Ушёл в себя и не вернулся
- Привет! - говорю я, когда слышу, как хлопает входная дверь.
Тишина.
- Максим, привет! - повторяю громче.
- Угу, - доносится из коридора, и я слышу шаги к его комнате.
- Как день прошёл?
- Нормально.
- Ты поел?
- Ща поем.
И всё. Дверь в его комнату закрывается с тем глухим звуком, который я уже выучила наизусть. Не хлопает, нет. Просто аккуратно закрывает. Но в этом аккуратном закрывании есть что-то окончательное. Как точка в конце предложения, которое больше не обсуждается.
Я стою на кухне с половником в руке и понимаю - наш сегодняшний разговор закончен. Четыре слова от него, включая «угу». Это новый рекорд.
Помню, как он в семь лет приходил из школы и не мог остановиться. Рассказывал про каждую перемену, про то, что ели в столовой, кто с кем поссорился, кто что сказал учительнице. Я иногда даже уставала от этого потока информации, думала, ну хоть немного помолчи.
Будь осторожна в своих желаниях.
Максиму сейчас пятнадцать. Он выше меня на голову, носит мои толстовки, которые на нём сидят впору, и разговаривает со мной так, будто я сантехник, пришедший починить кран. Вежливо, но отстранённо.
Ужин я всё равно готовлю на двоих. По привычке. Ставлю его тарелку на стол, и она стоит там до вечера. Потом Макс выходит на кухню, в наушниках, естественно - берёт что-то из холодильника, греет в микроволновке и уносит к себе.
Иногда я специально сижу на кухне в это время. Надеюсь, что он снимет наушники, сядет рядом, скажет что-нибудь человеческое. Но он только кивает мне, как знакомому в лифте, и исчезает.
А я убираю его нетронутую тарелку и думаю, зачем готовлю? Кому показываю заботу?
Вчера не выдержала. Постучала в дверь его комнаты:
- Макс, можно войти?
- Ну заходи.
Захожу. Он лежит на кровати с телефоном. На экране какое-то видео, я не понимаю что. Звук в наушниках, но иногда он фыркает от смеха.
- Что смотришь?
- Да так, фигню, - не поднимая глаз.
- Можешь показать?
- Ты всё равно не поймёшь.
Вот это «ты всё равно не поймёшь» - как пощёчина. Я что, совсем уже древняя? Мне сорок лет, а не семьдесят. Я тоже пользуюсь интернетом, смотрю фильмы, читаю новости. Но в его глазах я, видимо, динозавр, который не способен понять современный юмор.
- Макс, давай поговорим.
- О чём? - он наконец поднял на меня глаза. И в них была такая скука, будто я предложила ему перебирать крупу.
- Ну, как дела, что тебя беспокоит, о чём думаешь.
- Всё нормально. Ничего не беспокоит. Думаю о всякой ерунде.
- А в школе как?
- Нормально.
- Друзья как?
- Тоже нормально.
Я сдалась. Поняла, что просто силой вытягиваю из него каждое слово.
- Ладно, не буду мешать.
- Окей, - он уже снова смотрел в телефон.
Рано утром, когда уходила, краем глаза увидела, что под его дверью пробивается свет. В час ночи свет тоже ещё горел. И два. Не знаю, во сколько он засыпает. И с кем общается до глубокой ночи.
А помню, как он лет в пять не мог заснуть без моей сказки. Я садилась на край его кровати, он брал мою руку в свои маленькие ладошки и говорил: «Мама, расскажи про принцессу, которая умела говорить с животными». И я рассказывала, а он засыпал, не отпуская мою руку.
Теперь моя рука ему не нужна. Как и мои сказки. Как и я сама, если честно.
Наш разговор состоялся в мессенджере
Позавчера случилось что-то совсем дикое. Я написала своему сыну в Telegram'е.
Да, мы живём в одной квартире, но я написала ему сообщение в мессенджере. Потому что устала ловить его между комнатой и ванной, устала говорить с его затылком, пока он что-то листает в телефоне.
"Макс, ты сегодня будешь ужинать дома?"
Ответил через полчаса: "Нет".
"А где будешь?"
"У Артёма".
"До которого часа?"
"Не знаю".
Я набрала длинное сообщение про то, что волнуюсь, что хочу знать, где мой ребёнок, что это нормально для матери. Потом удалила и написала коротко:
"Хорошо. Только напиши, когда будешь идти домой".
"Ок".
Ответил в половине двенадцатого ночи: "Иду домой".
И всё. Это был наш самый длинный разговор за неделю. В письменном виде.
Я сижу и думаю — что со мной не так? Почему мой собственный сын общается со мной, как со службой такси? Вежливо сообщает пункт назначения и время прибытия.
А может, дело не в нём, а во мне? Может, я давлю? Требую слишком много внимания? Но я же не требую - я прошу. Прошу элементарного человеческого общения с собственным ребёнком.
Рассказала подруге Свете. Она говорит:
- Ир, да это возраст. Мой Петька в четырнадцать тоже был как чужой. А сейчас нормальный парень, общается.
- А сколько это длилось?
- Да года два, наверное. Может, три.
Три года молчания. Три года жить в одной квартире с человеком, который тебя избегает. Я не переживу.
А муж вообще не понимает проблемы:
- Лен, ну что ты к нему пристаёшь? Парень растёт, ему нужно личное пространство.
- Личное пространство - это одно. А полное игнорирование матери - другое.
- Да не игнорирует он тебя. Просто не болтливый.
Не болтливый! Максим в детстве был самым болтливым ребёнком в мире. Он мог час рассказывать мне про мультфильм, который посмотрел. Показывал каждый рисунок из садика. Когда мы шли в магазин, он комментировал всё, что видел на улице.
- Мама, смотри, какая смешная собачка!
- Мама, а почему дядя такой грустный?
- Мама, а давай купим мороженое и поделим пополам!
Он делился со мной всем. Своими мыслями, впечатлениями, фантазиями. Я была центром его мира.
А теперь я даже не знаю, какую музыку он слушает. Какие фильмы смотрит. О чём думает, когда сидит, уставившись в телефон.
Вчера попробовала подойти по-другому. Он сидел на кухне, ел мою запеканку (молча, естественно), и я села напротив:
- Макс, а покажи мне что-нибудь смешное из того, что ты смотришь.
Он поднял на меня удивлённые глаза:
- Зачем?
- Ну, хочу понять, что тебя веселит. Может, мне тоже понравится.
- Мам, ты не поймёшь. Это не твоё.
- А откуда ты знаешь? Может, я не такая древняя, как тебе кажется?
Он вздохнул, покрутил телефон в руках и показал мне какое-то видео. Парень что-то быстро говорил на английском, махал руками, корчил рожи. Я не поняла ни слова.
- Смешно, - сказала я, хотя мне было совсем не смешно.
- Видишь? - Макс убрал телефон. - Я же говорил, что не поймёшь.
И я поняла - он прав. Между нами теперь не просто возрастная разница. Между нами разные языки, разные миры, разные способы понимать, что смешно, а что нет.
Но самое обидное - он даже не пытается построить мостик между нашими мирами. Просто: «Ты не поймёшь» - и закрывается.
А я остаюсь за бортом его жизни и гадаю — когда я стала ему чужой?
Пропасть между нами
Знаете, что меня больше всего убивает? Он живёт своей настоящей жизнью прямо здесь, в соседней комнате. Смеётся, с кем-то разговаривает, кому-то что-то рассказывает. Но не мне.
Вчера вечером сидела на кухне, делала какие-то свои дела. И слышу - он хохочет. Так заразительно, от души. Давно его таким не слышала. Подумала, зайду, спрошу, что его так рассмешило. Может, поделится.
Постучала. Заглянула. Он в наушниках, с кем-то по видеосвязи разговаривает.
- Серьёзно, чувак, я думал, что помру от смеха! - говорит он в камеру телефона, и глаза у него горят.
Увидел меня, сразу изменился в лице:
- Мам, ну что?
- Да ничего, просто, ты так смеялся.
- А, это Артём тупые видосы показывает. Ничего особенного.
"Ничего особенного". А смеялся так, будто это было самое смешное в его жизни.
- Ладно, не буду мешать.
Он уже отвернулся к телефону:
- Извини, это мама зашла. Ну так о чём ты говорил?
И голос у него снова стал живым, заинтересованным. Для Артёма. Не для меня.
Я вышла и поняла - мне завидно. Мне завидно, что с тем мальчишкой, мой сын может так смеяться. Завидно, что друзья знают его лучше, чем я. Завидно, что все люди в его телефоне, важнее меня.
А ведь я его мать. Я девять месяцев носила его под сердцем. Я не спала ночами, когда у него резались зубки. Я водила его в садик, в школу, к врачам. Я покупала ему игрушки, читала книжки, учила завязывать шнурки.
И что теперь? Теперь я получаю от него меньше внимания, чем случайный прохожий на улице. С прохожими он хотя бы здоровается.
Позавчера он болел. Температура, насморк. Я принесла ему чай с малиной, таблетки, хотела поставить градусник. А он:
- Мам, не надо. Я сам справлюсь.
- Но ты же болеешь.
- Я не маленький.
Не маленький. В пятнадцать лет он, конечно, не маленький. Но он всё ещё мой ребёнок! И когда мой ребёнок болеет, я хочу о нём заботиться. Это инстинкт, который нельзя выключить.
Но ему моя забота не нужна. Ему ничего от меня не нужно, кроме денег на карманные расходы и чтобы я его не трогала.
А я сижу на кухне и слушаю, как он кашляет в своей комнате. И не могу помочь. Потому что он не разрешает.
В детстве, когда он болел, ложился ко мне на кровать. Я гладила его по головке, рассказывала сказки, и он засыпал у меня на руках. А я смотрела на его личико и думала - как же я его люблю. Больше жизни.
Люблю до сих пор. Больше жизни. Но он этого не знает. Потому что мне не с кем этим поделиться.
Сегодня попробовала написать ему длинное сообщение. Про то, что скучаю по нашим разговорам. Что хочу знать, как у него дела. Что готова выслушать всё, что его волнует.
Написала и удалила. Потом написала заново. И снова удалила.
Боюсь показаться навязчивой. Боюсь, что он ещё больше отдалится.
Но больше всего боюсь, что уже слишком поздно. Что между нами выросла пропасть, которую не перешагнуть.
А он всё ещё живёт в соседней комнате. Дышит, смеётся. Но не со мной.
Как будто мы соседи по коммуналке, а не мать и сын.
Иногда стою у его двери и слышу - он кому-то что-то рассказывает. Голос живой, эмоциональный. И думаю, а ведь когда-то он так рассказывал мне. Про школу, про друзей, про свои планы.
Теперь я узнаю о его жизни из обрывков телефонных разговоров. Как посторонняя.
И самое страшное, он не замечает, что я страдаю. Или замечает, но ему всё равно.
Вчера на ужин сделала его любимые котлеты. Поставила на стол, позвала. Он пришёл, молча поел, сказал "спасибо" и ушёл.
Даже не спросил, почему котлеты. Раньше бы обрадовался, обнял меня, сказал: "Мам, ты лучшая!"
Теперь - просто "спасибо". Как официанту в кафе.
А я убираю со стола и думаю - может, хватит? Может, просто принять, что он вырос и больше не нуждается в матери?
Но не могу. Не могу смириться с тем, что мой сын стал мне чужим.
Не хочу быть просто поставщиком еды и денег на карманные расходы.
Хочу быть мамой. Его мамой.
Только не знаю, как.