Вика чувствовала запах дождя, ещё не начавшегося, но уже наполнившего воздух густым, липким ожиданием. В сумерках осенняя улица казалась грустной картиной художника-неудачника: серая, размазанная, словно написанная акварелью, на которую случайно пролили воду.
Она расплатилась за покупки, пытаясь игнорировать внутренний голос, который привычно шептал: «А вдруг опять?» Иван стоял у выхода, демонстративно отвернувшись и нервно перелистывая экран телефона.
— Вань, возьми, пожалуйста, сумки, — попросила Вика, подходя ближе и чувствуя, как щёки начинают предательски гореть от неловкости.
Иван поднял глаза и усмехнулся:
— А почему я должен это делать?
— Потому что они тяжёлые, — растерянно ответила она.
— И что теперь? Ты женщина современная, вот и неси сама. Или у нас равноправие только когда удобно? — голос его прозвучал с издёвкой.
Вика замерла, как школьница перед строгим учителем. Что-то внутри болезненно сжалось. Ведь раньше было иначе: он всегда подхватывал сумки, ещё в магазине нежно убирая её руку от ручки тележки со словами: «Отдохни, милая, я сам». Что изменилось? Когда?
— Хорошо, — выдохнула она, отвернувшись, чтобы не видел её слёз.
Иван резко шагнул вперёд и, не оглядываясь, быстро зашагал по мокрой улице. Вика пошла медленнее, глядя в его спину, ставшую вдруг чужой и далёкой.
Ей казалось, что дорога до дома увеличилась втрое. Плечи жгло, ладони ныли, а душа кричала от обиды и непонимания. Она чувствовала себя униженной, маленькой девочкой, брошенной посреди большого и недоброго мира. Хотелось бросить эти пакеты прямо на асфальт, разреветься в голос, но Вика просто продолжала идти, машинально переставляя ноги.
У подъезда она бессильно опустилась на старую лавочку. Слезы давили горло, но плакать здесь, на виду у всех, казалось ещё более унизительным.
— Виктория, девочка, что случилось? — голос соседки Евдокии Андреевны, доброй, старой женщины, неожиданно прорвал завесу горечи.
— Здравствуйте, тётя Дуся, — тихо сказала Вика, заставляя себя улыбнуться.
Евдокия Андреевна жила одна. Сколько Вика себя помнила, она всегда была рядом: после маминой смерти кормила её пирогами и рассказывала сказки. Теперь Вика сама иногда приносила ей что-то вкусное.
— Пойдёмте, я помогу вам подняться, — сказала Вика, поднимая пакеты и преодолевая боль в плечах.
В квартире соседки она молча выложила на стол продукты. Соседка смотрела с удивлением и тревогой.
— Что ты делаешь, Викочка?
— Возьмите. Просто возьмите, пожалуйста. Мне сегодня это важнее, чем вам, — шепнула Вика, пряча глаза.
Евдокия Андреевна сжала её руки своими морщинистыми ладонями и, заглянув ей в лицо, поняла всё без слов. Они молча обнялись, и Вика почувствовала тепло и поддержку, которых так не хватало.
Вернувшись домой, она застала Ивана на кухне за тарелкой пельменей.
— Ну и где продукты? — спросил он с ленивым интересом.
— Там, куда ты помог мне их донести, — холодно ответила Вика, проходя мимо.
— Обида? — попытался отшутиться Иван. Но что-то в её голосе заставило его насторожиться.
— Нет, осознание, — сказала она, собирая его вещи в сумку, будто выполняла важное, давно отложенное дело.
— Ты серьёзно из-за какой-то ерунды? Из-за сумок?
Вика медленно повернулась, глядя ему прямо в глаза:
— Не из-за сумок. Из-за того, кем ты меня считаешь, если способен так поступить. Я выходила замуж за человека, который защищал бы меня, заботился, поддерживал. А ты даже не понял, что сделал. Не понял и не захотел понять.
Иван смотрел на неё в изумлении. Что-то в её словах его задело глубже, чем он ожидал.
— Но это же просто сумки…
— Нет, Ваня, это не просто сумки. Это уважение. А точнее, его отсутствие. Тебе не жена нужна, а прислуга, — голос её звенел от ярости и боли. — Ищи такую, кто согласится. Я устала доказывать тебе, что заслуживаю уважения.
Она открыла дверь и выставила сумку в подъезд.
— Надеюсь, её ты сможешь донести сам.
Иван вышел, даже не пытаясь спорить. Лишь стоя за закрытой дверью, Вика позволила слезам наконец освободиться. Это была не слабость, а очищение, избавление от тяжести, которая давно уже была ей не по плечу.
Спустя месяцы она встретила другого мужчину, который без слов подхватывал тяжёлые сумки и говорил просто: «Отдохни, милая, я сам». И Вика больше не боялась попросить о помощи.