Анна вышла из супермаркета с пакетом дешевых продуктов и с тоской посмотрела на чек. Остаток на карте едва превышал тысячу рублей. На полноценную жизнь — не хватит, даже если экономить. И снова бесконечный список собеседований без обратной связи.
Вот уже третий месяц, как она без работы. После сокращения в рекламном агентстве Анна разослала сотни резюме. Приглашали — да. Но всегда заканчивалось вежливым: «Мы вам перезвоним». А потом они не перезванивали.
Вечером, свернувшись на узком диванчике у подруги Кати, Анна вновь открыла сайт подработок. Глаза зацепились за лаконичное объявление:
«Требуется няня для девочки 4 лет. Проживание, питание, достойная оплата. Знание основ психологии, аккуратность, доброжелательность. Рекомендации приветствуются».
Анна не раз работала аниматором, подрабатывала в детских лагерях, с детьми ладила. Почему бы не попробовать? Клик — и резюме отправлено. И, к её удивлению, уже через час пришёл звонок.
– Здравствуйте. Вы оставляли отклик по поводу вакансии няни? – Женский голос звучал спокойно, без эмоций.
– Да, это я.
– Завтра удобно приехать? В десять утра. Адрес я сейчас пришлю.
– Конечно, удобно!
Сообщение пришло сразу же. Район элитных коттеджей на окраине города. Анна сначала испугалась – слишком уж всё выглядело… солидно. Но у неё не было ни времени, ни вариантов отказываться.
Утром у ворот её уже ждали. Дом — двухэтажный, светлый, с террасой и высокими окнами. На пороге стоял мужчина — лет тридцати пяти, уверенный, привлекательный. Он первым протянул руку.
– Артём. Я – отец Милы. Рад знакомству. Проходите.
– Анна. Очень приятно.
В холле пахло свежей выпечкой и кофе. Из кухни доносился голос — женский, ровный, почти холодный.
– Она уже приехала?
– Да, Вика, знакомься. Это Анна.
Женщина вышла из кухни, вытерла руки о полотенце. Высокая, стройная, с безупречной укладкой и тонким лицом, она кивнула Анне, но не предложила руки.
– Добро пожаловать, – сухо произнесла она. – Если всё подойдёт – начнёте с понедельника.
Анне показали дом, комнату, в которой она будет жить, игрушки Милы. Девочка выглянула из-за угла: русые волосы, большие глаза, в руках — плюшевый медведь. Молча смотрела. Не испуганная, но настороженная.
– Мила немного стесняется, – пояснил Артём. – Но она славная. Вы ей понравитесь, я уверен.
По дороге домой Анна пыталась уложить в голове всё, что увидела. Семья выглядела идеальной. Дом — как на картинке. Мила — тёплая. Артём — обаятельный. Только Виктория... будто не вписывалась в это уютное семейное фото.
Анна ещё не знала, что соглашается не просто на работу няней. Она входит в чужую жизнь — аккуратно, с распахнутой душой. А это всегда риск.
Она переехала в субботу. Сумка у неё была небольшая — влезло всё: несколько платьев, ноутбук, книги, дневник. Комната оказалась просторной, с белыми стенами, уютным креслом у окна и полками, где кто-то заботливо оставил несколько романов — в основном классику и сборники по детской психологии. Она почувствовала себя… нужной. Это было давно забытое ощущение.
Мила сразу потянулась к ней. Девочка не говорила много, но искала тактильного контакта — обнимала, брала за руку, клала голову на колени. Через пару дней уже не отходила от Анны.
Они вместе рисовали, лепили из пластилина, гуляли в саду за домом. Мила рассказывала, что любит бабочек и макароны с сыром, боится темноты и иногда — свою маму.
Анна поначалу не поверила.
— Ты, наверное, стесняешься маму?
— Нет. Она просто не улыбается. И когда я её обнимаю, она не обнимает в ответ. — Мила ответила это спокойно, как будто давно приняла как факт.
Артём почти всегда был рядом. Готовил ужин, помогал с домашними делами, иногда заходил к ним в детскую с книгой или настольной игрой. С дочерью он был внимателен, сдержан, но с теплотой. С Анной — легко и непринуждённо.
— У вас редкий талант, — сказал он однажды за чаем. — Мила ожила. Смеётся, говорит больше. Даже ест лучше. Раньше она капризничала за столом.
— Спасибо. Просто нужно быть рядом. Все дети — как цветы, если их не поливать...
— Хотелось бы, чтобы и Вика это понимала, — с грустью добавил он.
Анна опустила взгляд. Не её дело — обсуждать хозяйку дома. Тем более ту, кто платит ей зарплату. Но внутри ей было тревожно. Виктория действительно почти не появлялась. Утром уходила раньше всех, поздно вечером — возвращалась без звука, ужинала в одиночестве, а на Анну смотрела так, будто та занимала чужое место.
Пару раз они сталкивались в прихожей.
— Всё в порядке? — спрашивала Анна.
— Конечно, — неизменно коротко отвечала Виктория и проходила мимо, будто торопясь избежать разговора.
Анна старалась держать дистанцию, не вмешиваться. Но стена между мужем и женой была слишком явной, чтобы её не заметить. И каждый раз, когда Артём смеялся с Милой или приносил Анне кружку чая в бессловесной благодарности, Виктория будто становилась еще более холодной.
Однажды вечером, когда девочка уже спала, Артём задержался на кухне.
— Анна, — начал он, разминая пальцы, — я, наверное, говорю лишнее, но всё-таки скажу… Спасибо.
— За что?
— За то, что ты есть. Ты стала для Милы ближе, чем мать.
— Артём... — она замерла. — Это не моя заслуга. Это… просто время, проведённое вместе.
Он кивнул.
— Время — да. Но ещё забота. Вика... она стала другой. После декрета, когда вышла на работу, будто заменилась. Я думал, это временное. Но прошло два года. Мила почти не получает от неё ни внимания, ни тепла.
Анна не знала, что ответить. Она не хотела, чтобы её воспринимали как соперницу или спасительницу. Её задача — заботиться о девочке, не лезть в чужие отношения. Но в этом доме с каждым днём становилось труднее оставаться просто няней.
Тем более когда взгляд Артёма становился всё мягче, а слова — теплее. И каждый раз, когда он благодарил, Анна чувствовала, как что-то неуловимо смещается. Как будто она оказалась внутри чьей-то недосказанной истории.
На следующий день Виктория пришла домой внезапно — днём. Застала их с Милой в гостиной. Девочка сидела у Анны на коленях, а Артём читал сказку вслух. Всё выглядело невинно. Но в глазах Виктории промелькнуло что-то острое — как лезвие ножа.
— Весело у вас, — произнесла она, снимая перчатки.
Анна вскочила:
— Мы просто читали...
— Конечно, — кивнула Виктория и ушла в спальню.
И всё же в тот момент Анна впервые ощутила: она здесь — лишняя. Или, по крайней мере, нежелательная. Но самое страшное — ей вдруг стало не по себе от самой себя. Не потому, что она делала что-то недозволенное, а потому, что начинала чувствовать больше, чем следовало бы.
С каждой неделей в доме становилось уютнее — но только с одной стороны. Мила больше не отходила от Анны, звала её спать вместе, дарила нарисованные картинки с подписями: «Аня, ты лучик». Артём улыбался чаще, разговаривал дольше, иногда даже слишком открыто.
— С тобой в доме стало теплее, — как-то сказал он. — Будто вернулось что-то... настоящее.
Анна улыбнулась в ответ, но внутренне напряглась. Он всё чаще говорил такие вещи. Как будто проверял её реакцию.
— Ты создаёшь ощущение семьи. Даже Вика как будто тише стала — не бурчит, не придирается, — добавил он как-то вечером, когда Мила уже спала, а они сидели за кухонным столом и пили чай.
Анна поймала себя на мысли, что ей приятно его внимание. Это пугало. Она не хотела, чтобы её воспринимали как женщину, которая вмешивается в чужую жизнь. Но с каждым днём ситуация становилась двусмысленнее. Особенно когда Виктория начала смотреть на неё иначе — не просто холодно, а как будто сдержанно-колко. Без слов, но с ясным посланием: я всё вижу.
Анна пыталась избегать её. Старалась исчезать с Милой в детской, выходить на прогулки, приходить на кухню, когда Виктория уже поела или ушла. Но напряжение чувствовалось в каждом уголке дома. Даже тишина стала тяжелее.
Однажды Мила заболела — насморк, температура. Анна осталась с ней в детской, поставила тёплый чай, читала сказки, клала холодные компрессы на лоб. Артём зашёл, принёс лекарства и сел на край кровати.
— Ты как будто родная для неё, — сказал он. — Порой мне страшно. Она же не должна к тебе так привязываться.
— А я? — тихо спросила Анна. — Я тоже не должна привязываться, а… привязалась.
Он ничего не ответил. Просто посмотрел долго, с грустью. И вдруг Анне показалось, что всё вокруг — хрупкая сцена, а они — актёры, которые вышли за текст. И это плохо закончится.
Через день, пока Мила спала, Анна зашла в кладовую за тёплым пледом. Полки были забиты коробками, чемоданами, аккуратно подписанными пакетами. Среди них — одна коробка без маркировки. Она стояла небрежно, с приоткрытой крышкой.
Анна хотела просто задвинуть её на место. Но изнутри выскользнула стопка фотографий. Она подняла их автоматически. На снимках — Виктория, ещё совсем молодая. С другим мужчиной. В объятиях, на фоне моря, в кафе, в номере гостиницы. Интимность кадров была очевидна.
Анна замерла. Артём не был на этих фото. Совсем. Она не стала копаться дальше — просто собрала фотографии, аккуратно сложила в коробку, поставила обратно и закрыла дверцу кладовки. Но осадок остался.
Позже, когда Анна подогревала Миле молоко, девочка вдруг спросила:
— А ты когда-нибудь сбегала от мамы?
— Нет. А почему ты спрашиваешь?
— Я вот иногда хочу. Она меня не любит. Я же знаю.
Анна села рядом, обняла девочку.
— Не говори так. Просто мама устаёт.
— Нет. Просто мама любит не нас. Она любит быть одна. Или с телефоном. Или с тётей Ларой. Или с тем дядей, что был, когда тебя ещё не было.
Анна вздрогнула.
— Какой дядя?
— Он приходил раньше. Мама говорила, чтобы я не рассказывала папе. А потом он исчез.
Анна чувствовала, как внутри сжимается всё. Эти фотографии, холод Виктории, странная ласковость Артёма — всё складывалось в неудобный пазл.
Вечером, когда Виктория вернулась, Анна попыталась улыбнуться.
— У Милы температура чуть снизилась. Она уже просила яблоко.
— Хорошо. — Виктория не смотрела в глаза. — Постарайся не привязываться к чужим детям слишком сильно. Это вредно. И для них, и для тебя.
Анна кивнула. Не стала спорить. Но в груди уже шевелилось что-то острое, тревожное. Будто невидимая граница между «работой» и «чужой жизнью» начала стираться.
Анна и представить не могла, что вечер, начавшийся с обычного чаепития, закончится так. Мила спала, убаюканная книгой и тёплым молоком. Артём остался на кухне, мыл чашки. Анна зашла, чтобы пожелать спокойной ночи, и хотела уже повернуться к выходу, как вдруг он взял её за руку.
— Я хочу сказать... — начал он. — Ты очень многое изменила в нашей жизни. Иногда мне кажется, ты единственная, кто здесь по-настоящему живой.
Он смотрел в глаза слишком долго. Анна не успела выдернуть руку — в дверях стояла Виктория.
Всё произошло мгновенно. Хлопнула входная дверь, звук каблуков по ламинату, тень в дверном проёме — и вот она уже стоит напротив, неподвижная, как статуя.
В её взгляде было не удивление. И не боль. Там была ярость. Холодная, сдержанная, но явная.
— Как мило. — Виктория скрестила руки. — Я опоздала всего на пару минут, да?
Анна инстинктивно отдёрнула руку, будто обожглась.
— Вы не так поняли…
— Не так? — перебила Виктория. — Конечно. Все вы говорите одно и то же. Сначала подруги, няньки, случайные спасительницы. А потом вдруг — не так поняла.
Артём встал.
— Вика, хватит.
— Хватит? — она издала смешок. — Хватит терпеть? Или хватит изображать невинного? Ты держал её за руку. У вас роман?
Он молчал. Не защищал ни себя, ни Анну. Просто смотрел в сторону. Тяжело, будто не мог решить, кого предаёт молчанием — жену или няню.
Анна чувствовала, как сжимается горло.
— Нет никакого романа, — сказала она. — Я выполняла свою работу. Я не хотела…
— Хотела. — Виктория шагнула ближе. — Ты влюбилась. Видно по тебе. Только учти: в этом доме тебе больше не место.
Артём всё ещё молчал. И именно это стало ударом. Не слова Виктории, не обвинения. Молчание Артёма, в котором не было даже попытки защитить.
Анна с трудом кивнула, будто соглашаясь с приговором.
— Завтра я уйду, — тихо произнесла она и вышла из кухни.
Виктория не пошла за ней. Артём — тоже. Вся их «идеальная» семья, которой Анна так по-доброму завидовала в первый день, вдруг рассыпалась в пыль. А она — просто оказалась не в том месте, не в то время. И, может быть, не в той роли.
В комнате она молча собирала свои вещи. Мила спала, свернувшись калачиком. Анна подошла, осторожно поправила одеяло, погладила по волосам.
— Прости, малышка… — прошептала она. — Я больше не могу остаться.
А за дверью всё ещё стояла тишина. Наполненная недоговорённым, как вакуум. И в ней Анна почувствовала, что попала в ловушку, которую даже не заметила вовремя.
Анна ушла в ту же ночь.
Такси вызвала втихаря, чтобы не будить Милу. Чемодан закрывала на ощупь, стараясь не заплакать. Не из-за обиды — из-за тоски. Потому что маленькие руки, которые обнимали её вечерами, завтра проснутся в пустоте.
Артём так и не вышел попрощаться. Виктория стояла в дверях, молча наблюдая, как Анна спускается по ступеням с чемоданом. Лишь один раз тихо сказала:
— Больше не возвращайся. Ради неё. Так будет лучше.
Прошло почти две недели. Анна снова жила у Кати, снова листала сайты вакансий, но теперь пропускала всё, что касалось семей, детей, заботы. Она словно стала другим человеком. Как будто сердце, которое так легко открывалось раньше, теперь держалось на замке.
Именно в это время ей позвонила Виктория.
— Прости, что беспокою, — начала она хриплым голосом. — Я просто… хотела сказать спасибо. И извиниться.
Анна молчала. Слишком много было сказано, чтобы сразу найти нужный ответ.
— Ты ни в чём не виновата, — продолжила Виктория. — Это я всё запутала. Хотела уйти от Артёма, но не решалась. Был… другой человек. Но потом — Мила, дом, привычка. Всё как будто держалось на нитке. А ты стала слишком живой, слишком настоящей. Я испугалась.
— Вы ведь знали, что всё кончится? — спросила Анна.
— Да. Просто не хотела, чтобы кто-то другой ставил точку.
Она сделала паузу, потом добавила:
— Мы с Артёмом расстались. Он сам ушёл. Мила пока у моей мамы, там ей лучше. А я… пытаюсь учиться быть честной. Хоть с собой.
Анна положила трубку с чувством странного облегчения. Словно кто-то разжал кольцо, сжимавшее сердце.
Позже она всё же нашла работу — в маленьком книжном магазине у парка. Продавала сказки и детские энциклопедии, но уже не впускала никого слишком близко.
Семьи больше не казались ей сказками. Скорее — сценами, где порой не хватает режиссёра. И где няня может случайно оказаться третьим актёромв пьесе о любви, в которой ей не дали роли.