— Нет уж, пусть твоя сестра живет в общежитии, раз хочет учиться в Москве. А эта квартира покупалась для нас двоих, — осадила я мужа.
Виктор замер с чашкой кофе на полпути ко рту. В его глазах мелькнуло удивление, быстро сменившееся раздражением.
— Лена, ты же знаешь, какие условия в общежитиях. Маше всего восемнадцать, она приехала из маленького города...
— И что? Я тоже приехала из провинции, жила в общежитии все пять лет учебы. Ничего, выжила.
Я отвернулась к окну, скрестив руки на груди. За стеклом расстилалась вечерняя Москва — огни, машины, спешащие люди. Мы купили эту квартиру всего полгода назад, вложив все накопления и взяв ипотеку на двадцать лет. Двухкомнатная, в хорошем районе, с видом на парк. Наше гнездышко, как говорил Витя.
— Лен, это временно. Пока она не найдет что-то подходящее...
— Временно? — я резко повернулась к нему. — Твоя мама тоже должна была пожить у нас временно. Три месяца растянулись на полтора года!
— Это другое. У мамы были проблемы со здоровьем.
— А у твоей сестры проблемы с деньгами. И у твоего брата были проблемы с работой. И у твоей тети Нади проблемы с ремонтом. Витя, когда мы наконец-то поживем вдвоем?
Он поставил чашку на стол с такой силой, что кофе выплеснулся на скатерть.
— Ты говоришь о моей семье так, будто они какие-то паразиты!
— Я этого не говорила. Но мы женаты четыре года, и все это время кто-то из твоих родственников постоянно живет с нами. Сначала в съемной однушке, теперь здесь.
— Семья должна помогать друг другу.
— А как же наша семья? Мы с тобой? Когда у нас будет личное пространство? Когда мы сможем ходить по квартире в нижнем белье, не боясь наткнуться на твою сестру?
Виктор встал из-за стола, прошелся по кухне. Я знала эту его привычку — когда он нервничал, ему нужно было двигаться.
— Маша приезжает через неделю. Я уже пообещал.
— Не посоветовавшись со мной?
— Я думал, ты поймешь. Она же ребенок практически.
— Восемнадцать лет — это не ребенок. В восемнадцать лет люди женятся, работают, принимают самостоятельные решения.
— Лена, ну что ты как не родная? Неужели так сложно проявить немного человечности?
Это было больно. Я почувствовала, как внутри поднимается волна обиды.
— Человечности? Я четыре года проявляю человечность! Я готовила для твоей мамы диетические блюда, когда она жила у нас. Я спала на раскладушке в кухне, когда твой брат занял нашу спальню. Я стирала, убирала, терпела!
— Никто не заставлял тебя терпеть.
— Да? А что бы ты сказал, если бы я выгнала твою маму?
— Ты бы не посмела.
— Вот именно! Потому что я знала — ты выберешь ее, а не меня.
Повисла тишина. Виктор смотрел на меня так, будто видел впервые.
— Это ультиматум?
— Это констатация факта. Я устала быть гостиницей для твоих родственников. Мы взяли ипотеку, чтобы жить вдвоем, а не содержать общежитие.
— Маша поживет пару месяцев, найдет подработку, снимет комнату...
— Как твой брат? Он тоже должен был найти работу за пару месяцев. Прошло восемь.
— Сейчас кризис, сложно найти нормальную работу.
— Витя, — я подошла к нему, взяла за руки. — Я люблю тебя. Правда люблю. Но я хочу нормальную семейную жизнь. Хочу, чтобы мы могли заниматься любовью не только когда твоя мама уходит к врачу. Хочу готовить романтический ужин, не думая, хватит ли на всех. Хочу проснуться в воскресенье и пойти на кухню в твоей футболке, а не одеваться, как на работу.
Он молчал, глядя в пол.
— И дети, Витя. Как мы заведем детей, если в квартире постоянно живут твои родственники?
— Маша может помогать с ребенком.
— Маша будет учиться! У нее будет своя жизнь, друзья, свидания. Ты правда думаешь, восемнадцатилетняя девчонка захочет сидеть с нашим ребенком?
Телефон Виктора зазвонил. Он глянул на экран и поморщился.
— Мама...
— Не бери трубку.
— Лена...
— Пожалуйста. Давай сначала решим между собой.
Но он уже нажал на кнопку ответа.
— Да, мам. Нет, все нормально. Да, я помню. В пятницу? Хорошо, встречу.
Я вышла из кухни, хлопнув дверью. В спальне было темно, только уличные фонари бросали желтые блики на стены. Я села на кровать, обхватив колени руками.
Может, я правда эгоистка? Может, нормальные люди не выгоняют родственников? Но почему тогда я чувствую себя чужой в собственном доме?
Дверь скрипнула. Виктор вошел, сел рядом.
— Мама в пятницу приезжает на обследование. Я обещал, что она переночует у нас.
Я молча кивнула.
— Лен, я понимаю, что ты устала. Но что я могу сделать? Это моя семья.
— А я? Я разве не твоя семья?
— Конечно, ты моя семья. Но ты сильная, самостоятельная. А они...
— Они привыкли, что ты решаешь их проблемы.
— Может быть, — он вздохнул. — Но я не могу их бросить.
— Я не прошу тебя их бросать. Я прошу установить границы. Твоя мама может приехать на обследование и остановиться в гостинице. Мы оплатим. Твоя сестра может жить в общежитии, как миллионы студентов. Мы поможем деньгами, если нужно.
— Ты не понимаешь. У нас в семье так не принято.
— А в моей семье не принято жить всем скопом. Но я же приняла твои правила.
— Никто не заставлял тебя их принимать.
Я встала, подошла к шкафу, начала доставать вещи.
— Что ты делаешь?
— Собираю сумку. Поеду к Ольге на несколько дней. Подумаю.
— Лена, не надо. Давай поговорим.
— Мы четыре года говорим, Витя. Я устала повторять одно и то же.
Он поймал меня за руку, притянул к себе.
— Не уходи. Пожалуйста. Я... я поговорю с Машей. Скажу, что пока не получится.
— Пока?
— Лена, я не могу просто взять и отрезать сестру. Но я попрошу ее поискать другие варианты. Общежитие или комнату. Мы поможем с оплатой.
Я смотрела в его глаза, пытаясь понять, говорит ли он правду или просто пытается успокоить меня.
— А твоя мама?
— Найдем гостиницу рядом с больницей.
— Она обидится.
— Переживет.
— Витя, ты правда это сделаешь? Или через неделю снова найдутся причины, почему Маша должна жить с нами?
Он обнял меня крепче.
— Я правда это сделаю. Обещаю. Просто... дай мне время. Мне нужно подготовить их. Объяснить.
— Что мы хотим жить своей жизнью? Это нужно объяснять?
— В моей семье — да.
Я уткнулась ему в плечо. Пахло его одеколоном, кофе и домом. Тем домом, который я так хотела построить для нас двоих.
— Витя, я не хочу быть злой женой, которая разлучает тебя с семьей.
— Ты не злая. Ты права. Мы должны научиться жить для себя.
— Ты позвонишь Маше завтра?
— Позвоню.
— И маме?
— И маме.
Мы легли в постель, обнявшись. За окном шумел ночной город. Где-то там, в общежитии МГУ, жила Катя, девочка из моего города, которую я хорошо знала. Делила комнату с тремя девчонками, готовила на общей кухне, стояла в очереди в душ. И была счастлива, потому что это была ее жизнь, ее выбор, ее свобода.
— Лен?
— Мм?
— А если мама сильно обидится?
— Переживем.
— А если Маша?
— Витя, они взрослые люди. Они справятся.
— Ты думаешь?
— Я знаю. И знаешь что еще?
— Что?
— Может, им это даже на пользу пойдет. Научатся решать проблемы самостоятельно.
Он хмыкнул.
— Мама тебя невзлюбит окончательно.
— Она и так меня не любит.
— Любит. По-своему.
— Как снег в Африке.
Мы засмеялись. Впервые за этот вечер напряжение отпустило.
— Знаешь, о чем я мечтаю? — спросила я.
— О чем?
— Проснуться в субботу и готовить блинчики. Только для нас двоих. Потом валяться на диване, смотреть сериал. Заняться любовью посреди дня. Поужинать при свечах. И никого. Никого больше в квартире.
— Звучит как рай.
— Это называется нормальная семейная жизнь, Вить.
— Да? А я уже забыл, как это.
— Ничего, вспомним.
Утром я проснулась от звонка. Виктор еще спал, уткнувшись носом в подушку. На экране высветилось «Мама Вити».
Я тихонько вышла на кухню, ответила.
— Алло?
— Лена? А где Витя?
— Спит еще, Валентина Павловна.
— Разбуди. Мне нужно с ним поговорить о пятнице.
— Он вам перезвонит, когда проснется.
— Но мне нужно знать, во сколько он меня встретит.
— Валентина Павловна, насчет пятницы... Витя забронирует вам гостиницу рядом с больницей. Так будет удобнее.
Молчание.
— Гостиницу?
— Да. Хорошую, комфортную. Мы оплатим.
— Я правильно понимаю, что вы выгоняете меня?
— Никто вас не выгоняет. Просто так будет удобнее всем.
— Всем или вам?
Я глубоко вздохнула.
— Валентина Павловна, мы с Витей молодая семья. Нам нужно личное пространство.
— Личное пространство? Я мать! Я имею право навещать сына!
— Конечно, имеете. Навещать. В гости. Но жить мы хотим вдвоем.
— Дай трубку Вите.
— Он спит.
— Разбуди!
— Нет.
— Что значит нет?
— Это наше совместное решение. Витя вам все объяснит, когда проснется.
Она бросила трубку. Я постояла у окна, глядя на просыпающийся город. Будет сложно. Будут обиды, скандалы, попытки надавить на жалость. Но мы справимся. Мы должны справиться, если хотим сохранить нашу семью.
— С кем ты разговаривала?
Виктор стоял в дверях, взъерошенный после сна.
— С твоей мамой. Я сказала про гостиницу.
Он поморщился.
— И как она?
— Как ты думаешь?
— Обиделась?
— Это мягко сказано.
Он подошел, обнял меня сзади.
— Спасибо.
— За что?
— За то, что взяла огонь на себя. Мне было бы сложнее.
— Витя, а ты не передумаешь? Когда она начнет звонить, плакать, говорить, что ты плохой сын?
— Не передумаю. Хотя... будет тяжело.
— Я рядом.
— Знаю.
Мы стояли у окна, смотрели на город. Наш город. Наша квартира. Наша жизнь.
— Маше я сам позвоню, — сказал Виктор.
— Хорошо.
— Может, съездим к ней на выходных? Поможем с общежитием устроиться?
— Съездим.
— И маме нужно будет помочь гостиницу выбрать.
— Поможем.
— Лен, а если они правда обидятся? Навсегда?
— Не обидятся. А если и обидятся — переживем. Витя, мы не можем всю жизнь жить для других. Даже если эти другие — твои родственники.
— Наши родственники.
— Наши, — согласилась я. — Но жить они должны у себя, а мы — у себя.
Телефон снова зазвонил. На этот раз звонила Маша.
— Возьмешь? — спросила я.
— Потом. Давай сначала позавтракаем. Вдвоем.
— Блинчики?
— Блинчики.
И мы пошли на кухню. Готовить блинчики. Для двоих. В нашей квартире. Где никто не помешает нам жить так, как мы хотим.
Звонки продолжались весь день. Мама Виктора, Маша, потом еще какая-то тетя. Витя мужественно объяснял каждому, что да, мы их любим, да, поможем чем можем, но жить у нас больше никто не будет.
К вечеру он выглядел выжатым, как лимон.
— Кажется, я поссорился со всей родней, — сказал он, падая на диван.
— Не навсегда.
— Ты думаешь?
— Знаю. Через пару месяцев все успокоятся. Привыкнут.
— Мама сказала, что я променял семью на...
— На кого?
— Неважно. Глупости говорит с обиды.
Я села рядом, положила голову ему на плечо.
— Жалеешь?
— Нет. Хотя... странно. Всю жизнь я был ответственным за них всех. Старший сын, опора семьи. А теперь...
— А теперь ты просто Витя. Мой муж. У которого есть своя жизнь.
— Звучит... непривычно.
— Привыкнешь.
Мы сидели в тишине. За окном зажигались огни. Наша квартира была наполнена спокойствием. Нашим спокойствием.
— Лен?
— Да?
— Давай завтра никуда не пойдем. Проведем весь день дома. Вдвоем.
— Давай.
— И послезавтра.
— И послезавтра.
— И через неделю.
— Витя, — я рассмеялась, — мы же не можем всю жизнь сидеть дома.
— Почему нет? Это наш дом. Мы можем делать в нем все, что захотим.
— Все?
— Все.
И он поцеловал меня. Долго, нежно, без оглядки на то, что кто-то может войти. Потому что никто не мог войти. Мы были дома. Вдвоем. Наконец-то.