— Мам, я больше к ней не поеду! — выпалила я, едва переступив порог квартиры свекрови, и тут же осеклась, увидев её лицо.
Валентина Петровна стояла посреди прихожей с букетом белых хризантем в руках. Её губы дрогнули в улыбке, но глаза остались холодными, как январский лёд. За её спиной маячил Артём — мой муж, который старательно изучал рисунок на обоях, лишь бы не встречаться со мной взглядом.
— Наташенька, милая, что случилось? — свекровь поставила цветы в вазу с такой грацией, будто это был не обычный букет, а корона для коронации. — Проходи, не стой на пороге. Артёмушка как раз рассказывал, что вы завтра к моей сестре собираетесь.
Я замерла. Завтра? К её сестре? Той самой, которая на нашей свадьбе громко обсуждала, что я "простовата" для их семьи? Я перевела взгляд на Артёма. Он продолжал буравить взглядом стену.
— Никуда мы не собираемся, — твёрдо сказала я, стягивая туфли. — У меня завтра важная встреча на работе.
Валентина Петровна покачала головой, и её идеально уложенные седые волосы блеснули в свете люстры.
— Ой, Наташа, ну что за встреча в субботу? Артём уже пообещал Людмиле, что вы приедете. Она специально пирог печёт, твой любимый, с вишней.
Я почувствовала, как внутри поднимается знакомая волна раздражения. С вишней был любимый пирог Артёма, не мой. Я терпеть не могла вишню, о чём говорила не раз. Но разве это имело значение?
— Валентина Петровна, я же сказала...
— Наташенька, — перебила меня свекровь, и в её голосе появились стальные нотки, — в нашей семье не принято отказываться от приглашений родственников. Это неуважение. Артёмушка, объясни жене.
Артём наконец оторвался от созерцания обоев и неуверенно кашлянул.
— Мам, может, действительно, если у Наташи дела...
— Какие дела важнее семьи? — Валентина Петровна всплеснула руками. — Вот твой отец, царство ему небесное, никогда не позволял мне пренебрегать родственниками. А теперь что? Молодёжь совсем...
Она не договорила, но красноречиво вздохнула. Этот вздох я слышала сотни раз. Он означал, что я — неправильная жена, которая не понимает семейных ценностей. Которая ставит свою работу выше святого — выше воли свекрови.
Я прошла в гостиную и села на диван. Артём неловко устроился рядом, а Валентина Петровна величественно опустилась в кресло напротив. На журнальном столике уже стояли чашки и заварочный чайник — свекровь всегда знала, когда мы придём, хотя мы никогда не предупреждали.
— Знаешь, Наташа, — начала она, разливая чай, — я вчера встретила Инну Сергеевну. Помнишь, мы с ней в поликлинике познакомились? Так вот, у неё невестка — золото! Каждые выходные к ним приезжает, помогает по хозяйству, готовит. А по праздникам такие подарки делает! На прошлый Новый год путёвку в санаторий подарила.
Я мысленно сосчитала до десяти. Потом до двадцати. Инна Сергеевна и её идеальная невестка всплывали в разговорах с завидной регулярностью. Как и Марина Павловна с её невесткой-врачом. И Галина Ивановна с невесткой-поваром.
— Валентина Петровна, я тоже стараюсь...
— Конечно, милая, конечно, — свекровь погладила меня по руке, и от этого прикосновения мне захотелось отдёрнуть ладонь. — Просто иногда старание — это не то, что нужно. Вот взять хотя бы прошлые выходные. Я весь день вас ждала, обед приготовила, а вы так и не приехали.
— Мам, я же объяснял, у нас были билеты в театр, — подал голос Артём.
— Театр никуда не убежит, а мать у тебя одна, — отрезала Валентина Петровна. — И потом, Наташа, дорогая, ты же знаешь, как я люблю театр. Могли бы и третий билет купить.
Третий билет. Всегда третий билет. Третье место в ресторане. Третья путёвка в отпуск. Я помню, как год назад мы планировали романтическую поездку в Прагу. Только вдвоём, впервые за три года брака. За неделю до вылета Валентина Петровна "случайно" упала и подвернула ногу. Врач сказал, что ничего страшного, но она настаивала, что не может остаться одна. Артём отменил поездку.
— А помнишь, Артёмушка, как мы с папой тебя в театр водили? — продолжала свекровь, глядя на сына с нежностью. — Ты так любил "Щелкунчика". Каждый Новый год просился.
Артём улыбнулся, и его лицо разгладилось. Рядом с матерью он всегда становился другим — мягким, податливым, словно подросток, а не тридцатидвухлетний мужчина.
— Да, помню. Вы мне ещё костюм Щелкунчика сшили.
— Сшила! Сама, своими руками! Все ночи не спала. Зато какой красивый был! Соседи до сих пор вспоминают.
Они могли часами предаваться воспоминаниям. О том, какой Артём был замечательный ребёнок. Как он в пять лет читал стихи. Как в десять выиграл олимпиаду. Как в пятнадцать... Я знала эти истории наизусть. Валентина Петровна рассказывала их при каждом удобном случае, словно пыталась напомнить мне, что я получила в мужья не простого человека, а её шедевр, её произведение искусства.
— Кстати, о костюмах, — свекровь повернулась ко мне. — Наташа, ты не забыла, что через месяц юбилей Людмилы? Нужно будет подготовиться. Я думаю, тебе подойдёт что-нибудь классическое. Знаешь, не кричащее. У тебя есть то синее платье, которое я тебе на день рождения дарила?
То синее платье. Бесформенный балахон, который делал меня похожей на школьную учительницу предпенсионного возраста. Я надела его один раз — в день рождения свекрови, чтобы не обидеть. Весь вечер ловила на себе жалостливые взгляды гостей.
— Есть, — коротко ответила я.
— Вот и чудесно. А то знаешь, молодёжь сейчас такое надевает... На прошлой неделе видела девушку — юбка выше некуда, декольте до пупа. Стыд и срам. Хорошо, что ты у нас скромная.
Скромная. Это было её любимое слово в отношении меня. Скромная внешность, скромные запросы, скромные способности. Иногда мне казалось, что она специально выбрала меня в невестки Артёму именно за эту "скромность". Чтобы я не затмевала её сына, не отвлекала его от главного — от матери.
— Мам, Наташа отлично выглядит в любой одежде, — неожиданно вступился Артём.
Валентина Петровна поджала губы.
— Я не говорю, что плохо. Просто есть определённые рамки приличия. Вот жена Володи, сына Людмилы, всегда так элегантно одевается. И фигуру держит. После двоих детей — как девочка.
Дети. Ещё одна больная тема. Мы с Артёмом пока не планировали детей — хотели сначала встать на ноги, купить квартиру побольше. Но для Валентины Петровны это было преступлением против природы.
— Кстати, о детях, — словно прочитав мои мысли, продолжила свекровь. — Инна Сергеевна уже второй раз бабушкой стала. Такая счастливая ходит! А мне даже похвастаться нечем.
— Мам, ну мы же говорили...
— Говорили, говорили, — отмахнулась она. — Время идёт, Артёмушка. Мне уже шестьдесят пять. Я хочу внуков понянчить, пока силы есть. А вы всё тянете. Квартира, работа... Раньше в коммуналках жили и по пятеро детей рожали.
— И умирали в сорок лет, — не удержалась я.
Валентина Петровна посмотрела на меня так, словно я сказала что-то неприличное.
— Не умирали, а жили полной жизнью. Семья — это главное в жизни женщины. Карьера пройдёт, красота увянет, а дети останутся.
Я встала и прошла к окну. За стеклом темнел октябрьский вечер. Фонари уже зажглись, подсвечивая мокрый от дождя асфальт. Где-то там, в одной из светящихся окон квартир, жили обычные семьи. Семьи, где невестки не чувствовали себя гостьями. Где свекрови не контролировали каждый шаг. Где мужья не превращались в маленьких мальчиков при виде своих матерей.
— Наташа, ты чего к окну встала? Продует же, — забеспокоилась Валентина Петровна. — И вообще, ты какая-то бледная. Не заболела?
— Нет, всё в порядке.
— Точно? А то вид у тебя нездоровый. Может, витаминов попить? Я тут в аптеке видела хороший комплекс. Для планирующих беременность.
Я резко обернулась.
— Валентина Петровна, я не планирую беременность.
— Пока не планируешь, — поправила меня свекровь с улыбкой всезнающей пифии. — Но ведь надо готовиться заранее. Организм укреплять. Да и вообще, тебе не мешало бы к врачу сходить. Проверить, всё ли в порядке. А то мало ли...
— Мам! — вмешался Артём. — Может, хватит?
— Что хватит? Я о вашем здоровье забочусь. О вашем будущем. Кто ещё позаботится, если не я?
Она встала и подошла к серванту, где стояли фотографии. Взяла рамку с фото Артёма-младенца и нежно погладила стекло.
— Вы даже не представляете, как я ждала его. Десять лет не могла забеременеть. Все врачи руками разводили. А потом — чудо! Мой мальчик. Мой единственный.
Эту историю я тоже знала наизусть. О том, как она ждала ребёнка. Как тяжело протекала беременность. Как чуть не умерла при родах. Как врачи сказали, что больше детей у неё не будет. И как весь смысл её жизни сосредоточился в одном-единственном сыне.
— Я всю жизнь ему посвятила, — продолжала Валентина Петровна, не выпуская фотографию. — Всё для него. От всего отказывалась. И работу бросила, хотя перспективы были. И от второго замужества отказалась, когда Коля предлагал. Хороший был мужчина, состоятельный. Но я знала — Артёмушке отчим не нужен.
Артём неловко заёрзал на диване. Эти материнские жертвы давили на него тяжёлым грузом всю жизнь. Я видела, как он морщится каждый раз, когда она начинает этот рассказ. Но сказать ничего не может. Как можно возразить матери, которая "всем пожертвовала"?
— И знаешь, Наташа, я ни о чём не жалею, — свекровь повернулась ко мне. — Потому что вырастила прекрасного сына. Доброго, отзывчивого, заботливого. Любая мать гордилась бы таким.
— Да, Артём замечательный, — согласилась я, и это была правда. Если бы не одно "но".
— Вот именно! И поэтому я хочу, чтобы у него было всё самое лучшее. Хорошая семья, дети, уют в доме. Чтобы жена о нём заботилась так же, как я заботилась.
Так же, как она. Вот в чём была загвоздка. Валентина Петровна искала не жену для сына, а собственную замену. Младшую версию себя, которая продолжит её дело — обожать Артёма, исполнять все его желания, ставить его в центр вселенной. А я на эту роль не годилась.
— Кстати, о заботе, — свекровь вернулась в кресло. — Артёмушка, ты похудел. Наташа, ты следишь, чтобы муж нормально питался?
— Слежу, — устало ответила я.
— А что вы вчера на ужин ели?
— Курицу с овощами.
— Опять курица? Артём же говорил, что устал от курицы. Надо разнообразить меню. Вот я на этой неделе и котлеты делала, и рыбу, и жаркое. Если хочешь, могу рецептами поделиться.
Её рецепты. Ещё одна тема для бесконечных сравнений. Борщ у меня не такой наваристый. Котлеты не такие пышные. Пироги не такие румяные. Первый год брака я честно пыталась готовить "как мама". Скупала продукты по её списку, звонила, уточняла количество соли и время жарки. Всё равно выходило "не то".
— Спасибо, обойдусь.
— Ну, как знаешь, — Валентина Петровна пожала плечами. — Просто мужчину нужно вкусно кормить. Путь к сердцу и всё такое. Правда, Артёмушка?
Артём промычал что-то невразумительное, уткнувшись в чашку с чаем. Он вообще в последнее время всё чаще прятался за чашками, газетами, телефоном — лишь бы не участвовать в этих разговорах.
— А ещё я заметила, у вас опять бардак, — продолжила свекровь. — Когда на прошлой неделе заходила, ключи забрать. На кухне посуда немытая, в прихожей обувь разбросана.
На прошлой неделе. Она приходила к нам домой, пока нас не было. У неё были запасные ключи "на всякий случай", и она пользовалась ими, когда считала нужным. То цветы полить, то продукты в холодильник положить, то "порядок навести".
— Валентина Петровна, мы работаем. Не всегда успеваем...
— Я тоже работала, пока Артёмушка маленький был. И успевала. И дом был в идеальном порядке, и ребёнок ухожен, и муж доволен. А вы вдвоём с одной квартирой справиться не можете.
Я сжала кулаки. Спокойно. Нужно сохранять спокойствие. Не поддаваться на провокации. Но внутри уже закипала знакомая злость.
— Знаете что, — начала я, стараясь говорить ровно. — У каждой семьи свой уклад. Мы с Артёмом...
— С Артёмом! — перебила меня свекровь. — Вечно ты так говоришь. "Мы с Артёмом решили", "мы с Артёмом думаем". А где просто Артём? Где его мнение?
— Мам, моё мнение совпадает с Наташиным, — тихо сказал Артём.
— Конечно, совпадает, — фыркнула Валентина Петровна. — Ты у нас добрый, не можешь жене перечить. Но я-то вижу! Вижу, как ты грустишь. Как тоскуешь по нормальной семейной жизни.
Нормальной семейной жизни. По её версии, это когда жена встречает мужа с работы в наглаженном фартуке, с улыбкой и горячим ужином. Когда по выходным вся семья едет к свекрови на блины. Когда раз в год рожается ребёнок, и счастливая бабушка может наконец реализовать свои педагогические амбиции.
— Я не тоскую, мам.
— Не обманывай меня, Артёмушка. Материнское сердце не проведёшь. Помнишь, как ты в детстве пытался скрыть двойку по математике? Я сразу поняла. По глазам.
И снова воспоминания. Бесконечные, удушающие, опутывающие, как паутина. Артём ссутулился, словно пытаясь стать меньше. В такие моменты мне было его искренне жаль. Каково это — всю жизнь быть "маминым мальчиком"? Когда каждый твой шаг контролируется, каждое решение подвергается сомнению, каждый выбор сравнивается с материнскими ожиданиями?
— Ладно, не будем о грустном, — внезапно сменила тон Валентина Петровна. — Лучше обсудим завтрашнюю поездку. Я с утра испеку пирог. Наташа, ты салат сделаешь? Только не тот, с крабовыми палочками. У Людмилы на них аллергия.
— Я же сказала, что никуда не поеду, — твёрдо произнесла я.
Повисла тишина. Валентина Петровна медленно поставила чашку на блюдце. Звук получился громким, как выстрел.
— То есть как это — не поедешь?
— Так. Не поеду. У меня завтра встреча с клиентом. Важный проект.
— Важнее семьи?
— Это моя работа.
— Работа! — свекровь всплеснула руками. — Вечно у тебя эта работа на первом месте. А семья? А родственники? А репутация?
— Какая репутация?
— Нашей семьи! Что Людмила подумает? Что скажет? Что невестка у Валентины Петровны — карьеристка, которой наплевать на родственные связи?
Я поднялась с дивана. Хватит. Довольно. Три года я терпела эти нападки, упрёки, сравнения. Три года пыталась быть хорошей невесткой. Готовила по её рецептам, носила её подарки, ездила к её родственникам. И что получила взамен? Только новые претензии.
— Знаете что, Валентина Петровна, — начала я, глядя ей прямо в глаза. — Мне всё равно, что подумает ваша сестра. И что скажут соседи. И что решит Инна Сергеевна с её идеальной невесткой. Это моя жизнь. И я буду жить её так, как считаю нужным.
Свекровь побледнела. Артём вскочил с дивана.
— Наташа, ты что?
— То, что давно надо было сказать. Я устала. Устала оправдываться, почему мы не хотим детей именно сейчас. Устала выслушивать сравнения с чужими невестками. Устала от того, что каждый наш шаг контролируется и критикуется.
— Как ты смеешь! — Валентина Петровна тоже поднялась. — Я о вас забочусь! Я желаю вам только добра!
— Нет, вы заботитесь только о себе. О своём контроле. О своей власти. Вы не можете смириться, что Артём вырос. Что у него есть своя семья. Что он больше не маленький мальчик в костюме Щелкунчика.
— Артём! — свекровь повернулась к сыну. — Ты слышишь, что она говорит? Ты позволишь ей так со мной разговаривать?
Артём застыл между нами. Я видела борьбу на его лице. С одной стороны — мать, которая всю жизнь его опекала. С другой — жена, с которой он клялся прожить всю жизнь. Выбор, который он откладывал три года.
— Мам, — наконец заговорил он, и голос его дрожал. — Наташа права.
— Что?!
— Она права. Ты... ты слишком вмешиваешься в нашу жизнь. Мы взрослые люди. Мы сами можем решать, когда заводить детей, куда ездить, что есть на ужин.
Валентина Петровна покачнулась. Схватилась за спинку кресла.
— Артём... сынок... ты же не это хотел сказать? Это она тебя научила? Настроила против матери?
— Никто меня не настраивал. Я сам давно это думаю. Просто... просто не мог сказать. Не хотел тебя обидеть.
— Обидеть? — голос свекрови сорвался. — Я всю жизнь тебе отдала! Всю! И вот благодарность!
Она закрыла лицо руками. Плечи её задрожали. Артём шагнул к ней, но я удержала его за руку. Я слишком хорошо знала эти спектакли. Слёзы, обмороки, сердечные приступы — весь арсенал эмоционального шантажа.
— Мам, перестань, — устало сказал Артём. — Мы не отказываемся от тебя. Просто... нам нужно личное пространство. Понимаешь?
Валентина Петровна опустила руки. Глаза её были сухими.
— Понимаю, — холодно произнесла она. — Всё понимаю. Вырастила, воспитала, а теперь не нужна. Классическая история.
— Мам...
— Не надо, Артём. Я поняла. Идите. Живите своей жизнью. Стройте своё личное пространство. А я... я как-нибудь.
Она села в кресло и отвернулась к окну. Поза оскорблённого достоинства. Я знала, что последует дальше. Обиженное молчание, игнорирование звонков, жалобы родственникам. А потом, через неделю-другую, "прощение" и возвращение к прежней схеме.
Но не в этот раз.
— Пойдём, — сказала я Артёму.
Мы оделись в тишине. Валентина Петровна продолжала сидеть в кресле, демонстративно глядя в окно. На пороге Артём обернулся.
— Мам, я позвоню тебе.
Ответа не последовало.
Мы вышли на улицу. Октябрьский воздух был холодным и свежим. Я глубоко вдохнула, словно вынырнула после долгого погружения.
— Ты молодец, — сказала я, беря Артёма под руку.
— Думаешь? — он выглядел потерянным. — Может, я слишком резко? Она же правда всю жизнь мне посвятила.
— Это был её выбор. Ты не просил её жертвовать работой или личной жизнью. И это не даёт ей права контролировать тебя вечно.
— Знаю. Умом знаю. Но всё равно... Она же моя мать.
— И останется ею. Просто теперь она будет матерью взрослого мужчины, а не вечного ребёнка.
Мы дошли до машины. Артём открыл мне дверь — старая привычка, которую привила ему всё та же Валентина Петровна. "Настоящий мужчина всегда галантен с дамами".
— Слушай, — сказал он, садясь за руль. — А может, правда съездим завтра к тёте Люде? Чтобы совсем мосты не сжигать?
Я посмотрела на него. На его виноватое лицо, нервно постукивающие по рулю пальцы. Изменения не происходят в один день. Потребуется время, чтобы он научился жить без оглядки на материнское одобрение. Чтобы перестал чувствовать вину за каждое самостоятельное решение.
— Нет, — мягко сказала я. — Завтра мы никуда не поедем. У меня действительно встреча, а у тебя — рыбалка с друзьями. Помнишь, ты планировал?
— Точно! — он хлопнул себя по лбу. — Совсем забыл. Серёга ещё месяц назад место присмотрел.
— Вот и отлично. А тётю Люду поздравим по телефону.
Артём завёл мотор. Мы поехали по вечерним улицам, и я думала о том, что произошло. Это не конец войны — скорее, первая выигранная битва. Валентина Петровна не сдастся так просто. Будут ещё звонки, упрёки, попытки вернуть всё на круги своя.
Но что-то изменилось. Артём сделал выбор. Робкий, неуверенный, но выбор. И это давало надежду.
— Знаешь, — внезапно сказал он на светофоре. — А ведь мы действительно можем сами решать. Когда детей заводить. Куда ездить. Что есть на ужин.
— Представь себе, — улыбнулась я.
— И знаешь что? Я устал от курицы. Давай сегодня закажем пиццу. Огромную, с кучей сыра. И съедим её в постели, под сериал.
— Твоя мама будет в ужасе.
— Моя мама не узнает, — он подмигнул мне. — Это будет наша маленькая тайна.
Я рассмеялась. Впервые за весь вечер по-настоящему рассмеялась. Да, путь предстоял долгий. Да, будут ещё сложности и конфликты. Но сегодня, в этот октябрьский вечер, мы сделали первый шаг к нашей собственной жизни. Без контроля, без навязанных правил, без вечных сравнений.
И пицца в постели казалась отличным началом.