Утро было серым, как и настроение. За окном сыпал мелкий, назойливый дождь, капли шлёпались по подоконнику, будто время само шагало тяжело и неохотно. В комнате стояла тишина, нарушаемая лишь еле слышным гудением холодильника. Альбина сидела на краю кровати, сжав в руке тест на беременность. Две полоски, чёткие, не оставляющие надежды на ошибку.
Она смотрела на них с какой-то отстранённостью, будто они принадлежали не ей. Будто это случилось с кем-то другим, не с ней, вчерашней студенткой, только устроившейся на свою первую работу, девочкой, которая и планировать толком не умела, не то что материнство.
Телефон лежал рядом. Альбина подняла его, открыла переписку с Виталием и долго смотрела на последнее сообщение. Неделю назад он написал: «Уезжаю в командировку на пару недель. Не теряйся.»
С тех пор ни звонка, ни одного ответа на ее звонки, только редкие сухие смс: «Занят.» либо «Потом созвонимся.»
Аля медленно набрала сообщение: «Виталь, мне срочно нужно с тобой поговорить. Это важно.» И, поколебавшись, нажала «отправить».
Телефон отозвался вибрацией почти через два часа. Ответ был коротким:
«Сейчас не могу. Потом.»
— Потом… — глухо повторила Альбина и закрыла глаза. — Всё у него потом.
Она медленно поднялась, подошла к зеркалу. В отражении та же Альбина, только с чуть припухшими веками и пустым взглядом. Виталий никогда не говорил о будущем. Он просто был рядом. Появлялся, исчезал, знал, как обнять, как заговорить красиво. Он был старше её на семь лет, уверенный, состоявшийся, казался надёжным. И ей так хотелось верить в это.
В дверь щелкнула замочная скважина. Альбина обернулась. Мать вернулась с работы. Тамара Михайловна, как всегда, вошла быстрым шагом, бросила сумку на табурет, сняла плащ.
— Аля, ты опять сидишь в темноте? — недовольно заметила она, включая свет в прихожей. — Что ты весь день дома? У тебя что, смену отменили?
— Нет, я отпросилась, — тихо ответила Альбина и подошла к ней. — Мам, ты присядь. Нам надо поговорить.
— Что ещё за разговоры с таким лицом? Ты меня пугаешь, дочка, — нахмурилась мать, снимая сапоги.
— Мам… я беременна, — промолвила Альбина, словно с трудом произнося каждое слово.
Тамара Михайловна застыла на полпути к табурету. Несколько секунд в кухне висела абсолютная тишина. Потом она медленно выпрямилась и, не поднимая глаз на дочь, проговорила глухо:
— Ты… уверена?
— Да. Я сделала три теста. Все положительные.
Мать резко повернулась к ней, глаза её были полны недоумения и гнева.
— От кого?
— От Виталия, — ответила Альбина, чувствуя, как горло перехватывает.
— Этот… твой? — переспросила мать, садясь за стол. — Он хоть знает?
— Я ему написала. Но он сейчас в командировке. Сказал, позже поговорим.
Тамара Михайловна сжала губы в тонкую полоску. Вскинула взгляд на дочь, жёсткий, пронизывающий.
— Я тебя с детства учила беречь себя. Честь не шапка, потеряешь, не найдёшь. А ты? Вот тебе и любовь. Куда он уехал, когда у тебя такое случилось?
— Мам, я не специально. Мы оба… — начала Альбина, но мать перебила её резким жестом.
— Оба?! — переспросила она с горьким смешком. — Он вот уехал и всё, а ты осталась. Ты с этим теперь одна. И что ты собираешься делать?
Альбина опустила глаза, сжав ладони.
— Я не знаю… Мне кажется, я хочу сохранить. Я не могу просто...
— Сохранить?! — Тамара Михайловна вскочила со стула. — Ты в своём уме? Ты где живёшь, ты чем думаешь? Только устроилась на работу… и вот тебе подарок. Он тебе не муж, он даже телефон не берёт, а ты сохранить собираешься!
— Мам, не кричи, — прошептала Альбина, чувствуя, как предательски дрожат пальцы.
— Не кричи?! — мать заходила по кухне, размахивая руками. — А ты что ожидала, конфет и шампанского?! Ты даже себя прокормить не сможешь, а теперь и ребёнка? Я бабушка? Мне всего сорок четыре! Рано мне в бабки!
— Мам, ну я сама... — прошептала Альбина.
— Да ничего ты не сама! — строго сказала Тамара Михайловна, подойдя ближе. — Ты пока что девчонка, и всё в твоих руках. Езжай в клинику. Сделай, пока не поздно. А потом делай выводы. Это всё, что ты должна сейчас понять.
Альбина больше не могла говорить. Она кивнула, будто соглашаясь, но в голове уже крутилась другая мысль:
Адрес. Я узнаю адрес Виталия. Я должна поговорить с его матерью. Она должна знать, что у нас будет ребенок.
Прошла ещё одна бессонная ночь. Альбина лежала на спине, уставившись в потолок, как в пустой экран. В голове не было мыслей, только обрывки фраз, обидных слов, угроз, материна брезгливость и слова Виталия, короткие, холодные, как камни: «Потом», «Занят», «Созвонимся».
На рассвете, когда небо только начинало светлеть, она решилась. В её телефоне, в старой переписке, ещё сохранился адрес, который Виталий однажды написал, когда они собирались вместе на дачу:
«Если что, я у матери. Городская, 8, кв. 42.»
Альбина встала тихо, чтобы не разбудить мать, умылась в ванной, переоделась и вышла. На улице было зябко, воздух пах сыростью, асфальт под ногами был мокрым и шершавым. Она шла быстро, как будто торопилась не передумать. Остановилась у метро, потом ещё один пересадочный автобус, и вот нужная улица.
Пятиэтажка, с облупленной штукатуркой, с металлической дверью и потрёпанным домофоном. Подъезд встретил Алю влажной пылью и кошками. Альбина поднялась на четвёртый этаж, постояла перед дверью с надписью «42», глубоко вдохнула и позвонила.
Сначала ничего. Потом послышались лёгкие шаги. Дверь открылась, и Альбина невольно отшатнулась: перед ней стояла не пожилая женщина, не строгая мать Виталия, как она себе представляла, а молодая, эффектная девушка лет двадцати, может, четь старше, в коротком махровом халате, с ярким макияжем и распущенными светлыми волосами.
— Вам кого? — спросила она, приподняв бровь.
Альбина растерялась.
— Я… мне нужен Виталий… Я думала, он… здесь живёт с мамой…
Девушка фыркнула, облокотившись на косяк.
— Какая ещё мама? Он тут живёт со мной с конца зимы. Ты кто ему?
— Я… — Альбина сглотнула. — Мы встречались больше года. Я… беременна от него.
— О как, — глаза у женщины прищурились. — Ну, значит, поздравляю. Только это теперь точно не ко мне.
Альбина стояла, чувствуя, как дрожит всё тело. Горло сжалось. Она не знала, что делать: уйти? кричать?
— Ты говоришь… год? — насмешливо переспросила женщина. — Значит, вы пересеклись. Он мне говорил, что с одной дурочкой порвал, но, видимо, не до конца. Не обижайся, девочка. Мужики такие. Все одинаковые.
— Я думала… — прошептала Альбина, — что он другой.
— Они все сначала другие, — отмахнулась та. — Он сейчас с работы должен подойти. Хочешь. подожди на лавочке. Или лучше не жди.
Дверь захлопнулась прямо перед лицом Альбины. Порыв ветра прошёлся по её плечам, как холодный упрёк. Она стояла несколько секунд, будто в ступоре, потом медленно спустилась вниз.
Во дворе стояли старые покосившиеся лавочки. На одной из них сидела пожилая женщина с авоськой, рядом гоняли голубей двое мальчишек. Альбина села подальше, в тень. Пальцы сжимали подол плаща. Ей казалось, что её сейчас вывернет наизнанку. Но она дождётся. Она должна поговорить с Виталиком.
Прошло минут десять. Потом пятнадцать. И вот знакомая фигура показалась в арке двора. Виталий, как всегда, спокойный, уверенный, даже ленивый в походке. На нём была синяя рубашка, джинсы, и в руке маленький пакет из магазина. Он подошёл к подъезду и только тогда заметил Альбину.
Он замер, удивился, но не испугался.
— О, — произнёс он и приподнял бровь. — Ты откуда здесь?
Альбина встала.
— Нам нужно поговорить.
Виталий повернулся к ней, будто у него не было причин против.
— Ну, давай. Только коротко, я тороплюсь.
— Я беременна, Виталий, — сказала она, глядя ему прямо в глаза. — От тебя. Уже больше месяца. Я ждала, когда ты сам проявишься, но ты только писал односложно. Я хотела поговорить с твоей матерью, но, как оказалось, ты уже живёшь с другой женщиной.
Он выслушал молча, не отводя взгляда. Потом пожал плечами.
— Да, живу. Мы вместе. У нас всё серьёзно. То, что было между нами, это всё давно в прошлом.
— Для тебя, может, и в прошлом, — дрогнувшим голосом произнесла Альбина, — а у меня будущее внутри. И это твой ребёнок.
— Аля, — Виталий вздохнул, — я не готов к отцовству. Не хочу себя обманывать и тебя. Я даже не уверен, что это моё. И вообще, тебе будет лучше, если ты сделаешь аборт. Не порти себе жизнь, ни к чему это.
— Ты серьёзно сейчас? — её голос стал тише, но острее. — Ты просто уйдёшь? После всего?
— Я тебя не держал, — спокойно ответил он. — Мы встречались, да. Были хорошие вечера. Но давай не будем драматизировать. У тебя вся жизнь впереди. Сделай, как надо, и забудь.
Он отвернулся, подошёл к двери подъезда и, не оглянувшись, вошёл внутрь.
Альбина осталась одна на ветру. Сердце стучало, будто хотело выскочить. Внутри всё звенело от унижения, боли и обиды.
Она встала. Шла, не разбирая дороги. В голове бился только один глухой вопрос:
И что теперь?
Альбина не помнила, как добралась до дома. Вроде бы ехала автобусом, но лица людей, голоса, остановки — всё слилось в один пульсирующий хаос. Она шла по лестнице медленно, будто каждую ступеньку приходилось преодолевать усилием воли. Дома было тихо, мать, видимо, ещё не вернулась с работы. На кухне горел жёлтый свет. Она села за стол, уставилась в кружку, в которой ещё с утра остался недопитый чай, мутный и холодный.
Её трясло не от холода, от бессилия, от обиды, которую невозможно выговорить. Виталий. Его лицо стояло перед глазами, спокойное, безмятежное. Ни стыда, ни раскаяния, ни хотя бы капли жалости. Он смотрел на неё, как на незнакомку, случайную прохожую, которая зачем-то сунулась в его жизнь.
«Я тебя не держал.» —Эти слова били как пощёчина. Ещё сильнее фраза: «Сделай, как надо, и забудь.»
Забыть? Забыть те вечера, когда он гладил её волосы, шептал что-то смешное, когда они вместе выбирали фильм, когда он спрашивал, не мёрзнут ли у неё руки? Забудь и всё?
Альбина сжала ладони в кулаки и уткнулась лбом в столешницу. Горло сдавило, слёзы выступили сами. Она долго сидела вот так, не двигаясь, пока не хлопнула входная дверь.
— Аль? Я дома, — раздался голос матери. — Ты чего в темноте сидишь?
Тамара Михайловна вошла на кухню, и, увидев дочь, сразу остановилась.
— Что случилось?
Альбина выпрямилась, вытерла лицо, но глаза всё выдали.
— Я ездила к нему, — тихо произнесла она. — Нашла адрес. Хотела поговорить с его матерью… А там другая женщина живёт с ним. Говорит, что они вместе уже с зимы. Я… я даже не знала.
Тамара Михайловна села напротив, не говоря ни слова. Она смотрела на дочь, и в её взгляде было то, что редко в ней просыпалось, сочувствие. Но оно быстро сменилось жёсткостью.
— Ты сама теперь видишь, кто он. И как он тебя обманул. Хочешь дальше бороться за этого… человека?
— Он сказал, что ребёнок ему не нужен, — прошептала Альбина. — Предложил сделать аборт, чтобы не портить себе жизнь.
Мать шумно вздохнула, поднялась и прошлась по кухне. Потом остановилась, обернувшись.
— Значит, так. У нас не те условия, чтобы ты растила одна. Я не смогу взять на себя ещё и младенца. У меня работа, кредиты. Ты без опыта, зарплата копеечная. Где ты жить будешь, с коляской где ползать? У подъезда?
— Я знаю, — выдавила Альбина.
— И вот что ещё, — добавила Тамара Михайловна, уже мягче. — Ты молода. Всё впереди. Всё ещё можно исправить. Ты никому ничего не должна. И этому тоже, если он слился, значит, слабак. А слабаки нам не нужны.
Альбина кивнула, но внутри ничего не исправлялось. Было ощущение, что в ней что-то надломилось, как хрупкая ветка, прогнувшаяся под тяжестью. Она понимала: мать права. Она не сможет одна справиться с малышом.
Вечером она долго смотрела в потолок, лёжа в тишине. Ни один из знакомых не знал о её положении. Подруги… каждая занята своим делом, кто замужем, кто уехал. Позвонить кому-то? Но что сказать?
«Ты знаешь, я залетела от парня, который теперь живёт с другой...»
На следующее утро, в зеркале, она увидела уставшее лицо с кругами под глазами. Внутри не было страха, было ощущение, будто всё уже случилось. Как будто всё позади. Оставалось только пройти через это.
Она взяла телефон и набрала номер, который выдал поиск в интернете. Клиника. Всё «деликатно», всё «по записи». Администратор, приятный голос, предложил время на завтра. Она согласилась, поблагодарила, записала адрес.
Потом долго стояла у окна. Дождя не было. Солнце пряталось за тучами. Люди шли по улице, кто-то смеялся, кто-то разговаривал по телефону. Жизнь шла, не замирая ни на секунду. А внутри неё всё замирало.
Клиника располагалась в старом особняке, переделанном под медицинский центр. Ни вывески, ни ярких стендов. Только маленькая табличка у двери с надписью «Вход по записи». Всё было очень аккуратно, даже слишком. Чисто, стерильно, и от этого как-то не по-человечески.
Альбина вошла, не оглядываясь. На ресепшене сидела женщина лет сорока, с прической в тонком пучке и идеально выровненной стрелкой на веках. Она подняла глаза, улыбнулась дежурно, ровно, по-деловому.
— Доброе утро. Ваша фамилия?
— Сапожникова… Альбина Викторовна, — ответила девушка, чувствуя, как в груди начинает подниматься знакомая, тягучая тяжесть.
— Вы по записи на консультацию?
— Да… на одиннадцать.
— Присаживайтесь. Вас пригласят.
Женщина снова уставилась в экран монитора, а Альбина, стараясь не смотреть по сторонам, подошла к ряду пластиковых кресел у стены и села. Её руки дрожали. Она спрятала их в рукава пальто.
В коридоре было прохладно, пахло хлоркой и какими-то сладковатыми духами. Справа от неё сидела молоденькая девушка в наушниках и спортивных штанах. На вид лет семнадцать. Она ковыряла ногтем обивку кресла. По левую сторону — женщина постарше, лет тридцати, с животом уже округлившимся, беременность месяцев пять. Та смотрела в окно, вцепившись в ручку сумки.
Альбина не знала, зачем они тут. Не хотела знать. Её собственная боль вытесняла всё остальное. Слова Виталия вертелись в голове, будто их не выговорил никто, а она сама себе повторяла.
Прошло минут пятнадцать. Из кабинета вышла медсестра, хрупкая, в белом халате, с голосом ровным, как и у всех здесь:
— Сапожникова Альбина Викторовна?
Она встала. Пальцы всё ещё дрожали. Сделала шаг. Второй. Спина будто сжалась от сквозняка. Сердце стучало глухо, сбито, не в такт.
Врач был мужчиной лет пятидесяти, с холодными, как у рентгенолога, глазами. Он посмотрел на неё через очки, слегка кивнул и спросил:
— Вы одна?
— Да, — ответила она, садясь.
— Установленный срок?
— Пять недель… почти шесть, — прошептала она.
— Понятно. Состояние? Жалобы? Самочувствие?
— Нет… Нормально. Только немного… тяжело.
Он кивнул, делая записи. Достал тонкую папку.
— Мы всё сделаем быстро. Медикаментозный метод, вы успеваете. Последствия минимальные. После приёма препарата вы остаётесь в клинике, врач наблюдает. Далее контрольный осмотр через несколько дней. Подпишите информированное согласие.
Он развернул к ней листок с мелким текстом, указал, где ставить подпись. Альбина взяла ручку. Рука была как ватная. Лист дрожал.
Она вспомнила, как в детстве держала куклу, укрывала её от воображаемого дождя. Как смотрела на женщин с колясками в метро, с лёгкой завистью, с мечтой. Вспомнила, как Виталий целовал её в висок. Как потом не ответил даже на «мне страшно».
Вспомнила, как мать заварила чай и сказала: «Ты сама выбрала. Ты и расхлёбывай.»
Подпись всё ещё не стояла. Врач бросил короткий взгляд с ожиданием. Альбина перевела взгляд на окно. Там, за стеклом, шла по тротуару женщина с ребёнком лет трёх, в ярком комбинезоне. Он бежал, запинаясь, потом оглянулся и громко засмеялся. Мать догнала, подняла, закружила на руках. Снег под ногами летел мелкой пылью.
Альбина закрыла глаза.
— Я… — сказала она тихо. — Простите. Мне нужно подумать ещё.
Врач чуть приподнял бровь. Он видел таких много. И таких, кто возвращался. И тех, кто не возвращался. Он не стал давить. Просто аккуратно закрыл папку.
— Хорошо. Возьмите время. Решение должно быть вашим.
Она кивнула. Поднялась, как на ватных ногах, вышла в коридор, где всё было таким же: запах хлорки, серая плитка, закрытые двери. Но внутри неё что-то изменилось. Не родилось, но треснуло, как лед под сапогом, негромко, но необратимо.
Она вышла на улицу, прижала ладони к животу и прошептала: «Прости, малыш, но я одна не справлюсь». И вернулась в клинику…