Деревья обступают город «волнующим костром», в небо взметаются символизирующие что-то птицы, и книга с явным манифестом свободе часто задаётся вопросом о смысле и смерти. Поразительная сущность «Вегетарианки» пробивается в ёмких образах, силе не поддающихся объяснению сцен и переплетении тем, среди которых сила творчества, бессмысленность жизни и непоколебимая уверенность в собственной правоте. Последнее – главный двигатель истории, обрекающий неприметную Ким Ёнхе в один день полностью отказаться от привычной пищи. Повторяя одно и то же смутное объяснение, она становится выведенной в название вегетарианкой, чтобы лишний раз спровоцировать негодование окружающих. Те смело осуждают и находят причины девиации – поведение естественное, свойственное каждому персонажу истории. И сочувствующей сестре, и тираничному отцу, и глубоко оскорблённому мужу, которому отныне стыдно на людях и некомфортно дома за обеденным столом. Тут приходится только посочувствовать семье обезумевшей Ёнхе и вместе с ними задаться вопросом, что за навязчивый сон заставил её полностью отказаться от мяса. Разве что «зритель» не станет кормить Ёнхе силой, хоть и приложит руку к выпяченной стигматизации вегетарианства, выхода за рамки стереотипа и отступления от привычной модели поведения. Улавливая литературные образы, вы всё равно сочтёте Ёнхе странной хотя бы за то, что она в жару предпочитает немного оголяться. Хотя «худоба и скрыла вторичные половые признаки».
Именно такой способ спастись от жары плавно проводит персонажей во вторую историю, где муж сестры Ёнхе случайно видит сохранившееся монгольское пятно на теле свояченицы и мгновенно влюбляется. Такая деталь, как часто подчёркивает текст, является отголоском детского, невинного, а значит, не обременённого умыслом, страхами и предрассудками. Телесная особенность Ёнхе – отражение её протеста, её попытки оторваться от давящей жизни и обрести лёгкость, какой она не могла испытать с самого детства, пока терпела тиранию жестокого отца. Стремясь вернуться к более раннему, незамысловатому и чистому состоянию, она поддаётся непонятным просьбам и новым образам, точно ребёнок, ещё не научившийся испытывать смущение и стыд. Вторая часть пытается заглянуть в суть «недуга» Ёнхе глазами художника, не стремясь найти ответы, но подсвечивая любопытную аномалию. Повествование от лица увлечённого творца наполняет текст ещё большей искренностью и неприкрытой образностью, только сильнее запутывая сухую мораль, но разветвляя саму мысль и переплетение разных проблематик.
Картина преображения Ёнхе запечатляется на плёнку и предстаёт взгляду родной сестры, где из загадочной смелой женщины Ёнхе быстро превращается в обезумевшую сестру, которую необходимо любой ценой накормить. Последняя героиня истории, за жизнь так и не проникнувшаясь творческим взглядом мужа или особенностями родной сестры, по инерции берётся лечить её и так же по инерции осмысливает измену, виня себя и мимолётно анализируя, что же могло пойти не так. «Ведь ты лежишь на этой кровати и правда умираешь! И все», — вдруг приходится осознать после долгого и безрезультатного ухода за больной, когда и это очерствелое сознание наконец пронзает ощущение томящейся кругом пустоты. «Почему мне нельзя умереть?» — прямо спрашивает её сестра, доводя до абсурда основной мотив истории и перекидывая его, точно удавку на сестру. На блёклую женщину, всю жизнь прожившую правильно и спокойно, совсем не выдающуюся на фоне красочного протеста Ёнхе. Текст тонко исследует её психологию, подбираясь к скованности каждой читательницы, и мягко намекая, что вовсе не обязательно вставать на голову, чтобы задуматься о том, руками или ногами держатся за землю деревья. «Вегетарианка» признаётся в любви каждой читательнице, заставляя увидеть и почувствовать себя не на месте, а поблизости от ярко пылающего манифеста. Этого достаточно, чтобы однажды открыть глаза и настойчиво посмотреть на величественные деревья, чтобы увидеть наконец тонкий умысел в летящих по тревожному небу птицах, чтобы вспомнить зажатого злыми обстоятельствами ребёнка и признаться в его существовании самой себе.