— Ты что, совсем сошла с ума? Отдать квартиру какой-то чужачке? — Галина Ивановна ворвалась в нашу спальню без стука, размахивая какими-то бумагами.
Я проснулась от её крика. Рядом со мной на кровати сидел Антон, мой муж, и виновато опускал глаза. Утро воскресенья. Единственный день, когда можно было поспать подольше. Но нет. Свекровь стояла в дверях нашей спальни в своём вечном синем халате, с лицом, перекошенным от ярости.
— О чём ты говоришь? — я села в постели, натягивая одеяло повыше. Голова гудела со сна, и я пыталась понять, что происходит.
— Не прикидывайся! — Галина Ивановна подошла ближе и бросила бумаги мне на колени. — Я всё знаю! Ты уговорила моего сына переписать квартиру бабушки на тебя!
Я взяла документы. Это была копия завещания. Завещания бабушки Антона, которая умерла три месяца назад. В документе чёрным по белому было написано: квартира переходит в собственность Екатерины Павловой. То есть мне.
— Галина Ивановна, это воля вашей матери. Она сама так решила, — я старалась говорить спокойно, хотя внутри всё кипело от возмущения.
— Сама? Сама?! — свекровь покраснела так, что я испугалась за её давление. — Да ты её обработала! Подлизывалась к ней, пока она болела! Носила ей продукты, сидела с ней! А всё ради чего? Ради квартиры!
Антон молчал. Он сидел на краю кровати, ссутулившись, и разглядывал свои босые ноги. Его молчание било больнее, чем крики свекрови. Он знал правду. Знал, что я ухаживала за его бабушкой не из корысти, а потому что полюбила эту мудрую женщину. Знал, что Галина Ивановна за все три года болезни появилась у бабушки от силы пять раз. И всё равно молчал.
— Я ухаживала за бабушкой, потому что она была одинока, — я встала с кровати, накинув халат. — Потому что вы, её родная дочь, не могли найти времени навестить её.
— Как ты смеешь! — Галина Ивановна сделала шаг ко мне, но я не отступила. — У меня работа! У меня обязанности! А ты сидела дома и строила из себя святую!
Это было ложью. Я работала удалённо, да, но это не значит, что у меня было море свободного времени. Я вставала в шесть утра, чтобы успеть приготовить бабушке завтрак перед началом рабочего дня. В обеденный перерыв бежала к ней, чтобы дать лекарства. Вечером, после работы, снова шла к ней — помыть, переодеть, поговорить. Я делала это не ради квартиры. Я делала это, потому что старушка стала мне родной.
— Антон, скажи ей! — свекровь повернулась к сыну. — Скажи этой алчной особе, что квартира должна достаться нам! Это наша семейная собственность!
Антон поднял голову. В его глазах я увидела страх. Не передо мной, конечно. Перед матерью. Перед её гневом, перед необходимостью выбирать сторону.
— Мам, бабушка сама так решила… — начал он тихо.
— Что?! — Галина Ивановна аж задохнулась. — Ты что, на её стороне? Против родной матери?
— Я никого не против, — Антон встал и потянулся к матери. — Давай поговорим спокойно. Может, пойдём на кухню, выпьем чаю…
— Чаю? — свекровь оттолкнула его руку. — Твоя жена обокрала нас, а ты предлагаешь чаю?
Слово «обокрала» стало последней каплей. Я больше не могла молчать и делать вид, что это просто эмоциональная реакция пожилой женщины.
— Знаете что, Галина Ивановна? Хватит. Я не крала и не обманывала. Ваша мать оставила мне квартиру, потому что я была рядом с ней, когда ей было плохо. Потому что я держала её за руку, когда она плакала от боли. Потому что я читала ей книги, когда она уже не могла делать это сама. А где были вы?
— Да как ты…
— Где вы были, когда она звонила вам и просила приехать? — я не дала ей договорить. — Где вы были, когда врачи сказали, что ей осталось немного? Где вы были в её последние дни?
Галина Ивановна открывала и закрывала рот, как рыба на берегу. Антон стоял между нами, растерянный и жалкий.
— У меня… у меня были дела… — наконец выдавила свекровь.
— Дела, — я кивнула. — Конечно. Дела важнее умирающей матери. Но квартира, квартира-то важна, да?
— Это не твоё дело! Это наша семья!
— Я тоже часть этой семьи. Три года как часть. Или для вас я так и осталась чужой?
Галина Ивановна выпрямилась. Её лицо приобрело надменное выражение, которое я так хорошо знала. Она собиралась нанести удар.
— Ты никогда не станешь частью нашей семьи, — процедила она сквозь зубы. — Ты временная. Сегодня ты есть, завтра нет. А я — мать Антона. Я всегда буду в его жизни. И эта квартира по праву принадлежит нам.
— Мам, перестань, — Антон наконец подал голос, но было поздно.
— По праву? — я усмехнулась. — По какому такому праву? По праву рождения? По праву крови? Знаете, что говорила мне бабушка? Она говорила, что вы приходили к ней только когда нужны были деньги. Что вы интересовались только тем, не продала ли она квартиру, не переписала ли на кого-то другого. Она говорила, что вы ждёте её смерти.
— Ложь! — взвизгнула Галина Ивановна. — Всё ложь! Она была больна, она не понимала, что говорит!
— Она всё прекрасно понимала. До последнего дня у неё был ясный ум. И она понимала, что будет, если оставит квартиру вам. Вы бы продали её в первый же месяц.
— И что с того? Это были бы наши деньги! Деньги нашей семьи!
Вот оно. Правда вылезла наружу. Не память о матери, не семейное гнездо — деньги. Только деньги. Я посмотрела на Антона. Он стоял, опустив голову, и молчал. В этом молчании было всё: и согласие с матерью, и стыд за неё, и неспособность защитить жену.
— Антоша, — Галина Ивановна вдруг сменила тактику. Её голос стал мягким, вкрадчивым. — Сыночек, ты же понимаешь, мама права? Эта квартира — наше будущее. Мы могли бы продать её, купить тебе машину, съездить отдохнуть. А она что сделает? Будет жить там одна?
— Мы будем жить там вместе, — тихо сказал Антон. — Катя и я. Мы же с вами это обсуждали.
— Что? — свекровь аж отшатнулась. — Вы хотите уехать от меня?
— Мам, нам нужно своё жильё. Мы женаты три года, пора жить отдельно.
— Отдельно? — Галина Ивановна посмотрела на сына так, будто он воткнул ей нож в спину. — От родной матери? Я тебя растила, ночей не спала, всю жизнь тебе отдала, а ты хочешь меня бросить?
Вот и началось представление. Я знала этот спектакль наизусть. Сейчас будут слёзы, упрёки, напоминания о жертвах. И Антон, как всегда, сломается.
— Никто вас не бросает, — вмешалась я. — Мы просто хотим жить своей семьёй.
— Своей семьёй? — Галина Ивановна повернулась ко мне. — Какая вы семья? Вы даже детей не родили за три года! Какая из тебя жена, если ты не можешь дать моему сыну наследника?
Удар был точным и болезненным. Мы с Антоном год пытались завести ребёнка. Пока безуспешно. Врачи говорили, что мы оба здоровы, нужно просто время. Но Галина Ивановна била в самое больное место.
— Мам! — Антон наконец-то возмутился. — Это перебор!
— Что перебор? Правда? — свекровь была в ударе. — Нормальная жена уже давно бы родила. А эта только и умеет, что к чужим бабкам подлизываться ради квартир!
— Хватит! — я почти кричала. — Выйдите из нашей комнаты! Немедленно!
— Из вашей комнаты? — Галина Ивановна рассмеялась. — Это моя квартира! Моя комната! Вы тут живёте из милости!
— Катя права, мам. Выйди, пожалуйста, — Антон встал между нами. — Нам нужно поговорить.
— Поговорить? О чём тут говорить? — но Галина Ивановна отступила к двери. — Запомни, сынок. Она тебя использует. Сначала квартиру бабушки отжала, потом тебя бросит. Вот увидишь.
С этими словами она вышла, хлопнув дверью так, что задрожали стёкла. Мы остались вдвоём. Антон сел на кровать и обхватил голову руками. Я стояла посреди комнаты, дрожа от гнева и обиды.
— Почему ты молчал? — спросила я тихо. — Почему не защитил меня?
— Катя, она моя мать…
— А я твоя жена. Или это ничего не значит?
Антон поднял голову. В его глазах были слёзы.
— Значит. Конечно, значит. Просто… она больна. У неё давление, сердце. Я боюсь, что…
— Что она умрёт от того, что ты возразишь ей? — я села рядом с ним. — Антон, она манипулирует тобой. Использует твою любовь и чувство долга.
— Может, она права? — он посмотрел на меня. — Может, квартиру стоило оставить нам? В смысле, семье?
Я почувствовала, как внутри что-то оборвалось. Даже сейчас, после всего, что наговорила его мать, он сомневался. Не во мне — в бабушкином решении.
— Твоя бабушка оставила квартиру мне, потому что знала: я буду в ней жить, а не продам ради денег. Она хотела, чтобы у нас с тобой был дом. Наш дом. Понимаешь?
— Понимаю. Но мама…
— Твоя мама думает только о деньгах. Ей плевать на память о бабушке, на наши чувства, на наше будущее. Ей важно только контролировать тебя.
Антон молчал. Я встала и подошла к окну. За стеклом начинался новый день. Солнце пробивалось сквозь облака, обещая хорошую погоду. А у меня на душе было пасмурно.
— Я устала, — сказала я, не оборачиваясь. — Устала от скандалов, от упрёков, от того, что меня считают чужой. Может, твоя мать права. Может, мне стоит уйти.
— Катя, не говори так! — Антон вскочил и подошёл ко мне. — Я люблю тебя. Правда люблю.
— Но недостаточно, чтобы защитить от своей матери.
Он обнял меня сзади, уткнулся лицом в мои волосы.
— Прости. Я правда не знаю, что делать. Она моя мать, а ты моя жена. Я разрываюсь между вами.
— Не надо разрываться. Просто пойми: мы с твоей мамой не враги. Мы могли бы нормально общаться, если бы она приняла меня. Но она не хочет. Для неё я всегда буду той, кто украл её сына.
Мы стояли так несколько минут. Потом Антон отпустил меня и сел на подоконник.
— Что будем делать с квартирой?
— То, что планировали. Сделаем ремонт и переедем. Твоя мама может навещать нас. Если захочет.
— А если она не простит?
Я пожала плечами.
— Это её выбор. Я больше не буду оправдываться за то, что твоя бабушка любила меня. И за то, что я любила её.
В дверь постучали. Мы переглянулись. Неужели Галина Ивановна вернулась? Но в комнату заглянула наша соседка, тётя Люда.
— Ребята, простите, что вмешиваюсь. Слышала ваш разговор — стены-то тонкие. Хочу кое-что сказать.
Она вошла и села на стул возле двери. Тётя Люда жила в нашем доме больше тридцати лет и знала все семейные истории.
— Катюша, не обижайся на Галину. Она всегда такая была — собственница. Антошу с детства ревновала ко всем: к друзьям, к девушкам. Боялась потерять. А потеря матери — это для неё удар. Она думала, что квартира достанется ей, уже планы строила. А тут такое.
— Но я же не виновата, — сказала я устало.
— Конечно, не виновата. Анна Петровна, царство ей небесное, не дура была. Знала, кому квартиру оставить. Она мне говорила: «Людочка, у меня наконец-то появилась настоящая внучка. Не по крови — по душе». Это про тебя, милая.
У меня защипало глаза. Я так скучала по бабушке. По её мудрым советам, по её тёплым рукам, по её улыбке.
— А Галина пусть покричит и успокоится, — продолжала тётя Люда. — Ей сейчас обидно, вот и лезет в бутылку. Вы не ссорьтесь. Жизнь короткая, чтобы тратить её на склоки.
Она ушла, оставив нас в задумчивости. Антон первым нарушил молчание.
— Может, мама и правда успокоится?
— Может, — я не очень в это верила, но спорить не стала.
День прошёл в напряжённом спокойствии. Галина Ивановна заперлась в своей комнате и не выходила. Мы с Антоном занимались своими делами, стараясь не шуметь. К вечеру я приготовила ужин и постучала в дверь свекрови.
— Галина Ивановна, ужин готов.
— Не голодна, — донеслось из-за двери.
Я вздохнула и вернулась на кухню. Мы поужинали вдвоём с Антоном, обсуждая планы ремонта. Квартира бабушки была старой, требовала серьёзного обновления. Но она была просторной, светлой, с видом на парк. Идеальное место для молодой семьи.
Ночью я долго не могла уснуть. Думала о прошедшем дне, о словах свекрови, о нашем будущем. Рядом тихо посапывал Антон. Он умел засыпать в любой ситуации — завидная способность.
Утром понедельника я проснулась от звука голосов на кухне. Галина Ивановна говорила с кем-то по телефону. Я прислушалась.
— Да, Вера Степановна, представляете? Отдала квартиру этой. Трёхкомнатную! В центре! Да что вы, какая болезнь. Она в своём уме была. Просто эта змея её обработала.
Я закрыла глаза. Начинается. Теперь весь дом, весь район будет знать, какая я плохая. Галина Ивановна умела создавать общественное мнение.
Антон тоже проснулся и нахмурился, услышав голос матери.
— Опять начала, — пробормотал он.
— Пусть говорит, — я встала и начала одеваться. — Мне сегодня к нотариусу, оформлять документы.
— Я с тобой.
— Не надо. Иди на работу. Я сама справлюсь.
Антон хотел возразить, но я покачала головой. Мне нужно было побыть одной, подумать.
На кухне Галина Ивановна сидела в своём любимом кресле с телефоном в руке. Увидев меня, она демонстративно отвернулась.
— Да-да, Вера Степановна, вот такие дела. Ладно, поговорим позже. Дела у меня.
Она положила трубку и встала.
— Галина Ивановна, — начала я, но она подняла руку.
— Не хочу с тобой разговаривать. Для меня ты больше не существуешь.
— Как хотите, — я пожала плечами и налила себе кофе.
Свекровь ушла к себе, громко хлопнув дверью. Я допила кофе и отправилась к нотариусу.
В конторе было людно. Я взяла номерок и села ждать. Рядом сидела пожилая пара, тихо переговариваясь. Женщина держала в руках папку с документами и нервно теребила уголок.
— Не переживай, Нина, — говорил мужчина. — Всё будет хорошо. Внучке квартира нужнее, чем нам.
— Знаю, знаю. Просто волнуюсь. А вдруг дети обидятся?
— Наши дети обеспечены. А Машенька только начинает жизнь. Мы правильно делаем.
Я невольно улыбнулась. Хорошо, когда в семье есть понимание. Когда старшие думают о младших, а не цепляются за имущество.
Мой номер вызвали через полчаса. Нотариус, полная женщина в очках, внимательно изучила документы.
— Всё в порядке. Завещание составлено правильно, завещатель была в здравом уме. Можете вступать в наследство.
— А если родственники будут оспаривать? — спросила я.
— Могут попробовать. Но шансов мало. Анна Петровна составляла завещание в моём присутствии, при свидетелях. Была полностью дееспособна. К тому же, — нотариус улыбнулась, — она оставила письмо. На случай, если возникнут споры.
— Письмо?
— Да. Она просила передать его вам после оформления наследства. Сейчас принесу.
Нотариус вышла и вернулась с конвертом. На нём знакомым почерком было написано: «Катюше».
Я открыла конверт прямо там. Внутри был листок, исписанный дрожащей рукой бабушки.
«Катюша, милая моя девочка!
Если ты читаешь это письмо, значит, меня уже нет. Не плачь, родная. Я прожила долгую жизнь и ухожу спокойной, потому что знаю — мой Антошка в надёжных руках.
Я оставляю тебе квартиру не из-за благодарности за уход. Хотя и за это спасибо. Ты вернула мне веру в то, что в семье может быть любовь без условий, забота без корысти.
Знаю, Галина будет против. Она моя дочь, и я люблю её, но она всегда думала только о себе. Даже когда приходила ко мне, говорила только о деньгах, о проблемах, о том, как все её обижают. Ни разу не спросила, как я себя чувствую, не одиноко ли мне.
А ты приходила и просто садилась рядом. Слушала мои истории, смеялась моим шуткам, плакала над старыми фотографиями. Ты стала мне внучкой, которой у меня никогда не было.
Квартира — это мой подарок вам с Антошей. Живите там счастливо, растите детей. Да-да, не удивляйся. У вас обязательно будут дети. Я знаю.
И ещё. Не обижайся на Галину. Она несчастная женщина, потому что не умеет любить. Только требовать любви от других. Может быть, когда-нибудь она это поймёт.
Береги моего мальчика. Он слабый, но добрый. С тобой он станет сильнее.
Целую тебя, моя дорогая. Спасибо за всё.
Твоя бабушка Аня».
Я дочитала письмо сквозь слёзы. Нотариус молча протянула мне салфетку.
— Хорошая была женщина, Анна Петровна, — сказала она. — Мудрая.
Я кивнула, не доверяя голосу. Сложила письмо и спрятала в сумку. Это было последнее послание от человека, который по-настоящему считал меня семьёй.
Домой я вернулась к обеду. Квартира встретила меня тишиной. Галина Ивановна, видимо, ушла к своим подругам обсуждать мою подлость. Антон был на работе.
Я прошла в нашу комнату и достала письмо. Перечитала ещё раз. «Не обижайся на Галину». Легко сказать, бабушка. Как не обижаться на человека, который считает тебя воровкой?
Вечером вернулся Антон. Он выглядел усталым и подавленным.
— Как дела? — спросил он, целуя меня.
— Нормально. Документы оформила. Через месяц можем забирать ключи.
— Мама весь день названивает. Жалуется на тебя всем знакомым.
— Знаю. Соседи уже косо смотрят.
Антон сел за стол и уронил голову на руки.
— Я не знаю, что делать, Кать. Она моя мать, но то, что она делает… Это неправильно.
Я достала письмо и положила перед ним.
— Читай.
Он читал долго, иногда останавливаясь и шмыгая носом. Когда закончил, глаза у него были мокрые.
— Бабушка всегда всё понимала, — сказал он тихо. — Она права. Мама несчастная. И делает несчастными всех вокруг.
— Что будем делать?
— Не знаю. Может, поговорить с ней? Показать письмо?
— Думаешь, поможет?
Антон покачал головой.
— Наверное, нет. Но попробовать стоит.
Галина Ивановна вернулась поздно вечером. Мы услышали, как она гремит на кухне посудой, что-то бормоча себе под нос. Антон встал.
— Пойду поговорю с ней.
— Я с тобой.
— Нет, Кать. Это я должен сделать сам.
Он вышел, а я осталась сидеть, прислушиваясь к голосам на кухне. Сначала говорил Антон — тихо, спокойно. Потом раздался крик Галины Ивановны:
— Письмо? Какое ещё письмо? Небось, подделка!
Голоса стихли. Потом снова крик:
— Не может быть! Мама не могла такое написать! Это всё она! Она настроила маму против меня!
Хлопнула дверь. Шаги по коридору. Антон вернулся бледный.
— Не вышло, — сказал он, садясь рядом. — Она не верит. Говорит, ты подделала письмо.
Я только вздохнула. Чего ещё можно было ожидать?
Следующие дни прошли в тяжёлой атмосфере. Галина Ивановна не разговаривала с нами, демонстративно выходила из комнаты, когда мы появлялись. На кухне готовила только для себя, оставляя грязную посуду в раковине.
В пятницу я не выдержала. Когда свекровь в очередной раз прошла мимо меня, не здороваясь, я встала у неё на пути.
— Галина Ивановна, так больше продолжаться не может. Давайте поговорим как взрослые люди.
— Убирайся с дороги, — процедила она.
— Нет. Вы выслушаете меня. Я не воровка. Я не обманщица. Я любила вашу маму и заботилась о ней. Она сама решила оставить мне квартиру. Примите это.
— Никогда! — Галина Ивановна смотрела на меня с ненавистью. — Ты разрушила мою семью! Забрала сына, забрала наследство! Я тебя ненавижу!
— За что? За то, что я люблю вашего сына? За то, что была рядом с бабушкой, когда вам было некогда?
— Не смей! Не смей меня учить! В моём доме!
— Это и наш дом тоже. Мы платим за коммуналку, покупаем продукты, делаем ремонт за свой счёт.
— Плевать! Это моя квартира! И если вы не вернёте мне мамину квартиру, убирайтесь отсюда!
Она протолкнулась мимо меня и ушла к себе. Я стояла в коридоре, чувствуя, как внутри поднимается решимость. Хватит. Хватит терпеть унижения, хватит оправдываться.
Вечером, когда пришёл Антон, я сказала:
— Мы переезжаем. Как только получим ключи от бабушкиной квартиры.
— Но там же ремонт нужен…
— Сделаем постепенно. Главное — уехать отсюда.
Антон молчал, потом кивнул.
— Наверное, ты права. Так будет лучше для всех.
Месяц пролетел быстро. Мы потихоньку паковали вещи, искали рабочих для ремонта. Галина Ивановна продолжала нас игнорировать, что, честно говоря, было даже к лучшему.
В день переезда я встала рано. Прошла по квартире, где прожила три года. Несмотря ни на что, здесь были и хорошие воспоминания. Первое совместное утро с Антоном. Праздники, которые мы отмечали все вместе, пока отношения не испортились. Вечера, когда Галина Ивановна была в хорошем настроении и рассказывала истории из молодости.
Свекровь вышла из своей комнаты, когда грузчики выносили последние коробки. Она стояла в дверях, наблюдая за суетой. На её лице было странное выражение — смесь торжества и растерянности.
— Ну что, довольна? — спросила она, когда я проходила мимо. — Добилась своего?
Я остановилась.
— Я добилась только того, чтобы у нас с Антоном был свой дом. Это нормальное желание для семейной пары.
— Семейная пара, — фыркнула Галина Ивановна. — Посмотрим, какая из вас пара без меня.
— Галина Ивановна, — я повернулась к ней лицом. — Я хочу, чтобы вы знали: я никогда не хотела вас обидеть. И двери нашего дома всегда будут для вас открыты. Если захотите прийти в гости — милости просим. Но в гости, а не командовать.
Она молчала, глядя на меня. В её глазах мелькнуло что-то похожее на сомнение, но тут же исчезло.
— Мне не нужна твоя милость, — сказала она и ушла к себе.
Антон вышел с последней сумкой.
— Всё?
— Всё.
Мы спустились вниз. У подъезда стояла машина с нашими вещами. Я обернулась и посмотрела на окна квартиры. В одном из них мелькнула фигура Галины Ивановны. Она стояла и смотрела на нас.
— Поехали, — сказал Антон, беря меня за руку. — Начинаем новую жизнь.
Новая жизнь началась с генеральной уборки. Квартира бабушки была запущена — последние месяцы она почти не вставала, а Галина Ивановна, приходя, не утруждала себя наведением порядка. Мы мыли, чистили, выносили старые вещи. Работали молча, каждый погружённый в свои мысли.
К вечеру квартира преобразилась. Она всё ещё требовала ремонта, но уже чувствовалось, что здесь будет уютно. Мы сидели на старом бабушкином диване, уставшие, но довольные.
— Знаешь, — сказал Антон, — мне кажется, бабушка была бы рада, что мы здесь.
— Конечно, была бы, — я прижалась к нему. — Она этого и хотела.
Телефон Антона зазвонил. Он посмотрел на экран и нахмурился.
— Мама.
— Ответь.
Он нажал кнопку.
— Алло? Да, мам. Нормально доехали. Что? Нет, у нас всё есть. Мам, не надо… Хорошо, записываю.
Он отключился и посмотрел на меня.
— Диктовала рецепт своих фирменных котлет. Сказала, что я без них с голоду помру.
Мы переглянулись и рассмеялись. Первый раз за много дней смеялись искренне, от души.
— Может, всё наладится? — спросила я.
— Может, — Антон обнял меня крепче. — Время покажет.
За окном темнело. В квартире было тихо и спокойно. Не было криков, упрёков, хлопанья дверей. Была только тишина и ощущение, что мы наконец-то дома.
Я вспомнила слова из бабушкиного письма: «Живите там счастливо». И я знала — мы постараемся. Несмотря ни на что, мы постараемся быть счастливыми в этих стенах, которые достались нам не просто как наследство, а как благословение мудрой женщины, умевшей видеть сердца людей.
А Галина Ивановна… Что ж, двери действительно будут открыты. Если она захочет войти как гость, а не как хозяйка. Если научится видеть в невестке не врага, а часть семьи. Если поймёт, что любовь сына не нужно делить — её можно умножать.
Время покажет.