Николай копался в недрах старого «Жигуленка». Руки в масле, спина ноет. На часах – почти девять вечера. Сегодня – Танин день рождение. Двадцать восемь лет. Он хмыкнул. Жизнь – бег по кругу между сменой, этой развалюхой и вечно недовольной женой. Звонил он в обед, она только проснулась, поздравил, сказал – задержусь, допилю срочный заказ. Ответ был ледяным:
— Как всегда, Коля. Ты ВСЕГДА на работе. Не беспокойся. Я сама как-нибудь.
Сам как-нибудь. Фраза резанула, но усталость была сильнее. Он снова нырнул под капот, в свой мир масла, металла и понятных неисправностей. Там все было ясно: постучал шатун – меняй вкладыш. Проще, чем понять, когда и почему потух свет в Таниных глазах.
***
В это время в единственном приличном кафе поселка, «Уют», горели гирлянды и играла слишком громкая попса. Татьяна, в новом, чуть кричащем платье, разливала дешевое шампанское по бокалам. Вокруг – ее подруги: Людка с перманентом, как у овчарки, Зинка, пахнущая дешевым парфюмом, и пара других таких же вечных сплетниц с отекшими от выпивки лицами. И был он. Сергей. «Старый друг», как представляла его Таня. Работал на стройке коттеджа для какого-то москвича. Хваткий, с нагловатой улыбкой и цепкими руками, которые сейчас лежали на Таниной талии.
— Ну что, именинница! – Сергей звонко чокнулся с ней, глядя в упор. – Где же твой благоверный? Опять машинки латает?
Таня закатила глаза, сделав глоток. Игривость была напускной, сквозь нее пробивалась горечь.
— Ага. Его святое дело. Я уже привыкла праздновать в одиночестве. Вернее… – она обвела взглядом стол, – …в хорошей компании!
Подруги загоготали. Зинка подмигнула Сергею:
— Зато у нас тут мужчина настоящий! Не то что твой Колька-трудяга!
Музыка прибавила громкости. Таня, поддавшись напору шампанского и льстивых речей, потянула Сергея на крошечный пятачок, служивший танцполом. Он прижал ее к себе плотно, слишком плотно. Руки его скользнули вниз, сжимая то, что не предназначалось для чужих ладонь. Таня сначала попыталась отстраниться, но потом расслабилась, запрокинув голову, смеясь пьяным, визгливым смехом. Подруги свистели и кричали:
— Давай, Танька! Разгуляйся!
***
Дверь кафе распахнулась, впуская порцию холодного, влажного ветра. Вошел Федор, брат Николая. Усталый и голодный. Хотел просто поужинать после долгой дороги. Он кивнул хозяину за стойкой и направился к свободному столику в углу. Взгляд его скользнул по шумной компании. Увидел Таню. Увидел Сергея. Увидел их танец.
Федор замер. Бровь поползла вверх. Он знал Сергея. Знавал. Еще по армейским временам – ловкач и бабник. А тут – его невестка, прилипшая к нему всем телом, пока ее муж вкалывает в гараже. Грязь какая-то. Он отвернулся, заказал борщ и пиво. Но уголком глаза продолжал наблюдать.
Аппетит пропал, когда Сергей, подвывая под музыку, резко наклонил Таню почти до пола, а потом, поднимая, впился губами ей в шею, а потом и в губы – долгим, влажным, демонстративным поцелуем. Подруги взвизгнули от восторга. Таня, пьяная и потерявшая стыд, ответила ему, обвив руками шею. Федор почувствовал, как по спине бегут мурашки от гадливости. Он достал телефон. Не раздумывая. Включил камеру. Увеличил масштаб. Тридцать секунд пьяного позора. Таня, млеющая в объятиях Сергея, его руки на ней, ее ответный поцелуй, визг одобряющих подруг. Федор остановил запись. Борщ стоял нетронутый. Он скинул видео в мессенджер Николаю. Написал коротко: «"Уют". Срочно.»
***
В гараже зазвонил телефон. Николай, вытирая руки, увидел сообщение от брата. Нажал на видео. Мир сузился до экрана. До знакомого платья. До чужих рук на жене. До ее поцелуя с этим… этим улыбчивым уродом. Кровь ударила в виски с такой силой, что потемнело в глазах. Тишина гаража взорвалась внутри него ревом. Не думая, не планируя, он выбежал на улицу, под холодный дождь, вскочил в свою видавшую виды «Ниву» и рванул по темным, мокрым улицам поселка. Глаза горели сухим, яростным огнем.
Пять минут спустя «Нива» с визгом тормозов встала напротив «Уюта». Николай вывалился из машины. Дождь хлестал по лицу, но он его не чувствовал. Распахнул дверь кафе.
Музыка, смех, визг – все оборвалось, как по команде. Глаза уставились на него. Таня, полулежавшая на Сергее, резко отстранилась, лицо побелело. Сергей на мгновение опешил, потом на его губах появилась та же наглая усмешка.
— О! Сам виновник торжества пожаловал! – крикнул он, поднимаясь. – Опоздал, братан, но…
Он не договорил. Николай, не издав ни звука, двумя быстрыми шагами преодолел расстояние. Все произошло молниеносно. Короткий, как выстрел, удар кулаком в скулу. Не размашистый, не театральный – точный, сконцентрированный, вобравший в себя всю ярость, боль и унижение. Хруст был слышен даже над затихшей музыкой. Сергей, не успевший даже сообразить, как летит, рухнул на столик, опрокинув бутылки и стаканы. Стекло звякнуло, пиво и водка разлились по полу.
Визг подруг пронзил воздух:
«Он с ума сошел!»
«Дикарь!»
«Вызовите полицию!»
«Да как ты смеешь, скотина!»
Таня вскочила, истерично:
— Коля! Что ты делаешь?! Ты… ты животное!
Николай стоял над корчившимся Сергеем, тяжело дыша. Дождевая вода стекала с его куртки на пол. Он не смотрел на жену. Он смотрел на нее поверх всего этого ада – визга, разбитого стекла, воющего Сергея. Его голос, когда он заговорил, был низким, хриплым, но абсолютно четким, как лезвие, режущее металл:
— Тише.
Подруги, открыв рты, замолчали. Даже Таня замерла.
— Через полчаса, – произнес Николай, глядя только на нее, – приезжай за вещами своими, если не успеешь — выкину.
Он развернулся и пошел к выходу. Ни шагу быстрее, ни медленнее. Спина – прямая. За спиной на секунду воцарилась гробовая тишина, а потом рванул новый визг, причитания, голос Сергея: «Держи его! Он мне челюсть сломал!» Но Николай уже вышел в хлещущий дождь и хлопнул дверью.
Он сел в «Ниву», не включая мотор. Руки тряслись. Не от злости. От опустошающей, ледяной ясности. В кафе, за запотевшим стеклом, маячили истеричные силуэты. Там был ее мир. Ее позор. Ее выбор.
Через полчаса она приедет. Он вынесет ее чемоданы. И дверь закроется. Навсегда. Николай повернул ключ зажигания. Мотор зарычал. Он тронулся, оставляя позади визг, скандал и тридцать минут отсрочки перед новой, пустой, но своей жизнью. Дождь смывал грязь с лобового стекла. И с души. Медленно. Болезненно. Но неотвратимо.
Подписывайтесь на мой телеграмм канал⬇️