— Анька, ты богиня! — пробасил Семён, с трудом пережёвывая огромный кусок свинины, сочащейся жиром и луковым соком. — Егор, я не знаю, где ты её откопал, но это просто клад, а не баба! Моя бы уже три раза всё сожгла, а потом бы ещё и виноватым меня сделала.
Егор, муж Ани, оторвался от мангала. Он работал охранником в большом логистическом центре, и даже здесь, на своей скромной даче, в старых трениках и выцветшей футболке, он двигался с вальяжной уверенностью человека, знающего свою территорию. Он обвёл взглядом своих друзей, грузчиков с его работы, Семёна и Михаила, и их жён, расположившихся за грубо сколоченным столом.
— Талант, — лениво протянул Егор, переворачивая шампуры. Его взгляд скользнул по Ане, которая как раз ставила на стол миску со свежим салатом, и задержался не на ней, а на жене Семёна, Людмиле. — Вот у тебя, Сёма, Люда — баба-кремень. Знает, где прижать, где отпустить. Хваткая. А у тебя, Миха, жена — хитрая. Всегда своего добьётся, так улыбнётся, что и не поймёшь, как без премии остался. Это, мужики, характер. А моя Аня… Моя Аня — она хорошая. Правильная. Душевная. Она уют создаёт, — он обвёл рукой их шесть соток с кривым домиком и парником. — Чтобы мы, воины, пришли после смены, и было куда кости кинуть. Правда, солнце?
Он наконец-то посмотрел на неё. В его взгляде не было тепла, только привычная констатация факта: вот вещь, она на своём месте и исправно работает. Аня почувствовала, как внутри всё сжалось в ледяной комок, но на лицо послушно легла привычная, мягкая улыбка.
— Да ладно тебе, Егор, — сказала она. — Просто мясо хорошее попалось.
— Не, ну серьёзно! — вмешалась Людмила, женщина с громким голосом и цепким взглядом. — Егор, ты её хоть в Турцию возишь за такую преданность? За такой сервис, всё включено, двадцать четыре на семь?
Егор хохотнул, и его друзья-грузчики дружно заржали.
— Лучший курорт для бабы — это мужик надёжный рядом. А цацки-шмацки, — он махнул рукой, — это для тех, кому больше похвастаться нечем. Моя Аня выше этого. Она не лезет в дела, не качает права. Она просто делает так, чтобы дома было хорошо. Чтобы борщ был наварен, рубашки постираны. И молчит, когда мужики отдыхают. Идеальная жена. За это и ценю.
Он подошёл, по-хозяйски шлёпнул её по заднице, отчего его друзья снова одобрительно загоготали. Аня вздрогнула, словно от удара. Каждое слово, каждый жест был как клеймо, которое он ставил на ней публично, перед всеми. Он хвалил чужих жён за хваткость и хитрость — за то, что они личности. А её — за то, что она удобная. Функция. Бессловесная и безотказная.
В этот момент калитка скрипнула, и на участок ввалилась его младшая сестра, Светлана. Ярко накрашенная, в обтягивающих джинсах, она с порога начала жаловаться:
— Егор, ну это просто капец! Представляешь, этот козёл, хозяин квартиры, опять цену поднял! А у меня зарплата только через неделю. Займи пятёрку до получки, а? А то меня на улицу выкинут!
Она плюхнулась на лавку рядом с Аней, смерив её презрительным взглядом, мол, чего расселась, неси тарелку.
— Света, мы же только на прошлой неделе тебе давали, — тихо сказала Аня.
— А тебе-то что? — взвилась Светлана. — Не твои деньги, брат даёт! Или ты уже всё под себя подгребла, копейки считаешь?
— Цыц, девки! — рявкнул Егор. — Света, потом поговорим. Аня, неси сестре поесть.
В этот момент из дома вышла их мать, Валентина Петровна. Пожилая, полная женщина, она передвигалась медленно, тяжело дыша, и всегда держалась за сердце.
— Что вы на Анечку накинулись? — запричитала она, садясь на стул. — Она у нас тихая, не скандальная. Светочка, доченька, ну как же ты так… Анечка, принеси мне таблетки, что-то сердце опять прихватило. И водички тёплой, а то от холодной у меня спазмы.
Она говорила это с такой искренней материнской заботой, что никто, кроме Ани, не видел в этом искусной манипуляции. Она «защищала» Аню, выставляя её беспомощной идиоткой, и тут же превращала её в личную сиделку.
Вечер катился по своей колее. Мужики пили водку, травили солёные анекдоты. Их жёны обсуждали, где дешевле купить куртку ребёнку и как обмануть счётчики на воду. Аня молча убирала грязные тарелки, подносила чистые, следила, чтобы у всех всего хватало. Она была невидимкой, тенью, обеспечивающей комфорт.
Когда гости, наконец, разъехались, и на участке остались только они, его мать и сестра, Егор, пьяный и довольный, откинулся на лавке.
— Хорошо посидели, — рыгнул он. — Ань, убери всё, и постели нам с матерью. Света сегодня на веранде поспит.
Он ушёл в дом. Светлана тут же подскочила к Ане.
— Ну так что, насчёт денег? — прошипела она. — Брат сказал, с тобой говорить. Давай, отслюнявь.
— У нас нет лишних денег, Света.
— Да что ты мне паришь! Он в охране нехило зашибает! Это ты просто жмёшься, крыса! Думаешь, я не знаю, что ты каждую копейку под подушку прячешь?
Она попыталась заглянуть в карман Аниного фартука. Аня отшатнулась.
— Не смей!
— Ах ты, тварь! — Светлана замахнулась.
Но её руку перехватила твёрдая девичья рука. На крыльце стояла их старшая дочь, восемнадцатилетняя Катя. Рядом, чуть позади, стояла шестнадцатилетняя Маша.
— Тётя Света, не трогай маму, — тихо, но с ледяной угрозой в голосе сказала Катя.
— Ой, защитницы выискались! — взвизгнула Светлана. — Я вашему отцу всё расскажу, как вы на меня кидаетесь!
Она с плачем убежала в дом. Аня смотрела на дочерей, и сердце её сжималось от любви и стыда. Они всё видели. Они всё понимали.
Когда она, убрав со стола, вошла в дом, Егор ждал её. Он был уже не пьян. Он был трезв и зол.
— Ты что себе позволяешь? — прошипел он, схватив её за руку. — Сестру мою обижаешь? Девчонок своих на неё натравливаешь? Ты кем себя возомнила?
— Она хотела меня ударить.
— И правильно бы сделала! — его пальцы сжались сильнее. — Ты забыла, кто ты такая? Забыла, где я тебя подобрал? В своей дыре, в занюханном ПТУ! Ты бы там сгнила, если бы не я! Я тебя в люди вывел, дом тебе дал, детей родила! Ты мне по гроб жизни обязана! А ты права качаешь?
Он толкнул её к стене.
— Запомни раз и навсегда: твоё место — у плиты. И рот свой открывать будешь только тогда, когда я разрешу. Поняла?
Он смотрел на неё в упор, и в его глазах была только холодная, животная ярость. И в этот момент Аня поняла — всё. Конец. Это была последняя капля. Не унижения перед гостями, а вот этот звериный оскал, это напоминание о том, что она — его вещь.
Она молча кивнула. Он отпустил её и, довольный, пошёл в спальню.
Аня прислонилась к стене. Она не плакала. Внутри всё выгорело дотла. Она тихо прошла в детскую комнату. Дочери не спали.
— Мам, — прошептала Катя. — Уходим. Прямо сейчас.
— Куда, доченька? У нас нет ни денег, ни дома.
— Есть, — твёрдо сказала Катя. Она достала из-под кровати старую шкатулку. — Здесь почти пятьдесят тысяч. Я три года работала, где могла: листовки раздавала, полы в подъезде мыла. И твои, что ты мне на «мелочи» давала, я все сюда складывала.
Маша, младшая, достала из шкафа рюкзаки.
— Мы давно вещи собрали. На всякий случай.
Аня смотрела на своих девочек, таких юных и таких взрослых, и понимала, что не имеет права сдаваться.
— А что мы ему скажем? Он нас из-под земли достанет.
— А мы ему ничего не скажем, — усмехнулась Катя. — Мы ему оставим привет.
Она достала из кармана старый диктофон.
— Я всё записала. И сегодняшний разговор с тётей Светой. И то, как папа на тебя кричал. И много чего ещё. Я давно записываю. Например, как он по телефону со своим начальником охраны, дядей Валерой, обсуждает, сколько солярки с фур можно слить и куда потом её продать. И как «потерять» пару коробок с бытовой техникой. Думаю, если это попадёт к владельцам логистического центра, у папы будут очень большие проблемы.
Аня слушала, и у неё холодели руки. Её тихий, правильный муж, простой охранник, оказался обычным вором.
Они дождались, когда в доме всё стихнет. Тихо, как мышки, они оделись, взяли рюкзаки и вышли на крыльцо. Аня оставила на кухонном столе диктофон и записку: «Не ищи нас. Иначе это окажется в полиции».
Они шли через тёмный дачный посёлок к станции. Утренняя электричка в Москву была их билетом в новую жизнь.
Первые недели в Москве были адом. Они сняли крошечную комнату в коммуналке на окраине. Аня устроилась работать посудомойкой в кафе, Катя — официанткой туда же, а Маша после школы раздавала листовки у метро. Денег катастрофически не хватало.
Егор не звонил. Он затаился. И это молчание пугало больше, чем угрозы. Звонили только Светлана и Валентина Петровна. Светлана требовала вернуть «её брата» и кричала, что Аня — воровка, обокравшая их семью. Валентина Петровна плакала в трубку, рассказывала, как Егор страдает, как у него подскочило давление, и умоляла Аню «одуматься и не губить мужика». Аня научилась сбрасывать их звонки.
Однажды вечером, когда она, смертельно уставшая, возвращалась с работы, у подъезда её ждал Михаил, друг Егора.
— Аня, поговорить надо, — сказал он, переминаясь с ноги на ногу.
— Мне не о чем с тобой говорить, Миша.
— Зря. Егор просил передать. Он всё понял. Простил тебя. Возвращайся. Он девчонок не тронет. А вот если не вернёшься… — он замялся. — Короче, он просил сказать, что город маленький. А у него на работе друзей много. Всякое случиться может. Кирпич на голову упадёт. Или в тёмном переулке кто-нибудь телефончик попросит посмотреть. Ты же не хочешь, чтобы с твоими девчонками что-то случилось?
Он смотрел на неё своими бесцветными глазами, и Аня видела в них не сочувствие, а лишь тупое исполнение приказа.
Она вошла в квартиру, и ноги её подкашивались. Это была не просто угроза. Это было объявление войны. Войны, в которой у неё не было оружия.
Она рассказала всё дочерям.
— Он блефует, — уверенно сказала Катя. — Он боится той записи.
— А если нет? — прошептала Аня. — Если он найдёт способ забрать её?
Всю ночь они не спали. А утром Катя сказала:
— Мы уезжаем. Далеко. Туда, где он нас точно не найдёт.
— Куда? У нас почти не осталось денег.
— У меня есть план, — загадочно улыбнулась Катя. — Мам, ты мне доверяешь?
Аня посмотрела в решительные глаза своей старшей дочери и кивнула.
Через два дня они сидели в плацкартном вагоне, который уносил их на юг, к морю. Куда именно, знала только Катя. Перед самым отъездом она отправила Егору сообщение с незнакомого номера: «Копия записи у надёжного человека. Если с нами что-то случится, она уйдёт по адресу. Живи и бойся».
Они сошли на маленькой станции, затерянной в горах. Небольшой курортный посёлок, живущий своей тихой, неспешной жизнью. Катя привела их к старому дому, утопающему в зелени. На пороге их встретила худая, седая женщина с такими же, как у Кати, решительными глазами.
— Бабушка! — бросилась ей на шею Катя.
Аня застыла в изумлении. Это была её мать, которую она не видела почти двадцать лет. После свадьбы Егор поставил условие: или он, или её «нищая родня». И она, глупая, влюблённая дурочка, выбрала его. Она писала письма, но они оставались без ответа. Она думала, что мать обиделась и вычеркнула её из жизни.
— Я нашла её через соцсети, — объяснила Катя. — Писала ей. Рассказала всё. Она ответила, что всегда ждала тебя. А папа… он просто перехватывал твои письма и выбрасывал. И её письма к тебе тоже.
Вечером, сидя на веранде старого дома, пахнущего травами и морем, Аня плакала — впервые за много лет не от горя, а от счастья. Она обрела то, что, казалось, потеряла навсегда — семью, поддержку, дом.
Жизнь начала потихоньку налаживаться. Мать устроила Аню работать в местный санаторий, девочки пошли в школу. Они жили скромно, но впервые за много лет Аня дышала полной грудью.