Анна сидит на подоконнике, босыми ступнями уткнувшись в тёплый деревянный карниз, и смотрит в окно, где мелкий дождь будто специально стучит по стеклу в такт её дыханию. Она прижимает к груди кружку с уже остывшим чаем и не чувствует ни вкуса, ни тепла. Ей тридцать три. Семь лет брака. Семь лет надежд. И семь лет пустоты внутри.
Из ванной выходит Глеб — высокий, аккуратный, в белой футболке и тёмных спортивных штанах. Волосы уложены, лицо гладко выбрито. Всё, как всегда. Он словно сошёл с картинки. Но Анна уже давно перестала видеть в нём своего мужчину. В последние годы он стал словно фон — привычный, ровный, холодный.
— Ты опять не спала? — Глеб смотрит на неё мимоходом, завязывая шнурки на кроссовках.
Анна молчит. Только опускает глаза. Он знает, почему она не спит. Но делает вид, будто всё в порядке. Как всегда.
— У меня встреча в девять. Вернусь поздно, не готовь ужин. — Глеб берёт ключи и портфель, на ходу проверяя телефон, и исчезает за дверью. Ни поцелуя, ни взгляда. Только звук ключей и щелчок замка.
Она остаётся в тишине. За окном всё так же стучат капли, будто природа нарочно пытается заглушить её внутреннюю пустоту. Квартира кажется чужой, без запахов, без звуков, без смысла. На стенах — фотографии, на которых они ещё улыбаются. Но эти улыбки теперь как будто принадлежат другим людям.
Анна опускается на край дивана, обхватывает себя за плечи и закрывает глаза. В голове — рваные мысли. О том, что, может быть, всё это время она обманывала себя. Что строила дом на песке, где не было фундамента, только видимость. О том, что Глеб, возможно, никогда и не хотел быть с ней по-настоящему. Что для него она — удобный фон жизни, не партнёр, не женщина, с которой можно говорить по-настоящему, а скорее тень рядом, не мешающая, не задающая вопросов.
А ведь она мечтала. Она верила, что любовь всё выдержит. Что семья — это когда двое идут вместе, плечом к плечу. А теперь она понимает — все эти годы она словно цеплялась за него изо всех сил, надеясь, что он тоже удержит её. Только сейчас до неё доходит: он давно отпустил, а она всё это время жила в иллюзии, не замечая, как на самом деле одинока. Только она не хотела этого замечать.
В груди тяжело и пусто, словно что-то сжало изнутри и не отпускает. Она чувствует, как в теле накапливается боль, которую некуда деть, как будто всё внутри стало тугим и неподвижным. Она старается держаться — не разрыдаться, не позволить себе развалиться прямо на этом диване. Но внутри — всё выжжено. Ни слёз, ни сил, ни надежды. Только тишина и это обжигающее чувство потери — не кого-то, а самой себя, той, какой она когда-то была.
Анна всегда была сильной. Или казалась такой. С подросткового возраста она знала, чего хочет. Учёба, работа, семья. Всё по плану. Только в этом плане дети должны были быть ещё лет пять назад. А теперь врачи пожимают плечами, и каждый раз, когда она слышит слово «овуляция», ей хочется закричать. Потому что внутри неё что-то умирает. Снова и снова.
И самое страшное — она знает, что с ней всё в порядке. Её тело готово. Её душа рвётся. А он — Глеб — всегда отмахивался. «Не сейчас», «ещё рано», «давай немного подождём».
Анна вспоминает, как ещё два месяца назад она снова попыталась поговорить с ним. Аккуратно, мягко, без давления.
— Глеб, может, нам стоит сходить к врачу вместе? Просто провериться. Для спокойствия…
Он не дал ей договорить. Резко встал из-за стола, бросил салфетку.
— Я тебе что, ребёнок? Всё со мной нормально! Просто не время. Хватит мне каждый месяц выносить мозг! — он ушёл в спальню, громко закрыв за собой дверь.
Анна тогда сидела, глядя на нетронутую тарелку с салатом, и чувствовала, будто её просто вычеркнули. Как будто её присутствие не значило ничего. Не жена, не близкий человек — а кто-то, кто оказался не вовремя, не к месту. Кто раздражает, просто потому что находится рядом.
Она поднимается с подоконника, бросает холодную кружку в раковину.
День только начинается, а сил уже нет.
Через неделю Анна записывается в новую клинику. Она выбирает ту, что подальше от дома, где никто её не знает, где не будет ни сочувственных взглядов, ни вопросов. В приёмной пахнет лавандой и лекарствами. Она ждёт приём, листает пустой бланк анкеты и думает, что это её последний шанс. Ей нужно просто понять, есть ли ещё надежда.
Когда администратор называет её фамилию, Анна поднимается и входит в кабинет. И замирает. За столом сидит мужчина в белом халате. Он поднимает голову — и она узнаёт его сразу.
— Андрей? — голос её звучит тихо, почти по-детски.
Он смотрит на неё с тем же удивлением.
— Анна? Ты здесь? — он встаёт, откладывая папку в сторону. — Я и представить не мог, что встречу тебя именно так, в своём кабинете. Я только в этом месяце вернулся. Несколько лет жил и работал за границей — сначала Германия, потом Израиль. Всё время в движении. А потом понял, что устал. Захотелось вернуться туда, где всё знакомо — улицы, воздух, лица. Захотелось пустить корни. Быть дома не просто телом, а душой. Я решил начать заново здесь, в родном городе. Своё место. Своя земля. Как бы ни было трудно, но тут — моё место.
— Я даже представить не могла, что ты работаешь в этой клинике, — Анна опускает взгляд, чувствуя, как ей становится неловко и неожиданно тревожно.
Он предлагает ей сесть. Несколько секунд молчания. Потом профессиональный тон:
— Ну что же. Расскажешь, с чем пришла? Я ведь в первую очередь врач, и постараюсь быть для тебя максимально полезным. Можешь говорить со мной откровенно, как с профессионалом. Я выслушаю и помогу, чем смогу.
Анна немного мнётся, не зная, с чего начать. Улыбается натянуто и смотрит на его руки.
— Ну… в целом, у нас всё нормально. Работа у меня стабильная, у него тоже. Он последнее время часто с детьми проводит — у него же двое от первого брака. Ну, а я... в основном, дом-работа, работа-дом.
Андрей кивает, давая ей время.
— Знаешь, — продолжает она чуть тише, — я уже не помню, когда мы по-настоящему разговаривали. Он всё время занят. Я сначала думала — это временно. Потом стала винить себя. А потом просто... смирилась, наверное.
Она замолкает на секунду, но, почувствовав, что он просто слушает и не перебивает, не жалеет её, — она продолжает:
— Мы семь лет вместе. И всё это время я мечтаю о ребёнке. Ещё с детства, знаешь… — она улыбается уголками губ, чуть смущённо. — У нас в районе была бабушка-гадалка, она как-то сказала мне, что у меня будет двое — мальчик и девочка. Я тогда ей не особо поверила, но почему-то эти слова засели в моей голове. И с тех пор, я всегда представляла, как они бегают по дому, кричат, смеются. Я готовлю им завтрак, а потом мы всей семьёй едем в парк или на дачу. Мне казалось — это и есть счастье. Шумный дом, запах выпечки, игрушки в коридоре… Настоящая семья.
Она выдыхает и смотрит в сторону окна:
— А теперь мне тридцать три. И каждый год как будто отнимает у меня этот шанс. Я хожу по врачам, со мной всё в порядке. А он... он даже провериться не хочет. Говорит, что "всё со мной нормально". Только я больше не верю ему.
Андрей тихо вздыхает:
— Ну что же… Спасибо, что рассказала. Понимаю, что тяжело всё это вытаскивать наружу, особенно перед человеком, которого ты знаешь не первый год. Но, я тебя очень хорошо понимаю. Мне ведь уже сорок один. И я тоже когда-то думал, что в этом возрасте буду с ребёнком за руку гулять. А вышло, что уже помог сотням малышей появиться на свет, а своих у меня пока нет. Вот такой парадокс. Жизнь — она странно разворачивается. Мы вроде бы всё планируем, а в итоге всё идёт как-то… не по сценарию.
Он замолкает, будто сам удивляется, что сказал это вслух. Потом мягко добавляет:
— Но ничего. Главное — идти вперёд. И раз ты пришла, значит, будем искать, что можно сделать. Спокойно, шаг за шагом.
Он делает короткую паузу и добавляет:
— Мы начнём с простого. Посмотрим анализы, обследования. Не спеши. Главное — ты не одна. Я рядом, как врач. И не только.
В выходные Анна проводит день с Глебом. Он неожиданно ласков. Обнимает её за плечи, целует в висок, улыбается широко, как раньше. За завтраком смотрит на неё тепло и вдруг говорит:
— Знаешь, я тут подумал… Нам ведь и так хорошо. Мы живём спокойно, у нас всё есть. Разве нам обязательно кто-то ещё для счастья?
Анна застывает с чашкой в руках. Она хотела рассказать, что ходила в клинику. Что снова начала обследования. Что встретила там Андрея. Но слова так и не срываются с губ. Что-то внутри тормозит. Страх? Неловкость? Может, чувство вины?
"Почему я не сказала? — думает она позже. — Это ведь просто врач. Просто приём. В этом нет ничего особенного, наверное".
В понедельник она снова идёт в клинику. Андрей встречает её в холле, кивает приветственно и провожает в кабинет. Они говорят о результатах анализов. Всё в норме. Она здорова. Он объясняет, какие ещё шаги предстоят. Говорит спокойно, подробно, как врач, а не её друг. Но в его голосе звучит что-то тёплое, человеческое, что делает этот разговор легче и ближе.
— А ты не думала поговорить с Глебом ещё раз? — спрашивает он, когда они заканчивают обсуждение очередного этапа.
Анна кивает неопределённо:
— Думала. Просто… не знаю, как. Он либо уходит от разговора, либо раздражается.
А вечером она всё-таки решается. Она хочет, чтобы этот разговор был важным, но не тяжёлым, чтобы он прошёл с уважением и теплом. Она готовит ужин — его любимую пасту с запечёнными овощами, расставляет свечи, наводит порядок в гостиной. Потом долго стоит у зеркала, выбирая наряд. В итоге надевает облегающее тёмно-синее платье с открытыми плечами — то самое, которое он всегда называл «шикарным». Оно подчёркивает её талию, красиво ложится по фигуре, делает её моложе, ярче. Волосы слегка подкручены, лёгкий макияж, его любимые духи.
Когда Глеб заходит в дом, он останавливается в дверях, глядя на неё.
— Ну надо же… Вот это встреча. Как будто снова та юная, беззаботная девчонка, которую я повстречал когда-то, — он улыбается, снимая пальто. — Ты у меня и умница, и красавица. Когда ты вот такая, я заново в тебя влюбляюсь, честно.
— У нас что-то вроде свидания сегодня? — смеётся он, ставя портфель у двери.
Они садятся за стол. Глеб наливает вино, они чокаются. Он тянется к её руке, улыбается, смотрит на неё с теплотой и предвкушением. Его голос становится чуть ниже, мягче:
— Ты сегодня такая… Я прям не ожидал. Всё напоминает наш первый год. У тебя глаза сияют, платье просто… с ума сойти. Ужин, свечи... Ты меня так дразнишь, Анют. У нас будет особенный вечер, да?
Анна улыбается сдержанно. Она не хочет ломать его настроение, но знает — нужно говорить. Она мягко убирает ладонь и чуть опускает глаза.
— Глеб, я хочу поговорить.
Он откидывается на спинку стула, слегка хмурится:
— Опять про это?
— Потому что… — она вздыхает, осторожно подбирая слова. — Мне это правда важно, Глеб. Я не хочу давить, просто прошу — услышь меня. Я не хочу ссор, правда. Просто... я всё ещё верю, что у нас может получиться. Что мы сможем пройти это вместе. Не замалчивать, не отмахиваться, а попробовать. По-настоящему, вдвоём. — Я ходила в клинику. Просто на консультацию. Я встретила там Андрея. Он там работает репродуктологом.
Глеб резко меняется в лице. Мгновенно. Словно маска упала с его лица.
— Ты с ума сошла? Ты обсуждаешь это с моими друзьями?! — он кричит, вскакивая со стула. — С Андреем?! Да ты вообще понимаешь, что ты творишь?
— Я не обсуждаю. Я искала помощи. Я не обвиняю тебя. Я просто… не хочу больше ждать, терять время.
— Я тебе сказал уже сто раз — мне это не нужно! — он швыряет салфетку на стол. — Меня всё устраивает! Ты не понимаешь? Это всё — твои фантазии, твои проблемы!
Он в ярости хватает тарелку с недоеденной пастой и с грохотом швыряет её в раковину. Стекло разлетается. Бокал падает со стола, вино проливается по скатерти. Он хватает вазу со свечами и роняет её на пол. Ужин, платье, весь этот вечер — всё рушится в секунды.
Анна стоит, прижав руки к груди. Она не может поверить, что это происходит. Он не просто кричит. Он не сдерживается, он вышел из себя и крушит их квартиру.
— Всё, хватит, — тихо говорит она и отходит к двери. — Я не могу так больше.
Она хватает пальто с вешалки, сумку и выходит, даже не оглянувшись. Глеб кричит ей вслед, но она уже не слышит.
Анна садится в машину и просто едет. Куда — не знает. В окне текут огни улиц, в груди всё ещё дрожит от звука его крика, от разбитой посуды, от его ярости. Её пальцы сжимают руль, но глаза щиплет — и она уже не сдерживается. Горло перехватывает, лицо заливают слёзы.
Она включает аварийку, останавливается у обочины. Рука дрожит, когда она разблокирывает телефон. На экране — имя Андрея. Она долго смотрит, потом нажимает вызов.
— Ты сейчас в клинике? — голос хриплый, еле сдержанный.
— Нет, я уже дома, — отвечает он. — Анна? Что случилось, ты плачешь?
В ответ — тишина и её еле слышный всхлип. Он сразу настораживается.
— С тобой всё в порядке? Где ты сейчас?
— Я не знаю… Просто еду, куда глаза глядят. Не могла там остаться больше, с ним. Мне плохо.
— Послушай, давай так: я пришлю тебе адрес. Приезжай ко мне. Всё нормально. Мы всё обсудим, ты не одна.
Через пару секунд ей приходит сообщение. Она вытирает лицо рукавом, вбивает адрес в навигатор и, не раздумывая, поворачивает в нужную сторону. Она не знает, что скажет ему. Но знает точно — сейчас ей нужно именно туда.
Андрей открывает дверь почти сразу, будто ждал звонка. Он в тёмной футболке и мягких домашних брюках, с тёплым, понимающим взглядом, в котором сквозила лёгкая тревога.
— Проходи, — тихо говорит он. — Снимай пальто, я сейчас принесу чай.
Анна заходит внутрь. Квартира встречает тишиной. Свет тёплый, приглушённый. Всё очень просто и аккуратно. Светлая мебель, книги на полке, мягкий светильник в углу. Обстановка неброская, но со вкусом — видно, что в доме живёт человек с характером, которому важно спокойствие и порядок. Всё чисто, организованно, с ощущением уюта и стиля. Холостяцкое, но тёплое пространство.
— У тебя очень уютно, — говорит она, разуваясь, оглядываясь по сторонам. — Спокойно и со вкусом. Прямо как ты.
Он улыбается краем губ.
— Я тут недавно. Потихоньку обживаюсь. Пока живу, как в гостинице, но руки дойдут и наведу тут красоту.
Они садятся в гостиной. Андрей ставит перед ней кружку с чаем. Сам садится напротив, чуть наклоняется вперёд.
— Расскажи, что произошло?
Анна сначала молчит. Смотрит на чашку. Потом на его лицо. И что-то в ней словно ломается.
— Он… он кричал на меня. Бросал вещи. Разбил тарелки. Как будто я враг ему. — Анна опускает взгляд, губы дрожат. — Я просто хотела, чтобы он услышал меня. Чтобы понял, как это для меня важно.
Она замирает на секунду, потом закрывает лицо руками. Слёзы снова подступают, и она начинает плакать по-настоящему — как ребёнок, всхлипывая, жалуясь, почти шепча в пустоту. Андрей смотрит на неё, и сердце у него сжимается. В этом её беспомощном, ранимом состоянии есть что-то такое хрупкое, что ему хочется обнять её, защитить, укрыть от всего мира. Она кажется ему не просто женщиной — живым, настоящим, уставшим человеком, которому очень больно и одиноко.
— Я просто хотела быть матерью. Вот и всё. Я столько лет надеялась, ждала, терпела. А он будто живёт рядом, но в своей, какой-то отдельной жизни. Как будто мои желания — это капризы. Я бьюсь за мечту о семье, а он всё время гасит её. Я уже не знаю, люблю ли я его… или просто держусь за идею, что у нас должна быть семья. А у самой внутри — пусто. Я так устала быть одна в этом всём, в одиночку биться за нас.
Он не перебивает. Просто смотрит на неё — и чувствует, как внутри поднимается волна. Он сам не ожидал, что его так накроет. Порыв возникает почти без участия разума — просто хочется быть рядом, поддержать, не дать ей сломаться. И прежде чем он успевает осмыслить, что делает, он просто тянется к ней — легко, почти машинально — и накрывает её ладонь своей. Они ведь сидят рядом, и этот жест — не преодоление расстояния, а движение души, желание быть рядом именно в этот момент. Она вздрагивает — от тепла, от этого простого жеста. Потом пересаживается ближе, и он, не думая, обнимает её. Плотно, надёжно. Она утыкается лбом ему в грудь и наконец плачет по-настоящему. Без стыда. Глубоко, прерывисто.
Он гладит её по спине, по волосам, прижимает ближе. Как будто держит не женщину, а разбитого ребёнка. И в какой-то момент замечает, как у него внутри что-то тоже обрывается.
Она долго плачет. Потом затихает. Его рука остаётся на её плече. Она чуть приподнимается и смотрит на него — взгляд усталый, но спокойный, как будто тяжесть с души ушла. В её глазах — искренность, уязвимость и тихое принятие происходящего.
— Прости, — шепчет она. — Я не должна была вот так внезапно появляться. Просто... всё это слишком. Я так устала. Я не знала, куда ещё идти.
— Не надо извиняться. Я рад, что ты приехала.
Она вздыхает, отводит взгляд. И вдруг, начинает говорить неуверенно:
— Андрей… я не знаю, можно ли так говорить, но… ты же знаешь, я всегда мечтала стать мамой. И сейчас, после всего… я чувствую, что у меня почти нет времени. И я подумала… вдруг ты…
Он смотрит на неё непонимающе. Она отворачивается, замолкает. Но потом выдыхает и говорит, прямо:
— Ты мог бы мне помочь? Просто… помочь мне стать матерью.
Он застывает. Несколько секунд просто молчит. Потом садится прямо, убирает руку с её плеча.
— Анна… ты серьёзно? Это же… ты понимаешь, о чём просишь? Я — друг твоего мужа. Это… неправильно. Так нельзя.
Она кивает, поспешно вытирая слёзы.
— Я знаю, прости, забудь. Я не должна была. Я уйду. — Она уже встаёт, берёт сумку.
— Подожди, — тихо говорит он, вставая. — Не уходи.
Он стоит прямо перед ней. Смотрит ей в глаза. Она растерянная, побледневшая, с красными глазами. Он тянется к её лицу, гладит щеку. Потом — касается губами её лба. И в этом прикосновении — всё, что он годами не позволял себе чувствовать.
Он обнимает её. Её руки сами тянутся к нему. Он целует её, крепко, жадно, но бережно. Она замирает на миг, а потом отвечает. Всё остальное происходит без слов.
Когда всё заканчивается, они лежат рядом в тишине. Он обнимает её, держит руку на её плече. Оба немного растерянные, тихие. Как будто не до конца понимают, что теперь делать и как говорить друг с другом.
Он первым нарушает молчание, усмехается слегка:
— Если бы кто-то неделю назад сказал мне, что ты окажешься у меня дома вот так… — он качает головой. — Я бы не поверил.
Анна улыбается едва заметно, уткнувшись в его грудь.
— Прости, что поставила тебя в такое неловкое положение. Я даже не знаю, к чему всё это приведёт.
Он поворачивает голову к ней, мягко касается её волос:
— Можешь не извиняться. Честно, я, сотню раз мечтал об этом. И если я это сделал — значит, я действительно этого хотел, это точно не одолжение тебе.
Они замолкают. Но в этой тишине — уже нет неловкости. Только тепло и хрупкая, но настоящая близость.
На следующее утро Анна просыпается рано. В квартире Андрея тихо. Он встал раньше, чтобы не будить её, и ушёл на работу. На подоконнике она находит записку: «Завтрак в холодильнике. Если хочешь — оставайся, ключ под ковриком». Она улыбается, но внутри всё смешано: тепло, тревога, неизвестность.
Ближе к полудню ей звонит Глеб. Она долго смотрит на экран, потом всё же берёт трубку.
— Алло?
— Анна, ты где? — голос у него ровный, но сдержанный. — Вернись домой. Не сходи с ума.
— Я у подруги. Побуду тут. Завтра приеду.
Он что-то бурчит себе под нос, но бросает трубку.
На следующий день Глеб встречает её дома с необычной мягкостью. Цветы, ласковый голос, обнимет за плечи, шутит. Говорит, что вспылил, был не прав, что сожалеет. Несколько дней он старается быть внимательным: приносит кофе в постель, готовит ужин, зовёт прогуляться. Но внутри Анны — пустота. Она смотрит на него, словно через прозрачную стену, — видит лицо, слышит голос, но не чувствует ничего, кроме холода и отрешённости.
Проходит две с половиной недели. Утром ей становится дурно. Тошнота, головокружение. Сначала она списывает на усталость, потом — на нервы. Но одна невообразимая мысль начинает свербеть внутри.
Она покупает тест. Делает его — и замирает. Две полоски.
Анна сидит на краю ванны, сжимая в руке тест. Её сердце стучит громко, в голове — шум. Семь лет они с Глебом безуспешно пытались. Лечение, процедуры, надежды, слёзы. И вот теперь, после семи лет попыток, всё случается сразу. Не с мужем. С Андреем. И от этого у неё перехватывает дыхание — слишком внезапно, слишком невероятно, она не была готова к такому повороту.
Она не может поверить. В голове не укладывается: столько лет ожиданий — и вдруг всё сбывается вот так. Это словно удар — и одновременно прозрение.
Она покупает ещё три теста. Все подтверждают одно и то же. Но Андрею пока не звонит. Ей нужно всё осознать. В голове клубок: страх, растерянность, тихая, почти робкая радость.
Поздним вечером, уже ближе к ночи, она засыпает на диване. Тесты лежат в ящике ванной комнаты. Глеб заходит в ванную, собираясь почистить зубы. И находит их.
Хлопает дверцей, выходит в гостиную, включает свет.
— Это что?! — голос его резкий, срывающийся.
Анна просыпается, вскакивает. Смотрит на него сонными глазами.
— Что?
Он трясёт рукой с тестами:
— Ты беременна, от кого? Что это значит, Анна?
— Почему ты кричишь? Почему сразу обвиняешь меня? Почему думаешь, что это не твой ребёнок?
Он замирает, на миг кажется растерянным. А потом, будто теряя контроль, нервно выкрикивает:
— Потому что я не могу иметь детей! Потому что я сделал вазэктомию десять лет назад! Я тогда понял, что не хочу больше иметь детей... А потом — ты появилась, и я не знал, как сказать. Я любил тебя, и боялся, что ты уйдёшь. И всё откладывал, надеясь, что как-нибудь обойдётся. Понимаешь?!
Он тяжело дышит, смотрит на неё, осознавая, что проговорился. Повисает тяжёлая пауза.
Анна смотрит на него как на чужого. В её голове — пустота. Он стоит перед ней, её муж, но сейчас она впервые замечает, насколько он ей чужой. Ей не даёт покоя не только то, что он скрыл правду, а то, как спокойно он произнёс всё это. Как будто ему всё равно. Как будто эта беременность — просто досадное недоразумение.
В этот момент она начинает видеть всё яснее: у них нет близости. Никакой связи, кроме штампа в паспорте. Никакой душевной близости, только привычка. Два человека, идущие в разные стороны, смотрящие на жизнь по-разному. И вдруг приходит чувство, что между ними давно ничего нет — просто она раньше не хотела этого видеть.
— Ты знал… Всё это время ты знал. Я мечтала о детях. Ещё до свадьбы я тебе говорила, что это важно для меня.
Он молчит. Потом говорит грубо:
— Ты пошла и сделала это за моей спиной. Искусственное оплодотворение? Кто донор? Или ты просто переспала с кем-то?
— Я не собираюсь с тобой обсуждать это в таком тоне.
Он вдруг оседает на диван, устало тянет руки к вискам. Долгая пауза. Потом он выдыхает:
— Ладно, ладно. Раз уж так вышло. Если ты это сделала — я смогу тебя простить. Мы всё уладим. Будем растить ребёнка, как будто он мой.
Анна смотрит на него молча. И впервые в жизни понимает: теперь всё иначе. Теперь она сама будет решать, как дальше жить.
Андрей тем временем сидит в кабинете, смотрит в экран, но не видит текста. Мысли не дают покоя. Он пару раз звонил Анне — но она не ответила. Каждый раз, когда она не брала трубку, он чувствовал, как внутри всё сжимается. Ему было больно. Он не знал, то ли она жалеет, то ли просто не хочет его больше видеть. Эти мысли терзали его, он пытался сохранить спокойствие, но с каждой минутой становилось только тяжелее. И он решил: что даст ей время. Может, она жалеет. Может, для неё всё это было порывом, минутной слабостью. А для него — это было нечто большее. Он любит её, уже давно. С тех пор, как они только познакомились. Но тогда она была с Глебом, его другом. А теперь всё стало слишком сложным.
В дверь кабинета стучат. Секретарь сообщает, что к нему пришёл Глеб.
— Привет, друг. Извини, что так. Мне надо поговорить. Больше не с кем.
Они идут в кафе рядом с клиникой. Садятся за столик в углу.
— Ты же знаешь, у нас с Анной были проблемы. Всё эти годы. Ну, ты знаешь, о чём я. Но, оказывается, она решила всё за моей спиной. Сделала себе искусственное оплодотворение. И теперь беременна. Не говорит кто донор. Уехала на свою старую квартиру, не разговаривает со мной.
Андрей замирает.
— Что? Ты уверен? Она, она беременна?
— Да. Я нашёл тесты. А потом она сама подтвердила. Только не говорит, кто донор. Я в шоке, честно. Я думал, она не решится. А она вот так... Я до сих пор не понимаю, почему она так зациклилась на этом материнстве, совсем с ума сошла. И почему не сказала мне. Я же люблю её, правда. Просто… всё это слишком.
Андрей больше ничего не слышит. Он чувствует, как кровь стучит в висках. Она беременна. Это правда. Это не сон.
— Глеб, дай мне её адрес. Я должен… пожалуйста!
— Зачем тебе? — настораживается тот.
— Просто… мне нужно, пожалуйста!
Он едет к ней. Дорога кажется вечностью. Когда она открывает дверь, он видит её — в уютном домашнем свитере, с немного уставшим, но мягким лицом. Она замирает, увидев его.
— Привет…
— Это правда? — шепчет он. — Анна, ты беременна?
Она кивает, глаза наполняются слезами.
— Прости. Я не знала, как тебе сказать. Я не знала, как ты к этому отнесёшься. Я ничего от тебя не прошу. Ни помощи, ни обязательств. Ты мне ничего не должен. Я сама воспитаю этого ребёнка. А с Глебом… я разведусь. Я больше не хочу и не могу жить с человеком, который меня совершенно не понимает. Которому безразличны мои желания, мои чувства и вообще всё это.
Он подступает ближе и вдруг, с улыбкой, почти смеясь сквозь слёзы, обнимает её.
— Глупенькая, я ведь люблю тебя, уже давно. Я ни о чём не жалею. Ни на секунду. Я счастлив, что всё произошло именно так. Ты даже не представляешь, насколько я счастлив!
Он подхватывает и кружит её, как ребёнка, и она смеётся сквозь слёзы. Мир меняется. Впервые за долгое время — к лучшему.
Они остаются в тишине, сидя рядом. Его рука нежно гладит её, еще пока плоский живот.
Теперь всё будет по-другому: с этого дня начинается новая жизнь, которую они выбрали вместе. Они оба это чувствуют.