— Алёна, да это же ерунда, ну! Мужики — они такие… Ну, с кем не бывает! Не рушь семью из-за пустяка, — Галина Петровна наклонилась к невестке через стол, сжимая чашку с остывшим чаем.
Алёна сидела напротив, бледная, но спокойная. Вроде бы. Хотя пальцы под столом дрожали.
— Простите, Галина Петровна, но… вы сейчас серьёзно?
— Абсолютно. Толя — хороший мужик. Он работает, не пьёт, вас с Кирюшей любит. Ну, оступился. Одноразовая история, он сам признался. Сказал — дурак. Зачем ты из этого трагедию делаешь?
Алёна чуть прищурилась. Внутри что-то кололо — будто стекло перемалывало воздух.
— Это не вы с ним прожили восемь лет. Не вы рожали в маленькой коммуналке, не вы вытаскивали его из депрессии после увольнения, не вы тянули на себе всё, пока он "искал себя". А теперь я должна сказать "ладно, забудем", потому что он "мужик и оступился"?
— Да не драматизируй ты! — всплеснула руками свекровь. — Ну подумаешь, с кем не случается. Главное — чтобы домой вернулся. К тебе. А та… девка — она никто. Даже имени её не знает. Да ему самому стыдно!
Алёна засмеялась. Тихо, почти беззвучно.
— Стыдно… После того как я нашла переписку, где он с ней месяцами переписывался? Где обещал развестись? Где писал, что "устал от бытового ада" и хочет "чего-то настоящего"? Вам тоже это он не показал?
Мать замялась. Видно, не знала.
— Алёна, ну… слова — это просто слова. Мужики часто такое мелят. Не значит, что правда. Ты у него одна. Он тебе кольцо дарил. Ты видела, как он за Кирюшей ходит? Неужели ты всё перечеркнёшь?
— А он не перечеркнул, да? Он у нас — жертва обстоятельств?
Свекровь промолчала.
Алёна встала. Медленно. Как человек, который больше не хочет и не будет ничего доказывать. Никаким родственникам, никаким "ну с кем не бывает".
— Галина Петровна, вы — мудрая женщина. Но знаете, в этой вашей мудрости есть один крюк. Она про выживание. А не про жизнь. Вы научили своего сына, что предавать — это не страшно. Что можно всё исправить словами и маминой поддержкой. А я так не умею. И не хочу.
— Да ты посмотри вокруг! Люди живут — терпят, прощают! А ты вон — гордая, правильная, но останешься одна!
— Лучше одна, чем с тем, кто предал. Лучше быть женщиной, чем вещью, которую "главное — домой вернули".
Алёна достала ключи и положила их на стол.
— Я с Кирюшей уеду. Он меня предал — пусть теперь живёт, как хочет. А если вы решите ему ещё и посочувствовать — пожалуйста. Только не ждите, что я это приму.
Она вышла, не оборачиваясь. В подъезде пахло жареным луком и сигаретами. Внизу, у коляски, Кирюша грыз яблоко и смотрел на проходящих мимо голубей.
— Мам, а ты поплакала?
— Нет, сынок, — сказала она и обняла его. — Я просто решила, что больше никто не будет делать мне больно. Даже если это папа.