Он пришёл к ней не в первый раз, но впервые — в утро. До этого их встречи были вечерними, с предвкушением, вином, раскрепощёнными коленями и полунамёками. Они умели обходиться без слов и так же умело притворялись, что утром не существует. Ни для них, ни для зеркала в прихожей, которое по вечерам отражало разве что страсть. А утром... утро всегда приходило без предупреждения и с особым пристрастием к подробностям. Она открыла ему в домашнем. Без макияжа. С волосами, собранными абы как. Её халат был из того нежного, почти прозрачного, в котором не прячутся, а живут. Он улыбнулся, хотя внутри что-то кольнуло: в её утренней простоте было больше дерзости, чем в любом нижнем белье. Ему показалось, что это ловушка. Та, в которой не ловят мужчин — их заставляют увидеть себя. В коридоре он краем глаза поймал отражение. И оно его не порадовало. Ночь выдалась жаркой, но не в смысле секса. Он спал плохо, вертелся, анализировал. Впервые за долгое время. И лицо в зеркале не скрыло следов этого анализа: носогубные складки глубже, чем он привык, взгляд не хищный, а какой-то домашний. И, что хуже всего, у него под глазом была крошечная, но вполне наглая морщина. Она появилась, пока он не смотрел. Он прошёл на кухню. Она молча налила ему кофе. Они сидели друг напротив друга, как пара, которая давно знает, что слова не спасают. Спасает что-то другое. Например, запах кофе. Или жар от колена, касающегося колена. Или зеркало в столовой, которое отражает их как картину — не романтичную, но реалистичную. Она потом спросит, почему он весь день такой задумчивый. Он соврёт — работа, дедлайн, пробки. Но на самом деле всё было проще. Его добил утренний эпизод: он вымыл руки в ванной, поднял голову — и не узнал себя. То есть узнал, но как будто не до конца. В отражении был мужчина, который мог бы быть хорошим. Но он так долго играл роль «временного», что теперь не знал, как выглядеть постоянным. Зеркало не предложило компромисса. Оно не шепнуло «всё нормально», не пригладило волос, не убрало лишние сантиметры. Оно показало правду. И он понял: дело не в возрасте, не в усталости и даже не в ней. Дело в том, что он всё время хотел нравиться. Женщинам, прохожим, случайным девушкам из бара. И теперь, стоя перед зеркалом, он увидел не мужчину, которому можно позавидовать, а мужчину, которому самому с собой скучно.
Вечером она снова была в халате. Но теперь — чуть ближе, чуть мягче, чуть больше на своей территории. Он попытался пошутить, мол, не надоело ли ей быть такой кинематографичной с утра и до ночи. Она улыбнулась: «Я просто не вру себе. Вот и всё». Он снова взглянул в зеркало. И понял, что врать себе — это и было его хобби. До неё. До её честного взгляда, до её неидеального макияжа, до её тела, которое не просилось на пьедестал, но было на нём просто потому, что не притворялось. Они занялись любовью. На полу, с открытым окном, под уставшее солнце. И в зеркале он впервые увидел, как она смотрит на него. Без оценки. Без «ты должен». Без фильтра. После он встал, подошёл к зеркалу и медленно провёл пальцами по стеклу. В нём был он. Уязвимый. Честный. Не супергерой, не кавалер. Мужчина, у которого впервые в жизни появился шанс стать кем-то настоящим. Она подошла сзади, обняла его, и он не оттолкнул. Не потому, что это было приятно. А потому, что впервые захотел видеть себя в этом отражении — не один.
Позже он снова пришёл — уже с зубной щёткой. И она ничего не сказала. Просто показала ему пустой ящик в ванной. Он понял намёк. А зеркало, как обычно, молчало. Но в тот день оно отразило не одиночество. Оно отразило начало. Без фильтров. Без декораций. Без иллюзий.
Он больше не хотел его разбивать.