбалась и никогда не кричала.
Галина Петровна сидела в своей «храме покоя» в позе лотоса. Тишина была оглушительной. Ни детского смеха, ни голоса Андрея, ни даже привычных упреков Лены. Только звуки мантры из динамика и приторный запах благовоний. Она пыталась медитировать. Пыталась найти гармонию. Но что-то мешало. Что-то давило. Это была не та тишина, о которой она мечтала. Это была пустота.
Вдруг раздался звонок в дверь. Галина Петровна вздрогнула. Она редко принимала гостей. Обычно это были курьеры с ее новыми «духовными» приобретениями – свечами, книгами, статуэтками.
Она медленно поднялась, поправила свою свободную одежду и подошла к двери. В глазке виднелся молодой парень с большой коробкой.
-Доставка, Галина Петровна, – сказал он, когда она открыла дверь. – Ваши свечи. Заказывали месяц назад.
-Ох, хорошо, – Галина Петровна улыбнулась своей новой, просветленной улыбкой, стараясь выглядеть невозмутимой. – Можно занести? Они тяжелые.
Курьер покачал головой.
-Извините, только до двери. Правила компании. Не заходят. Мы не имеем права заходить в чужие квартиры.
Он поставил коробку на порог и быстро ушел. Галина Петровна осталась стоять в дверном проеме, глядя на закрывающуюся дверь лифта. Коробка со свечами, тяжелая и громоздкая, стояла на полу. Никто не предложил помочь. Никто не зашел.
Она вздохнула, закрыла дверь и вернулась в свою пустую квартиру. Села обратно в позу лотоса. Мантры продолжали звучать. Она медитировала дальше. Но теперь – без зрителей. И без аудитории, которой можно было мстить. Только она, тишина и приторный запах благовоний. И на этом – конец.
***
Надеюсь рассказ вам понравился.
Самые любимые рассказы моих читателей здесь — Избранное
А ещё у нас есть раздел с историями, рассказанными читателями. Делитесь и вы своими в комментариях — и спасибо за ваши лайки!
Вам понравится: