Екатерина проснулась в половине седьмого, как всегда. За окном ещё темнело, а в доме уже витал аромат свежезаваренного кофе — её рука автоматически включила кофеварку, пока мозг ещё спал. День рождения Виталия. Сорок шесть лет. Гости, торт, улыбки по расписанию.
Она посмотрела на себя в зеркало прихожей. Волосы шоколадного цвета с предательской сединой у левого виска, карие глаза, в которых застыла какая-то странная усталость. Когда это началось? Месяц назад? Год? Или восемнадцать лет назад, когда она впервые сказала "да" этому мужчине?
— Мам, где мой синий свитер? — София выскочила из комнаты, растрёпанная и недовольная.
— В шкафу на второй полке. Ты завтракать будешь?
— Не успеваю, опаздываю к Лене.
Пятнадцатилетняя дочь была единственной в этом доме, кто не притворялся. София просто жила — без оглядки на чужие ожидания, без страха перед завтрашним днем. Катя завидовала ей тихо, почти стыдясь этого чувства.
Виталий спустился к завтраку в белой рубашке и строгих брюках. Высокий, подтянутый, с короткой стрижкой и привычным выражением лица человека, который всегда прав.
— Кофе опять слабый, — бросил он, даже не попробовав. — И почему торт не готов? Гости придут через три часа.
— Торт готов, стоит в холодильнике. А кофе такой же, как всегда.
— Не спорь со мной, Катя. У меня день рождения, между прочим.
Она промолчала, как привыкла молчать. Где-то в глубине души что-то противно кольнуло, но она мысленно накрыла это чувство, как накрывают тлеющие угли мокрой тряпкой.
Первой приехала Ирина Петровна — свекровь с тремя пакетами продуктов и списком претензий.
— Катенька, дорогая, — она даже обнимаются не стала, сразу прошла на кухню, — я же говорила, что нужно заказать салат "Цезарь" в ресторане. Ты опять всё сама делаешь, а получается как получается.
— Салат готов, Ирина Петровна. Всё готово.
— А цветы где? Я не вижу цветов в зале.
— Виталий не любит цветы дома, вы же знаете.
— Не любит! — свекровь всплеснула руками. — Мой сын обожает красоту, просто ты не умеешь создавать красоту. Вон, посмотри на себя — когда ты последний раз в салон ходила?
Катя почувствовала, как внутри что-то сжимается в тугой комок. Она и правда давно не была в салоне. Некогда. Деньги уходят на детей, на дом, на мужа. На неё самую — в последнюю очередь, если остается.
К обеду дом наполнился гостями. Коллеги Виталия, несколько соседей, старые друзья. Катя носилась между кухней и залом, подавая, убирая, улыбаясь. Улыбка приклеилась к лицу как театральная маска.
— Катюша, ты волшебница! — восхищалась жена соседа. — Такой стол накрыла!
— Да что там стол, — громко сказал Виталий, поднимая бокал. — Это я её научил готовить. Без меня она бы только яичницу умела делать.
Гости засмеялись. Катя улыбнулась ещё шире, хотя внутри что-то оборвалось с негромким звуком.
Она помнила, как восемнадцать лет назад он говорил ей совсем другие слова: "Ты самая лучшая хозяйка в мире. Я счастлив, что женился на тебе." Когда это изменилось? Постепенно, день за днём, год за годом, пока она не превратилась в обслуживающий персонал собственной жизни.
— Мама, можно я пойду к Лене? — Данила дёрнул её за рукав. Одиннадцатилетний сын смотрел на неё серьёзными глазами, слишком серьёзными для его возраста.
— Конечно, сынок.
— А папе скажешь?
— Скажу.
Данила ушёл тихо, как всегда. Он научился быть незаметным в этом доме, где громкий голос отца заглушал всё остальное.
Вечером, когда последний гость ушёл, Виталий сел за кухонный стол с калькулятором и пачкой чеков.
— Катя, иди сюда. Будем считать, во что нам обошёл этот праздник.
— Виталий, может, завтра? Я устала…
— Я сказал — иди сюда! — его голос стал резким, командным. — Ты вообще понимаешь, сколько денег тратишь? Торт за три тысячи, мясо за пять, вино…
— Это же твой день рождения. Мы же хотели сделать красиво.
— Красиво? — он хмыкнул. — Красиво — это когда жена работает как следует, а не играет в домохозяйку. Ты экономист, между прочим, а ведёшь себя как… как домработница какая-то.
Катя молчала, глядя на его пальцы, нажимающие кнопки калькулятора. Эти руки когда-то гладили её волосы, когда-то держали за плечи и говорили, что она самая важная в его жизни.
— А ещё я хочу поговорить с тобой о детях, — продолжал Виталий. — София совсем распустилась. Приходит, когда хочет, огрызается. А Данила превращается в маменькиного сынка.
— Дети нормальные, Витя. София — подросток, это естественно. А Данила просто тихий по характеру.
— Не перебивай меня! Это ты их балуешь, поэтому они такие.
В этот момент в памяти всплыло то, что она пыталась забыть уже год. Тот вечер, когда она нашла в его телефоне переписку с какой-то Аней. Молодой, симпатичной. "Дорогая, не могу забыть нашу встречу", "Ты такая красивая, не то что…" — дальше она читать не стала.
Тогда он клялся, что это ничего не значило, что больше никогда, что семья для него главное. Она поверила. Хотела поверить. Но что-то внутри изменилось навсегда.
— Витя, может, нам стоит поговорить спокойно? О нас, о семье…
— О чём говорить? — он раздражённо захлопнул калькулятор. — Всё нормально. Это ты накручиваешь себя. Иди лучше спать, завтра рано вставать.
Она ушла в ванную и закрыла дверь на замок. Посмотрела на себя в зеркало — та же женщина, что утром, но что-то в глазах изменилось. Какая-то трещина появилась, тонкая, почти незаметная.
Когда человек понимает, что больше не может? В какой именно момент что-то ломается окончательно?
Ночью она долго лежала без сна, слушая ровное дыхание мужа рядом. Он спал спокойно, без сомнений, без терзаний. А она думала о том, что завтра снова встанет в половине седьмого, сварит кофе, накормит детей, улыбнётся всем, кто скажет ей что-то неприятное.
Утром Катя проснулась с ясной головой. Странно, но она чувствовала себя отдохнувшей, хотя спала всего четыре часа.
Позавтракав, Виталий ушёл на работу, дети — в школу. В доме стало тихо. Катя села за кухонный стол, взяла блокнот и стала писать список дел на день. Как всегда.
Но вместо "купить продукты" и "погладить рубашки" она написала: "Документы".
Затем встала, открыла шкаф в спальне, достала папку с документами и паспорт. Надела своё любимое синее платье — то самое, которое Виталий считал "слишком ярким".
По дороге в ЗАГС она думала о том, что сейчас скажет детям. София поймёт — она уже давно видит, что происходит в доме. А Данила… Данила испугается. Но оставаться нельзя. Нельзя показывать детям, что это норма — когда один человек постоянно принижает другого.
В очереди она стояла между молодой парой, которая подавала заявление на брак, и пожилой женщиной с усталыми глазами. Такими же усталыми, как у неё самой ещё вчера.
— Следующий!
Катя подошла к окну, положила документы на стойку.
— Заявление на развод, — сказала она спокойно.
Дома она приготовила обед, как обычно. Встретила детей, как обычно. Только внутри всё изменилось.
В четыре часа позвонил телефон.
— Екатерина! — голос Виталия дрожал от ярости. — Что это значит?! Мне звонят из ЗАГСа!
— Это значит, что я подала на развод.
— В мой день рождения?! Ты сошла с ума?!
— Нет, Витя. Я, кажется, впервые за много лет пришла в себя.
— Приезжаю домой! Сейчас же!
Он приехал через полчаса, ворвался в дом как ураган.
— Объясни мне, что происходит! — кричал он, размахивая руками. — Я что-то не так сказал? Не так сделал? Обеспечиваю семью, работаю как проклятый, а ты устраиваешь мне сцены!
— Витя, я не устраиваю сцен. Я просто больше не могу.
— Не можешь что?! Жить нормальной жизнью?!
— Я не могу жить, когда меня постоянно критикуют, принижают, игнорируют. Когда я чувствую себя прислугой в собственном доме.
— Да что ты несёшь! Какая прислуга! Ты моя жена!
— Нет, Витя. Жёны не боятся лишний раз заговорить с мужем. Жёны не извиняются за каждое своё слово.
София появилась в дверях гостиной. Посмотрела на отца, потом на мать.
— Мама права, — сказала она тихо.
Виталий обернулся к дочери:
— Не вмешивайся в разговор взрослых!
— Я вмешиваюсь, потому что мне надоело смотреть, как ты унижаешь маму. Каждый день, годами.
Катя посмотрела на дочь с благодарностью. София выросла. Не по годам, но выросла.
— Хватит! — Виталий повысил голос. — Ты забудешь об этом разводе! Я не позволю!
— Ты не можешь не позволить, — Катя говорила спокойно, почти шёпотом, но каждое слово звучало чётко. — Это моё решение. И мне всё равно, что ты об этом думаешь.
Она сама удивилась своим словам. Впервые за много лет ей было действительно всё равно.
Виталий ушёл, хлопнув дверью. София обняла мать.
— Я горжусь тобой, мам.
Вечером приехала Раиса Семёновна, мать Кати. Выглядела расстроенной.
— Катечка, доченька, что ты наделала? Витя мне звонил, рассказывал…
— Мама, я подала на развод.
— Но почему, милая? У вас же такая хорошая семья, дом, дети…
— У нас красивая картинка, мам. А внутри давно ничего нет.
— Но ведь можно потерпеть, можно наладить… Ради детей хотя бы.
Раиса Семёновна говорила то, что говорили женщины её поколения. Терпеть. Сохранять семью любой ценой. Быть мудрее.
— Мама, а какой пример я показываю детям? Что нужно терпеть унижения? Что это нормально?
— Но развод… Это же такой позор…
— Позор — это когда человек теряет себя и молчит об этом.
Раиса Семёновна ушла, так и не поняв дочь. Но Катя не злилась на неё. Мать прожила другую жизнь, в другое время.
Следующее утро было особенным. Катя проснулась в половине седьмого, как всегда. Но когда посмотрела в зеркало, увидела там не усталую женщину, а кого-то нового. Кого-то, кто имеет право на собственное мнение, на собственные желания, на собственную жизнь.
За завтраком Данила спросил:
— Мам, а мы теперь будем жить без папы?
— Сынок, мы будем жить так, как будет лучше для всех нас. И для папы тоже.
— А я могу с ним видеться?
— Конечно, можешь. Он твой папа, и это никогда не изменится.
Данила кивнул, вроде бы успокоившись.
Через неделю Виталий пришёл забирать свои вещи. Был тих, даже растерян.
— Катя, может, мы ещё подумаем? Я могу измениться…
— Витя, ты не виноват в том, что мы не подходим друг другу. Но я больше не могу притворяться, что всё хорошо.
— А что будет с детьми?
— Дети будут жить с матерью, которая не боится быть собой. И с отцом, который их любит. Просто не вместе.
Он ушёл тихо. Без скандала, без угроз.
Месяц спустя Катя сидела в кафе с подругой Мариной.
— Как ты решилась? — спрашивала Марина. — Я вот тоже думаю иногда… Но страшно.
— Знаешь, — Катя помешивала кофе, — я поняла одну вещь. Страшно не развестись. Страшно остаться в той жизни, которая тебя разрушает.
— А сейчас как? Легче?
— Сейчас по-другому. Иногда тяжело, иногда одиноко. Но я больше не чувствую себя чужой в собственной жизни.
Дома София делала уроки, Данила играл в планшет. Обычный вечер обычной семьи.
— Мам, — София подняла голову от учебника, — а ты жалеешь?
— О чём?
— Что развелась.
Катя подумала. Честно подумала.
— Нет, Соня. Я жалею только о том, что не сделала этого раньше.
Иногда самый большой подарок, который мы можем сделать себе и близким — это честность. Честность перед собой о том, что мы действительно чувствуем, чего хотим, чего заслуживаем.
Как сказал Антон Чехов: "Человек станет лучше, когда вы покажете ему, каков он есть."
Катя показала себе, какой она стала — и решила стать другой. Это был её выбор. Её день рождения в его день рождения.
А смогли бы вы подать на развод в день рождения супруга, если бы понимали, что это единственный способ сохранить себя?
Поделитесь в комментариях, интересно узнать ваше мнение!
Поставьте лайк, если было интересно.