Наталья стояла у окна и смотрела, как по подъездной дорожке семенит знакомая сутулая фигура. Два пакета из «Пятёрочки», платок в цветочек, и походка такая... победоносная. Как у человека, который идёт не в гости, а по делам государственной важности.
— Опять... — выдохнула Наталья, — в этот раз, видимо, с пряниками и угрозами.
В глазах у Наташи мелькнуло что-то усталое, а потом — уже привычное напряжение. Она знала, что сейчас прозвучит звонок, потом войдёт запах лавандового одеколона вперемешку с ментоловыми леденцами, и дальше — монолог. На тему: как всё было бы хорошо, если бы она «подумала о сыне» и «вернулась в семью».
Звонок, как по часам.
— Наташенька, открой. Не из-за себя пришла! — голос был визгливый, настойчивый, с той самой нотой, которую узнают за версту все бывшие невестки страны.
Наталья открыла. Стояла та самая — Раиса Петровна. Женщина, которая умудрилась превратить чужой развод в свой личный крест.
— Что случилось? — Наташа не делала вид, что рада.
— Мне надо с тобой поговорить. Без сцены. У меня давление, я не в форме. — Раиса Петровна уже вваливалась в прихожую, ловко скидывая туфли.
— А я вот сцены не обещаю, — пробормотала Наталья. — У меня аллергия на двойные стандарты и вот это ваше — «поговорить».
Раиса Петровна уселась на кухне, вытащила два пряника и чай в пакетиках.
— У меня нет времени на долгие беседы. Ты знаешь, что Егорке нужен отец?
— Да, я знаю. Только ты почему-то думаешь, что отец — это тот, кто платит алименты раз в квартал и приезжает на 10 минут, чтобы сфоткаться для «Одноклассников».
Раиса Петровна вскипела.
— Ты не имеешь права лишать его семьи!
— Семьи? — Наталья хмыкнула. — Это ты называешь семьёй? Где один трус, а другая — манипулятор?
— Сергей страдает! — повысила голос Раиса. — Он всё ещё тебя любит. Просто ты гордая, всё сама, всё сама...
— Он страдает? — Наталья засмеялась. — Ага. Особенно, когда с девочкой с ресницами как у паука ездит в Сочи. Я видела, кстати. Фото в «сторис».
Раиса Петровна поджала губы.
— Ты всё в интернете, а жизнь-то идёт! И квартира-то у тебя не твоя! Мы с Сергеем её покупали, ты в курсе? А теперь вдруг сама живёшь, как королева, а сын мой скитается по съёмным!
Вот он — козырь. Наталья ощутила, как всё внутри напряглось. Квартира, на которую они брали ипотеку вместе с Сергеем, после развода осталась ей — по суду. Потому что она платила. Потому что муж «не мог сейчас». Потому что у неё ребёнок, а у него — любовница.
— Ты хочешь квартиру? — Наташа встала, подошла к окну. — Так и скажи. Не надо мне тут про любовь, про внука... Скажи, что вы пришли за квадратными метрами.
— А ты думаешь, тебе она по жизни досталась? — голос свекрови стал холодным. — Я в суд подам. Там посмотрим, у кого ребёнок, а у кого просто лицо жалкое.
Наталья рассмеялась, но в этом смехе не было ни капли радости.
— Да у вас всё в суде решается, а внук — как инструмент? Так вот. Я тебя больше не пущу сюда. Ни с пряниками, ни с угрозами. И да, можешь подавать. Я только за. Документы у меня все. Чеки. Выписки. Фотки даже, где я одна с ребёнком в пыльной коляске на шестом этаже без лифта.
Раиса Петровна встала, застегнула плащ.
— Не хочешь по-хорошему — будет по-другому. И ты потом не ной. Я — мать. И я не позволю, чтобы моему сыну было хуже, чем тебе.
Наталья закрыла за ней дверь и упёрлась лбом в косяк.
— Господи, и ведь день ещё не начался...
Через два дня на дом пришло письмо — от нотариуса. Свекровь подала заявление на пересмотр раздела имущества в связи с «вновь открывшимися обстоятельствами». Наталья открыла конверт и поняла — будет война. Не психологическая, не кухонная, а настоящая.
В тот же вечер пришёл и Сергей. Без предупреждения, с видом жертвы.
— Наташ... я не хотел. Она сама... Я просто подумал, может, ты переедешь? Ну хотя бы временно?
— А ты — в смысле, сюда? — Наталья встала перед ним, скрестив руки. — Или ты с мамой поживёшь?
— Ну... она у тёть Люды. Пока. А ты тут одна...
— Да ты, я смотрю, стратег. Это ж надо: выгнать бывшую жену с ребёнком, чтоб вселиться в её квартиру, которую она же и оплачивала. Гениально. Это даже не шахматы. Это уже какая-то коммунальная игра престолов.
— Наташ, я просто хочу, чтобы всё было, как раньше...
— А я — нет. Иди домой, Сергей. Или в суд. Только дверь закрывай потише, у нас тут Егорка спит. А ему — в отличие от некоторых — нужен не просто отец, а нормальный взрослый человек.
Сергей ушёл. Не хлопнув дверью — на удивление. А Наталья снова осталась одна. На кухне. С письмом. И с чувством, что это только разминка.
— Ну ничего... У меня теперь тоже есть зубы. И юрист.
Утро началось с запаха сгоревших блинов. Наталья стояла у плиты, смотрела на угольную лепёшку в сковородке и думала, что в этом блине — вся её жизнь за последние два года. Сначала всё красиво, с пузырьками надежд. Потом ты на секунду отвлёкся — и всё, подгорело. И даже собака не возьмёт.
— Мам, а папа сегодня придёт? — голос Егора прозвучал тихо, будто ребёнок знал, что задаёт неправильный вопрос.
— Нет, зайчик. Сегодня мы с тобой идём к юристу. — Наталья постаралась улыбнуться, но в зеркале напротив холодильника её лицо больше напоминало морду уставшей медсестры из военного госпиталя.
— А зачем? — не унимался сын.
— Защищать нашу квартиру от злых волшебников, — с усмешкой ответила она.
— Как в мультике? — оживился он.
— Почти. Только там волшебники, а у нас — юристы. Ещё страшнее.
Юрист — женщина лет под шестьдесят с голосом прокурора и маникюром, которым можно было вскрывать конверты, — внимательно выслушала Наталью, пролистала папку и хмыкнула.
— Угу. Бабка решила разыграть карту «верните имущество сыну-пострадавшему». Старая песня. Сейчас это модно у них. Особенно у тех, кто до сих пор считает, что у невестки всё временно: и паспорт, и брак, и права на жизнь.
— Она уверена, что у неё есть шанс, — Наталья потёрла лоб. — И, кажется, готова пойти на всё.
— Ну, шанс у неё такой же, как у таракана — выиграть в лотерею. Но, зная таких бабушек... — Юрист подалась вперёд. — Осторожно. Они бывают липкие, как старая карамель на батарее. А ещё — опасные. Давят на мораль, репутацию, органы опеки. Кстати, не удивлюсь, если она туда уже звонила.
Наталья сглотнула. Что-то неприятное скользнуло в груди. Под ложечкой, как говорила её мама.
— Что мне делать?
— Во-первых, не паниковать. Во-вторых, не впускать её домой. Вообще. Даже если она с пирожками. Ой, извините... С чем она там ходит?
— С пряниками, — Наталья криво усмехнулась.
— Ну вот. Пряники, пироги — это у них, как повестка. Примешь — считай, проиграла. А ещё... — юрист достала из ящика диктофон. — Вот. Записывай всё. Разговоры. Звонки. Угрожающие голосовые. У них это как дыхание — угрожать, шантажировать, обвинять.
Наталья кивнула. Потом подняла глаза:
— А если она попытается забрать Егора?
Юрист смерила её долгим взглядом.
— Тогда она войдёт в список тех, кого я лично готова посадить за попытку похищения. Не волнуйся, девочка. Мы с такими работаем. Только ты должна быть спокойной и холодной. Как холодильник. Даже если внутри у тебя суп бурлит.
Спокойной она, конечно, не стала. Уже вечером её телефон зазвонил. На экране — «Раиса Петровна».
Не брать. Не брать. Не брать.
Она взяла.
— Наташенька, это я... Ты не подумай, я не ругаться. Я просто хочу, чтобы ты меня выслушала.
— Раиса Петровна, у меня нет сил на ваши монологи. Вы всё уже сказали. Через суд, как вы хотели.
— Наташ... — голос стал липким. — Я сегодня разговаривала с тётей Ниной, она работает в школе у Егора. Сказала, он какой-то замкнутый, молчит, не играет. Может, тебе помощь нужна?
Наталья замерла. Холодок пробежал по спине.
— Вы... разговаривали с педагогом моего сына?
— Ну конечно! Это же мой внук. Я за него переживаю. И если уж ты не справляешься...
— Всё. Стоп. — голос Натальи стал жёстким. — Ещё один такой «разговор» — и я подаю заявление о вмешательстве в личную жизнь. Вы не имеете права!
— А ты не имеешь права лишать ребёнка родни! — вдруг закричала Раиса Петровна. — Вы вообще как живёте? По три рубля в кармане, жрёте дошираки, мальчик вечно в дешёвых трениках!
— Это всё, что вы знаете о нас? — Наталья с трудом дышала. — Тогда пусть суд решит. Вам этого и надо, правда?
— Ты думаешь, ты умнее? Да я...
Наталья сбросила звонок. В груди колотилось. В висках пульсировало. Она пошла на кухню, схватила кружку с остывшим кофе и разбила её об стену.
— Вот тебе и пряники, мать твою...
Через два дня у дома стояла машина. Серая. Угрюмая. Из неё вышел Сергей.
— Наташ, пустишь поговорить?
— У тебя три минуты. Давай, как в школе: коротко, по существу и без воды.
Он вошёл. Сел на табурет, который когда-то сам же собрал. Скрипнул, будто протестуя.
— Мама... погорячилась.
— О, это ты только сейчас понял?
— Она хочет, чтобы мы... как-то... ну, решили всё. Полюбовно.
— То есть, чтобы я вернула квартиру, в которую вбухала три года зарплат, чтобы ты снова жил тут с ней и лупил по ночам PlayStation?
— Наташ, ну не начинай.
— А как начать? Как? По-твоему, я должна сейчас снять венок с головы и сказать: О Раиса, о великая, вот ключи, вот свидетельство, а ещё вот ребёнок — воспитайте, пожалуйста, уж вы-то лучше знаете!
Сергей замолчал.
— Послушай, — начал он, — если мы не сможем договориться, мама пойдёт до конца. Она уже и в опеку звонила. И к участковому ходила.
— О! Ну раз к участковому — значит, серьёзно. — Наталья скрестила руки. — Ты сам понимаешь, что вы творите?
— Понимаю. Но и ты пойми: она боится остаться одна. А если ты живёшь тут, а он — её внук, то это хоть как-то её держит.
— Она не хочет быть одна — и поэтому разрушает мою жизнь?
— Ей просто... больно. — Сергей развёл руками.
Наталья подошла вплотную. Говорила тихо, но голос дрожал:
— Ей больно? А мне — нормально? Мне не больно было, когда ты исчезал неделями? Когда она приходила, проверяла мои кастрюли? Когда вы оба делали вид, что у меня ПМС длиной в год, а я просто устала?
Сергей опустил глаза.
— Мне жаль...
— А мне нет. Иди. У тебя же там мама. Угроза национальной безопасности. Проводи её до суда.
Он ушёл. Медленно. Без слов.
А Наталья достала с верхней полки старый блокнот. Открыла. Взяла ручку. Написала:
*План на неделю:
- Подать заявление на защиту от вмешательства в личную жизнь.
- Написать в школу.
- Купить новую кружку.
- Не сдаваться.*
На следующий день ей позвонила соседка — та самая, с синим халатом и склонностью к шпионажу из-за жалюзи.
— Наташ, ты извини, но твоя бывшая свекровь тут с утра ходит, листовки клеит. Пишет, что ты, мол, не даёшь отцу видеться с ребёнком и у тебя любовник, который ночует по пятницам.
Наталья закрыла глаза.
— Ну всё... теперь у нас реальный суд. Со спецэффектами.
Суд был назначен на пятницу. Символично. Как будто сама Фемида решила: вот вам конец недели, конец терпения и — может быть — конец войны.
Наталья пришла заранее. Чёрные джинсы, белая блузка. Ни грамма косметики. Только строгий хвост, папка с документами и сухая, натянутая улыбка. В приёмной уже сидела Раиса Петровна — в новом костюме, с цепочкой на шее и выражением лица, как у человека, который пришёл отобедать судьбой.
— Наташенька, — прищурилась свекровь, — ты, главное, не нервничай. Всё решит суд. Как положено.
— А вы, главное, не ври. Всё остальное — приложится, — кивнула Наталья и прошла мимо.
Судья оказался молодой, с глазами человека, у которого уже три разводных заседания и два наследства до обеда. Он читал документы быстро, как будто искал место, где эта история сломалась. А она сломалась давно. Где-то между «я тебя люблю» и «подай мне соль, и не забудь оплатить ипотеку».
— Истец утверждает, — начал судья, — что квартира была приобретена в браке, но фактически принадлежит обеим сторонам. Ответчик утверждает обратное. Переходим к опросу.
— Уважаемый суд, — начала Раиса Петровна, поджав губы, — я всю жизнь работала, помогала детям, и теперь не могу смотреть, как мой сын остался без жилья, а бывшая жена живёт в условиях, которые были созданы усилиями всей семьи.
— Простите, — перебила Наталья, — у меня уточнение. Где вы были, когда я одна платила за ипотеку, таскала коляску на шестой этаж и кормила сына гречкой на воде? Я, может, и не строитель «условий», но точно — единственный спонсор этой однушки.
— Вы оскорбляете мать моего сына! — взвилась Раиса.
— А вы — мою честь. Так что давайте без поэм. Документы у меня есть.
И она выложила: платежки, банковские справки, чеки. Судья листал, кивал.
— Здесь указано, что все платежи по ипотеке после 2019 года — исключительно на вас, Наталья Олеговна. Подтверждаете?
— Да.
— А муж?
— Муж в этот момент лежал лицом в салат с какой-то блондинкой в Анапе. Кредит он, увы, не оформлял.
Раиса зашипела. Как чайник. Или змея.
— Я требую учесть интересы внука! — выкрикнула она. — Мальчику нужна стабильность!
— Согласна, — кивнула Наталья. — И именно поэтому я не пускаю его жить туда, где мама и бабушка делят стены. Пусть уж лучше с тараканами, но без крика «Ты всегда была неблагодарной!».
Судья поднял бровь.
— Хорошо. Суд рассмотрит обстоятельства. Заседание окончено. Решение будет через три дня.
Но Наталья знала: будет не три дня, а вечность. Эти 72 часа она ходила по квартире, как зверь. Чистила ванну зубной щёткой, мыла окна в 11 вечера, пересортировала документы четыре раза. Она даже пересмотрела фото с Сергеем. Улыбки. Свадьба. Пустые обещания. На одном снимке он держал её за плечи — крепко, как собственность.
— А ведь я тогда думала: любит... А он просто метил территорию.
На третий день — тишина. Четвёртый — звонок. Юрист.
— Поздравляю. Вы выиграли. Суд отказал в иске. Квартира остаётся за вами. Решение окончательное. Обжалованию не подлежит.
Наталья стояла, прислонясь к холодильнику. Сердце билось так, будто отрабатывало концерт. Она не смеялась. Не плакала. Просто стояла и повторяла про себя: "осталась. осталась. осталась..."
Вечером кто-то позвонил. Она открыла — на пороге стояла Раиса Петровна.
— Я не за квартирой, — тихо сказала она. — Я... за Егоркой.
— Его сейчас нет. И вообще... я не уверена, что вам стоит с ним видеться. После всего.
— Он мой внук, Наташа. А ты — мать. Невестка уже бывшая. Но мать — навсегда. Дай мне его видеть. Я... не буду лезть. Не буду судиться. Я проиграла. И, кажется, не только квартиру...
Наталья смотрела на неё долго. Взгляд был жёстким, но внутри... внутри было что-то ещё. Может быть, жалость. Может — просто усталость.
— Раз в месяц. При мне. И без тёть Люд, опеки и «липово обеспокоенных соседей». Один шаг в сторону — и всё. Поняли?
— Поняла.
— Тогда приходите в субботу. В пять. С пряниками. Только свежими. Если уж вы хотите опять играть в бабушку.
Раиса Петровна развернулась и пошла. Медленно, осторожно. Как человек, у которого под ногами не земля — а лёд.
Наталья закрыла дверь. Прислонилась к ней спиной. Посмотрела на потолок. И вдруг... засмеялась. Громко. До слёз. До икоты. До истерики.
— Я осталась. Я. Осталась.
Финал.