Кошелек или семья? Этот выбор для Алексея никогда не стоял. До сегодняшнего дня. Дня, когда родная кровь оказалась гуще совести, а материнская любовь превратилась в расчетливый прейскурант на его жизнь.
— Лёшенька, сынок, я тебя умоляю, — голос матери в телефонной трубке, Ларисы Викторовны, сочился вкрадчивой патокой, под которой Алексей уже давно научился различать стальные нотки приказа. — У отца опять сердце прихватило, врач сказал, нужны новые лекарства, импортные. А ты же знаешь, пенсии наши…
Алексей устало потер переносицу, глядя в панорамное окно своего офиса на сорок втором этаже. Москва внизу жила своей жизнью, переливаясь огнями и пробками, и казалась бесконечно далекой от маленького, душного мирка его родительской квартиры, где время, казалось, остановилось лет двадцать назад.
— Мам, я же вам на прошлой неделе переводил, — он старался, чтобы голос звучал ровно, без раздражения, которое колючим комом подкатывало к горлу. — Пятьдесят тысяч. Куда они делись?
— Ох, сынок, что ты за человек такой! — мгновенно обиделась Лариса Викторовна. — Куда-куда… На жизнь! Коммуналка, еда, отцу ботинки зимние купили, старые совсем развалились. А Толечке? Ты думаешь, твоему брату ничего не нужно? Ему тридцать пять лет, самый расцвет, а он в одной куртке третий год ходит! Неужели тебе не стыдно?
Алексей сжал челюсти. Толечка. Его младший брат, тридцатипятилетний «мальчик», который за свою жизнь не проработал ни на одном месте дольше трех месяцев. Анатолий был маминой гордостью и главной инвестицией. В него вкладывались все доступные средства, ему прощались все долги, его неудачи объяснялись «тонкой душевной организацией» и «поиском себя». Поиски, судя по всему, проходили исключительно на диване перед телевизором и в барах с сомнительными друзьями.
— Мама, у Толика есть руки и ноги. В его возрасте у меня уже был свой первый бизнес-проект, и я пахал по восемнадцать часов в сутки.
— Вот не надо сравнивать! — взвилась мать. — Тебе бог талант дал, хватку. А Толик… он другой, он ранимый. Его нельзя в эту грязь, в эту работу за копейки. Он достоин большего! А ты, как старший брат, обязан ему помочь! Раз уж твоя зарплата вчера пришла, немедленно отправь сто тысяч. Семьдесят нам с отцом, и тридцать — Толе. Иначе я тут совсем с ума сойду, да и остальные члены семьи тоже.
«Остальные члены семьи» — это отец, Игорь Васильевич, молчаливый и безвольный подкаблучник, давно смирившийся с ролью тени своей деятельной супруги, и сам Толик. Вот и вся семья. Семья, которая уже много лет жила за его, Алексея, счет.
— Хорошо, мам, я переведу, — сдался он, как и всегда. Спорить было бессмысленно. Это было все равно что биться головой о ватную стену: мягко, но безрезультатно, а в конце остаешься только с головной болью.
— Вот и умница, — тут же смягчилась Лариса Викторовна. — Я всегда знала, что на тебя можно положиться. Не то что некоторые…
Она повесила трубку, не спросив, как у него дела, не поинтересовавшись его здоровьем. Ей было неважно. Ей нужен был результат. Банковское уведомление на ее телефоне.
Алексей откинулся в кресле, чувствуя себя выжатым, как лимон. Ему было сорок. Успешный IT-специалист, руководитель отдела в крупной компании, своя квартира в престижном районе, дорогая машина. Он всего добился сам. Но каждый раз, после разговора с матерью, он чувствовал себя не успешным мужчиной, а провинившимся школьником, не оправдавшим высоких надежд.
Вечером его ждал совсем другой мир. Мир, где его любили не за толщину кошелька.
— Опять звонили? — Катя встретила его в прихожей, сразу уловив его настроение. Она обняла его, и Алексей уткнулся носом в ее волосы, пахнущие ванилью и спокойствием.
Екатерина была его гаванью. Умная, красивая, самодостаточная, она работала реставратором и видела мир в совершенно иных красках. Она не понимала и не принимала его отношений с семьей, но любила его и старалась поддерживать.
— Угадай, — горько усмехнулся он. — Отцу нужны лекарства, а Толику — новая жизнь. Цена вопроса — сто тысяч.
— Лёша… — она посмотрела на него своими большими серыми глазами, полными беспокойства. — Они тебя съедят. Они не остановятся, пока не заберут все.
— Я знаю, — вздохнул он. — Но что я могу сделать? Это моя семья.
— Семья не использует тебя как банкомат. Семья заботится. Они хоть раз спросили, как ты себя чувствуешь? Нужна ли помощь тебе?
Вопрос был риторическим. Алексей молча прошел на кухню. На столе стоял его любимый яблочный штрудель, который Катя пекла божественно. Рядом лежали два билета. Два билета на Мальдивы. Они так давно планировали этот отпуск. Через три недели они должны были лежать на белоснежном песке, попивая коктейли и забыв обо всем на свете. Деньги на поездку — крупная сумма в евро — лежали наличными в сейфе, в его кабинете. Премия за успешно сданный проект. Он решил не класть их в банк, чтобы не было соблазна отправить очередной «транш помощи» родственникам. Это было их с Катей неприкосновенное. Их мечта.
Внезапно снова зазвонил телефон. Мама.
— Лёшенька, у нас тут такое дело… — начала она без предисловий, но на этот раз ее голос звучал взволнованно и даже заискивающе. — У нас трубу прорвало в ванной, потоп! Мастер сказал, нужно менять все стояки, дня три-четыре займет. Жить тут невозможно, сырость, вонь… Ты не мог бы приютить Толика на несколько дней? Отец-то у сестры моей поживет, а Толечке куда? Он же у тебя один, ему будет спокойнее.
Алексей напрягся. Все его нутро кричало об опасности.
— Мам, у меня Катя живет. Неудобно будет.
— Ой, да что там неудобно! — отмахнулась Лариса Викторовна. — Подумаешь, цаца какая! Брат родной в беде, а ей неудобно! Несколько ночей на диване в гостиной перекантуется, корона не упадет. Все, решено, он завтра к вечеру подъедет.
Ловушка захлопнулась. Он даже не успел ничего возразить.
— Нет, — твердо сказала Катя, когда он пересказал ей разговор. — Лёша, пожалуйста, скажи «нет». Это плохая идея. Я чувствую.
— Кать, это всего на три дня. Ну что может случиться? Не выгонять же мне родного брата на улицу.
— Твой брат, — отрезала Катя, — не так прост, как кажется. А твоя мама — гениальный манипулятор. Это не просто так. Это какая-то очередная схема.
Но Алексей, воспитанный в парадигме «семья — это святое», не смог отказать. Он в сотый раз убедил себя и Катю, что ничего страшного не произойдет. Он ошибался.
***
Анатолий приехал на следующий день, как и было обещано. Он ввалился в квартиру брата с небольшой спортивной сумкой, но с видом хозяина жизни. Окинул оценивающим взглядом дорогую отделку, мебель, технику. В его глазах плескалась неприкрытая зависть, смешанная с презрением.
— Ну, здорово, братан! — он хлопнул Алексея по плечу. — Шикуешь, я смотрю. Не то что мы, пролетариат.
С Катей он поздоровался сквозь зубы, одарив ее сальным взглядом. Весь вечер он провел на диване перед огромной плазменной панелью, щелкая каналами, комментируя все подряд и разбрасывая вокруг себя крошки от чипсов. Алексей чувствовал себя в собственном доме чужим. Катя молча ушла в спальню, не желая участвовать в этом фарсе.
На второй день Алексей ушел на работу, оставив брата хозяйничать в квартире. Катя тоже уехала в свою мастерскую. Весь день его не покидало дурное предчувствие. Он несколько раз порывался позвонить домой, но останавливал себя, упрекая в излишней подозрительности.
Вернувшись вечером, он застал идеальный порядок. Толик сиял, как начищенный пятак.
— Братан, я тут прибрался немного, — с гордостью заявил он. — А то у твоей мадамы пыль по углам. Ужин приготовил!
На столе действительно стояла сковорода с дымящейся жареной картошкой. Алексей был ошеломлен. Такого от Толика он не ожидал. Может, Катя была неправа? Может, он и впрямь меняется?
Они поужинали почти по-братски. Анатолий рассказывал какие-то анекдоты, даже пару раз похвалил Катю за хороший вкус в интерьере. Алексей расслабился. Тревога отступила.
На следующий день была суббота. Они с Катей собирались поехать за город, но утром она позвонила и сказала, что срочно вызвали в мастерскую — привезли икону, требующую немедленной консервации.
— Я быстро, к обеду вернусь. «Ты развлеки своего гостя», —сказала она.
Алексей предложил Толику сходить в кино, но тот отказался, сославшись на головную боль.
— Ты иди, разведайся, братан. А я тут полежу, сериал посмотрю.
Алексей ушел. Его не было около трех часов. Когда он вернулся, Толика дома не было. На диване лежала записка, написанная корявым почерком: «Мать позвонила, сказала, все починили. Срочно вызвала домой. Спасибо за все. Твой брат».
— Странно, — пробормотал Алексей. — Даже не дождался.
Он позвонил матери.
— Да, сынок, — радостно подтвердила Лариса Викторовна. — Мастер такой хороший попался, все за один день сделал! Толечка уже дома, помогает мне тут разбирать все. Такой молодец! Не то что некоторые, кто родного брата гостем считает.
Алексей пропустил укол мимо ушей. Он был даже рад, что все так быстро закончилось. Вечером вернется Катя, и их жизнь снова войдет в привычное русло. Он решил сделать ей сюрприз — забронировать столик в их любимом ресторане. Заодно и отпраздновать скорый отпуск. Он подошел к сейфу в кабинете, чтобы взять часть денег на вечер.
Ввел код, дверца открылась. Конверт с евро лежал на месте. Алексей взял его, и его сердце пропустило удар. Конверт показался ему подозрительно легким. Дрожащими руками он вскрыл его. Вместо аккуратных пачек банкнот внутри лежала нарезанная бумага. Сверху для вида была оставлена одна купюра в пятьсот евро.
Мир рухнул. Воздух кончился. Он стоял посреди своего роскошного кабинета и не мог вздохнуть. Десять тысяч евро. Все их сбережения на мечту. Украдены.
***
Первой реакцией был шок, сменившийся слепой яростью. Он схватил телефон и набрал номер брата. Анатолий не брал трубку. Тогда он позвонил матери.
— Мама, Толик украл у меня деньги! — закричал он, не в силах сдерживаться.
— Что?! — в голосе Ларисы Викторовны прозвучал неподдельный ужас. — Лёша, ты в своем уме? Как ты можешь такое говорить о родном брате?! Он не мог!
— Мог, мама! Он был один в квартире! Пропали все деньги, которые мы с Катей откладывали на отпуск! Десять тысяч евро!
В трубке на несколько секунд повисла тишина. А потом голос матери изменился. Он стал ледяным, как арктический ветер.
— Десять тысяч евро… — медленно повторила она, и в ее голосе послышались новые, расчетливые нотки. — Значит, вот как ты живешь… Евро по сейфам прячешь, пока твоя семья копейки считает.
— Мама, при чем здесь это?! Твой сын — вор!
— Не смей так говорить! — взвизгнула она. — А ты уверен, что это Толик? Уверен? А может, это твоя Катенька? Она же знала про деньги, так ведь? Знала! Вот и прибрала к рукам! Я всегда говорила, что она хищница! Присосалась к тебе, вертихвостка! Глаза завидущие, руки загребущие!
Алексей онемел. Он ожидал чего угодно: отрицания, истерики, но не этого. Не такого подлого, чудовищного обвинения.
— Не смей говорить так о Кате. Она была в мастерской, ее там двадцать человек видели!
— Ой, да кто там что видел! — злобно рассмеялась мать. — Сговорилась со своими дружками! А Толечка мой чист, как ангел! Он бы никогда! Это все она! Я подам на нее заявление в полицию за клевету и воровство!
Он бросил трубку. Руки тряслись. Голова раскалывалась. Он ходил по кабинету из угла в угол, как загнанный зверь. Его семья, его родная мать, не просто покрывала вора, она пыталась уничтожить единственного дорогого ему человека, чтобы спасти своего ублюдка-сыночка.
И тут он остановился. Взгляд его упал на маленький, едва заметный объектив камеры, вмонтированной в книжную полку. Он установил ее полгода назад после того, как у соседа обчистили квартиру. Система была подключена к облачному хранилищу и записывала все, что происходило в кабинете и гостиной. Он совершенно забыл о ней.
Сердце бешено заколотилось. Дрожащими пальцами он открыл ноутбук, зашел в приложение. Нашел нужный временной отрезок. Нажал на play.
На экране появилась гостиная. Вот он, Алексей, уходит. Через десять минут на диване появляется Толик. Он лениво оглядывается, потом встает и на цыпочках идет в кабинет. Камера в кабинете зафиксировала все в мельчайших деталях. Как он подергал ручку сейфа. Как потом пошел рыться в ящиках стола Алексея. Как нашел запасной ключ, который Алексей по глупости хранил там же. Как открыл сейф. Как его глаза загорелись алчным огнем при виде денег. Он не стал пересчитывать. Просто сгреб все пачки, сунул их за пазуху. Потом взял со стола пачку бумаги для принтера, ножницы и принялся методично нарезать ее полосками, чтобы создать видимость объема. Закончив, он засунул фальшивку в конверт, положил его обратно в сейф и вышел, плотно прикрыв дверь. Все было сделано хладнокровно, без малейших колебаний.
Алексей смотрел на экран, и ледяной ужас сковывал его. Это был не его брат. Это был чужой, расчетливый и подлый человек.
Он сохранил видеофайл на несколько носителей. А потом снова набрал номер матери.
— Я хочу, чтобы вы с отцом и Толиком приехали, — сказал он ровным, мертвым голосом. — Сейчас же.
— Что это еще за приказы? — начала было Лариса Викторовна.
— Если вы не будете здесь через час, эта видеозапись окажется в полиции.
В трубке повисла звенящая тишина.
— Мы едем, — коротко бросила она и отключилась.
***
Они приехали втроем. Лариса Викторовна с поджатыми губами и горящими от злости глазами. Отец, Игорь Васильевич, бледный, с бегающим взглядом. И сам Толик, который пытался изображать оскорбленную невинность, но предательски потеющая верхняя губа выдавала его страх.
Алексей молча провел их в кабинет и включил видео на большом мониторе.
Первые несколько минут Лариса Викторовна смотрела с презрительной ухмылкой. Но когда на экране ее любимый сыночек начал потрошить сейф, ее лицо стало меняться. Ухмылка сползла, щеки покрылись красными пятнами. Отец вжался в кресло, казалось, он хотел стать невидимым. Толик побледнел как полотно и уставился в пол.
Когда видео закончилось, в кабинете воцарилась гробовая тишина.
— Ну что, — нарушил ее Алексей, и его голос прозвучал как скрежет металла по стеклу. — Теперь вы верите, что ваш сын — вор?
Лариса Викторовна первой пришла в себя. Но в ее глазах не было ни стыда, ни раскаяния. Только холодная, животная ярость.
— Ну, взял. И что? — прошипела она. — Ему нужнее было! Ты, брат, купаешься в роскоши, а он перебивается с хлеба на воду! Ты обязан был ему помочь!
Алексей рассмеялся. Это был страшный, безрадостный смех.
— Помочь? Ограбив меня?
— А как еще от тебя помощи дождешься?! — подхватил Толик, осмелев под защитой матери. — Ты же жмот! Каждую копейку считаешь! Вечно попрекаешь! Я просто взял свое! По-братски!
— Свое? — переспросил Алексей, медленно поднимаясь из-за стола. Он подошел к Толику вплотную и посмотрел ему в глаза. — Ты жалкий, ничтожный паразит. Ты не брат мне.
— Ах так?! — взревела Лариса Викторовна, бросаясь между сыновьями. — Да как ты смеешь! Он твой брат, твоя кровь! И ты никуда не пойдешь с этой записью!
— Это еще почему? — ледяным тоном поинтересовался Алексей.
— Потому что, — ее голос стал вкрадчивым и ядовитым, — если ты хоть пикнешь, мы все трое — я, отец и Толик — напишем заявление, что это сделала твоя девка, Катя. Мы скажем, что она давно имела доступ к квартире, что ты сам дал ей ключ от сейфа. И что ты покрываешь ее, потому что любишь. Кому поверят, а? Одному тебе или трем членам твоей семьи? Мы ее посадим, Лёша. Я тебе это обещаю. Она сгниет в тюрьме, а ты будешь знать, что это ты ее туда упрятал.
Отец, молчавший до этого, поднял глаза и кивнул.
— Мать права, сынок. Не надо выносить сор из избы. Семья — это главное.
В этот момент Алексей понял. Это была не семья. Это была стая. Стая, в которой его давно назначили жертвой. И сейчас они были готовы разорвать любого, кто встанет между ними и их кормушкой.
— Хорошо, — сказал он после долгой паузы, глядя на три пары жадных, злых глаз. — Вы победили. Деньги я вам дарю. Считайте это отступными. Но есть одно условие.
— Какое еще условие? — насторожилась мать.
— Я хочу вернуть то, что принадлежит мне по праву. Мою долю в вашей квартире.
Родительская трешка была приватизирована на троих — отца, мать и Алексея, еще в девяностые. Толик тогда был прописан в другом месте и в приватизацию не вошел. Алексей никогда не вспоминал об этой доле, считая ее формальностью.
— Что?! — лицо Ларисы Викторовны исказилось. — Ты с ума сошел! Это наш дом!
— Это и мой дом тоже. На одну треть. Я предлагаю вам выкупить мою долю по рыночной стоимости. Либо мы продаем квартиру и делим деньги.
— Да мы тебе ни копейки не дадим! — зашипел Толик.
— Тогда эту долю у меня с удовольствием купит кто-нибудь другой, — спокойно ответил Алексей. — Например, агентство, которое специализируется на работе с такими проблемными объектами. Они быстро объяснят вам новые правила совместного проживания.
Он видел, как в глазах матери промелькнул страх. Она прекрасно понимала, что такое подселение чужих людей в их маленький, замкнутый мир. Это был конец.
— Ты… ты нам угрожаешь? — пролепетал отец.
— Я защищаю себя, — отрезал Алексей. — Вы дали мне понять, что такое настоящая война. Я принял правила игры. А теперь — убирайтесь из моего дома. Все.
Они уходили молча, бросая на него полные ненависти взгляды. Когда за ними закрылась дверь, Алексей подошел к окну. Он чувствовал себя опустошенным, но одновременно в груди разгоралось новое, незнакомое чувство. Холодная, звенящая свобода.
Он знал, что это только начало. Они не отступят. Они придумают что-то еще. Более подлое, более жестокое.
Когда вернулась Катя, он рассказал ей все. Она молча выслушала, потом подошла, обняла его и сказала всего два слова:
— Я с тобой.
Ночью ему пришло сообщение от матери. Оно было до ужаса будничным, словно и не было сегодняшнего кошмара: «Толечка очень переживает. Он не хотел тебя обидеть. Мы все тебя очень любим. Ты же наш сын. Подумай еще раз».
Алексей смотрел на экран. Он знал, что это не любовь. Это была очередная манипуляция. Но за ней скрывалась неприкрытая угроза. Он стер сообщение и открыл контакты. Нашел номер юриста по семейным спорам. Завтра будет новый день. Завтра начнется война. И на этот раз он был готов к ней. Он больше не был жертвой. Он становился охотником. И он знал, что его стая где-то рядом, затаилась в темноте, и уже точит зубы для нового, решающего броска.