В квартире было тихо. Марина стояла у окна, поглаживая занавеску пальцами, всматриваясь в дорогу. За два дня — день рождения Славы. Всё должно быть идеально: стол, торт, шары, праздник. Слава заслужил. Он работал много, всегда старался быть рядом, даже если уставал до изнеможения.
— Мам, а бабушка скоро приедет? — спросила Лиза, её тонкий голос прозвучал где-то у ноги.
— Через пару дней, солнышко.
Лиза кивнула и прижалась к её ноге. Марина провела рукой по её тёмным волосам.
— А что ты ей подаришь на день рождения? — вдруг спросила дочка.
Марина улыбнулась.
— У бабушки день рождения не скоро. Сейчас у папы. А вот тебе нужно рисовать открытку.
Лиза снова кивнула. Она всегда была послушной. Слишком послушной для своего возраста.
Через пару часов раздался звонок в дверь.
Марина бросила взгляд на часы. 16:20. Рановато. Неужели?..
Она открыла дверь — и не ошиблась.
На пороге стояла Антонина Петровна, мать Славы. С сухим лицом, сжатыми губами и тяжёлым взглядом.
— Привет, Марина. Надеюсь, я не слишком рано? Просто… соскучилась по внукам. И решила — а чего тянуть.
— Конечно… проходите, — Марина растерянно отступила.
— Где мои мальчики? — почти выкрикнула свекровь, переступая порог.
— Лиза тоже дома, — добавила Марина, но та её словно не услышала.
Артём выскочил из детской:
— Бабуляяяя! А я сегодня собрал космолёт! Смотри!
— Ой, умничка! — свекровь засуетилась, обняла его, поцеловала в макушку. — Настоящий инженер растёт!
Лиза стояла в дверях. Тихо. С куклой в руках.
— Бабушка, я тоже тебе хотела показать свою картинку…
Антонина бросила взгляд, еле заметно кивнула:
— Потом, Лиза. Иди-ка, деточка, на кухню к маме — налейте бабушке чаю с лимоном.
Марина вздрогнула. Посмотрела на Славу, который выходил из кабинета с ноутбуком под мышкой.
— Мама, ну ты только пришла… — тихо начал он.
— И что? Девочка должна быть приучена к труду. В моё время мы уже к шести годам шили, стирали, а эта — что? Только с куклами да рисовашками. Это не жизнь!
Марина сглотнула, но промолчала.
Вечер.
На кухне Марина нарезала овощи, краем уха слыша, как в комнате за стенкой смеётся Артём, и как свекровь восхищённо говорит: «Ну вот, посмотрите! Он сам построил дом! Мой-то сын тоже с детства был с руками».
А потом — тишина.
Лиза подошла к Марине, осторожно, как будто боясь мешать.
— Мам, а если я тоже построю что-то… бабушка меня похвалит?
Марина обернулась. Встала на колени. Взяла дочку за руки.
— Зайка… тебе не нужно ничего никому доказывать. Ты — умница. И я горжусь тобой каждый день.
— Но бабушка меня не хвалит…
Марина прижала её к себе.
— Я поговорю с ней. Хорошо?
Лиза неуверенно кивнула. Глаза её были влажные.
День рождения.
Квартира гудела от голосов. Гости, шары, запах жареного мяса и пирогов, смех, поздравления. Слава сиял.
Марина бегала между комнатой и кухней, принося блюда, подливая вино, улыбаясь. Внутри — уже несколько дней копилось напряжение. Она ловила взгляды свекрови, чувствовала её недовольство, особенно когда Слава помогал ей — расставлял тарелки, наливал сок детям.
— Ну и времена, — шептала Антонина, стоя у порога кухни. — Женщины превратили мужчин в баб. Ещё чуть-чуть — и он юбку наденет.
— Мама, — устало сказал Слава, — хватит.
— Хватит? Что, нельзя сказать правду? Ты мужик или кухарка?
Марина стиснула зубы, но удержалась. Она знала — пик не за горами.
Позже, когда гости стали расходиться, Марина начала убирать со стола. Слава молча встал и взялся за тарелки.
— Подай мне полотенце, пожалуйста, — попросила она.
— Сейчас.
И тут — громкий голос Антонины из-за спины:
— Что я вижу? Мой сын моет посуду?! Это просто позор! У тебя есть дочь! Пусть помогает! Девочка должна знать, что такое женская работа!
Лиза сидела с куклой на полу. Услышала — и встала, как солдат.
— Я помогу, мама, — шепнула она и пошла к столу. Взяла одну из больших тарелок и, дрожа, понесла её.
— Лизочка, не надо, — Марина метнулась, но…
Звон.
Тарелка разбилась. Девочка замерла, лицо побледнело, губы дрожат.
— Ой… — прошептала она.
И тут началось.
— Вот! — закричала Антонина. — Ни мозгов, ни рук! Потому что балуете! С четырёх лет уже надо знать порядок, а не носиться с куклами! Вот так и вырастают лентяйки и пустышки!
Марина шагнула вперёд. Её голос был низкий, почти рычащий:
— Хватит. Я больше не позволю вам унижать мою дочь.
— Что?! — задохнулась Антонина.
— Ей пять лет! Она ребёнок! А вы разговариваете с ней, как с прислугой! И если вам нужен чай — встаньте и сделайте его сами!
— Ты смеешь говорить мне такое в моём возрасте?!
— В каком бы возрасте вы ни были — это мой дом и моя дочь. И никто, даже вы, не будет заставлять её вас обслуживать.
Антонина дрожала от злости.
— А ты, Слава? Ты что, молчишь? Ты на её стороне?!
Слава вздохнул. Посмотрел на мать — не с гневом, но с твёрдостью.
— Мама, да. Я на её стороне. Потому что она права.
— Предатель. Воспитала тебя — и на вот, — она развернулась, схватила сумку и ушла в комнату, громко хлопнув дверью.
Тишина.
Лиза стояла, как будто боялась пошевелиться.
Марина подошла, опустилась на колени и обняла её крепко-крепко.
— Солнышко, ты не виновата. Я тебя люблю. И никому больше не позволю говорить с тобой так. Слышишь?
— Я… я просто хотела быть хорошей… — прошептала Лиза и разрыдалась.
Слава подошёл и обнял их обеих.
— Всё правильно. Никаких бабушек с кнутами. Мы не обязаны жить по старым правилам, где девочки служат, а мальчиков носят на руках.
Марина сквозь слёзы улыбнулась.
— Мы будем любить их. Равных. И сильных.
Слава кивнул.
Утро.
На кухне звенел чайник. Марина стояла у окна, устало потирая виски. Глаза — красные, но не от недосыпа. От слёз. Она не спала почти всю ночь. Лиза ворочалась, всхлипывала во сне. А Марина сидела у её кровати, гладя по голове. Слава предложил поговорить с матерью сам, но Марина покачала головой.
— Это должна сделать я. Лично. До конца.
Сейчас в доме стояла натянутая тишина. Дети играли в своей комнате, Слава ушёл в магазин. И Марина знала: этот момент неотвратим.
Антонина Петровна вышла в кухню — строгая, в своей аккуратно отутюженной блузке, с чемоданом, стоящим у дверей. Её губы были плотно сжаты, а глаза — острые, как иглы.
— Я уезжаю. Вызвала такси на 10.
— Хорошо, — спокойно сказала Марина, не оборачиваясь. — Но перед этим хочу поговорить.
Свекровь фыркнула.
— Мне кажется, мы уже всё «поговорили» вчера. Более чем.
— Нет, — Марина обернулась. В её голосе не было злости — только твёрдость и боль. — Вчера это была реакция. А сегодня — осознанное решение. Я должна это сказать. Ради Лизы. Ради себя.
Антонина села за стол, скрестив руки.
— Слушаю тебя. Только постарайся не читать мне лекции по материнству, ладно? Я сама троих подняла, и все живы.
— Именно об этом и речь, — Марина села напротив. — Вы воспитали сына, который умеет любить, уважать женщину, заботиться о детях. Спасибо вам за это. Честно. Но вот чему вы не научили — это уважать девочку как личность.
— Что ты несёшь?
— Вы приехали в наш дом и с первой минуты начали делить детей на «правильного мальчика» и «бесполезную девочку». Артёму — конфеты, похвала, игры. Лизе — чай принеси, подай, убери. Пять лет, Антонина Петровна. Ей всего пять. Но вы уже требуете от неё поведения домработницы.
— Это называется воспитание! Если девочка с детства не знает, что её место — у плиты, то потом вырастет хищницей, которая не умеет быть женой! Сейчас все такие — только губы красят и носятся с феминизмом!
— А мальчики что, могут ничего не делать?
— Мальчики должны быть мужчинами! А ты, извини, своего делаешь тряпкой. Он у тебя салатики нарезает! Стыд и позор!
Марина тяжело выдохнула. Пальцы сжались в кулак.
— Пусть будет «тряпкой», если это означает, что он рядом, помогает, слышит, уважает. Потому что мы — партнёры. Он не «над» мной. И Лиза вырастет такой же. Независимой. Уверенной. Любимой. И не будет терпеть тех, кто будет говорить ей: «ты девочка, ты должна».
— Потому что она будет слушать тебя, а не старших! — возмутилась свекровь.
— Потому что она будет выбирать, кого слушать. И если старшие унижают, заставляют, обвиняют — она имеет полное право отвернуться и уйти. Вы не понимаете, Антонина Петровна: сегодня она уронила тарелку, а через пару лет может уронить себя. Если будет всё время стараться заслужить любовь, которой ей не дают.
В голосе Марины дрогнула боль. Антонина отвела глаза.
— Я… я не хотела зла. Я просто хотела, чтобы она выросла… полезной. Чтоб знала, что в жизни — не конфеты. Что девочка должна быть послушной. Скромной. Работящей.
— А вы не думали, что девочка должна быть счастливой?
Повисла тишина.
Антонина долго смотрела в сторону, а потом — резко встала, поправляя рубашку.
— Я пойду. Такси скоро.
Она прошла мимо, остановилась у порога, не оборачиваясь.
— Я не умею по-другому, Марина. Меня так учили. Нас так ломали, чтобы мы не ломались.
— Вы всё ещё можете научиться. Но только если захотите.
Антонина стояла, спиной ко всем. И вдруг, неожиданно тихо:
— Когда она уронила тарелку… она посмотрела на меня. С таким страхом. Словно я — чудовище. Мне было страшно смотреть ей в глаза…
— Потому что она хотела быть для вас хорошей. Как и я когда-то… — голос Марины дрожал. — Но сейчас я выбираю быть настоящей. И не дам никому ранить свою дочь.
Антонина кивнула. Один раз. Молча. Вышла.
—
Лиза выбежала в коридор.
— Мам, бабушка уехала?
Марина опустилась перед ней на корточки.
— Уехала.
— Я плохо себя вела?
— Нет, солнышко. Ты вела себя так, как должно вести себя дитя. А взрослые… они иногда забывают, как это — быть добрыми.
— А ты всегда будешь меня защищать?
Марина сжала её в объятиях.
— Всегда.
Слава вернулся через час.
— Всё хорошо?
— Да. Мы поговорили. Я ей всё сказала. Не знаю, поймёт ли она когда-нибудь…
— Главное, что ты сделала это.
— Я не идеальная мать. Но я точно знаю — моя дочь будет знать цену себе. И никто не сделает из неё служанку.