Инна стояла у окна своего нового, стильного офиса, пытаясь вдохнуть полной грудью. Наконец-то, собрав все силы, она ушла с ненавистной работы, где ее годами унижал начальник, и открыла свое маленькое ателье. Мечта, которую она лелеяла с детства, казалось, вот-вот осуществится. Но когда зазвонил телефон, мир вокруг нее снова сжался до размеров одной единственной фигуры – ее матери.
– Инночка, ты там как? – голос Ольги Семеновны был обманчиво мягким.
– Ну что, твое “ателье”? Много уже клиентов? Надеюсь, ты не сидишь там без дела, как в прошлый раз, когда ты хотела стать дизайнером, помнишь, сколько мы денег на ветер выбросили?
Инна почувствовала, как внутри нее поднимается привычная волна паники и стыда. Ее мать никогда не била ее, но слова ее были острыми, как бритвы. С детства, за любую ошибку, за любой промах, следовала порка словом. “Неумеха”, “бездарь”, “лентяйка”, “как ты вообще собираешься жить”. Мать никогда не хвалила, всегда находила недостатки, всегда сравнивала с другими, более “удачливыми” девочками.
– Мама, я только начала, клиенты есть, – тихо ответила Инна, стараясь не дрожать.
– Ну-ну, посмотрим, – протянула мать, – Ты ведь всегда была такая… бесхарактерная. Я тебе говорила, иди на юриста, перспективно, а ты – шить. Кому нужно твое шитье? Тебе самой надо работать над своей речью, ты говоришь неуверенно, как будто просишь милостыню. И вид у тебя какой-то затюканный. Ты же женщина, в конце концов!
Инна вспоминала, как в школе ее заставляли выступать перед классом, а мать потом критиковала каждое слово, каждый жест. Как она боялась отвечать у доски, потому что знала, что дома ее ждет “разбор полетов” за каждую ошибку. Этот страх парализовал ее. Он не отпускал ее и теперь.
Она не могла поверить в свой успех. Каждый раз, когда клиентка искренне благодарила ее за работу, Инна чувствовала себя так, будто обманывает ее. Она ожидала подвоха, готова была услышать: “Ну, вообще-то, это не очень…”, как говорила ее мать.
– Мама, я справлюсь, – сказала Инна, стараясь придать голосу твердости. – Это моя жизнь.
– Твоя жизнь, твоя. Только потом не говори, что я тебя не предупреждала, – ответила мать, и Инна почувствовала, как ее мама, словно пылесос, высосала из нее всю уверенность, оставив лишь выжженную пустыню.
Инна посмотрела на свое отражение. Она была красивой, талантливой женщиной, но в глазах ее застыла та самая “затюканная” девочка, которую ее мать так старательно формировала. Она понимала, что ее мать, возможно, никогда не хотела зла. Возможно, она сама была жертвой своего воспитания. Но это не облегчало боль. Молчание, которое Инна хранила долгие годы, не защитило ее. Оно лишь дало матери возможность бесконечно поливать ее ядовитыми словами, разрушая ее самоценность кирпичик за кирпичиком. И теперь, даже обретя независимость, Инна чувствовала, как тени прошлого преследуют ее, заставляя сомневаться в каждом своем шаге.